Амелия всплеснула руками.

— Да ты посмотри, на кого я похожа! Девочки, нет ли там у меня чистой юбки, вон в том узле? Господи, не забыть бы…

Она вытащила маленькую записную книжку в кожаном переплете, перо куропатки и чернильницу: все эти письменные принадлежности она бережно хранила в долгом пути. Открыла пробочку чернильницы, взглянула на кончик пера — достаточно ли острый — и обмакнула его в чернила. «26 сентября 1775 года, — старательно вывела она. — Мы приехали в Бунсборо».


В две следующие недели с тех пор, как в форте появились женщины и юные девушки, военное укрепление чуть не захлебнулось от натасканной в котелках воды для мытья. А мужчинами поголовно овладело какое-то безумие: все они принялись брить и подравнивать бороды.

Когда семья Джентри зажила, наконец, обычной, размеренной жизнью, Джозеф занялся своим ремеслом лесоруба и столяра. Он выделывал из дерева маленькие кружечки, ведерки, маслобойки, бадьи и корыта для купания, предлагая их всем желающим. В обмен на свои поделки он получал маисовую муку и овощи. Но все свободное время — каждую минуту! — он уделял поиску участка земли: как Джозеф и предполагал, Амелия не желала оставаться на территории форта дольше необходимого.

— Мои земли должны быть моими, — волновалась она. — Ты только посмотри на это место: сюда может явиться любой дикарь, когда пожелает! Во всяком случае, я смогла бы собственноручно закрыть на засов двери своего дома, где бы он ни был! Семья Джентри приехала в Кентукки обзавестись своим домом, и она этого обязательно добьется!

Роман поехал вместе с Джозефом показать ему свой участок, который он застолбил весной прошлого года. Это было около шестисот акров (двести сорок гектаров) у впадения ручья в реку Кентукки. Так как Роман был одним из главных в форте и ему приходилось выполнять определенные обязанности, то ему не нужна была хижина. Вместо нее для подтверждения своих притязаний на эту землю он построил «целинную землянку» — своеобразное сооружение из шестов без крыши, чуть больше метра в диаметре, но этот символ владения признавался всеми жителями. Кроме того, он высадил на участке несколько маисовых стеблей, чтобы таким образом выполнить все предъявляемые к такой процедуре требования.

Роман сообщил Джозефу, что граничащая с его участком земля дальше по течению ручья еще не принадлежит никому.

Джозефу понадобилось два часа, чтобы объехать эту плодородную землю и понять, что он наконец нашел то, что искал.

По всему участку росли вишневые и ореховые деревья, встречались громадные дубы, вязы и буки с плотным подлеском из кустов кизила и багряника, рощи тюльпанных деревьев и тополей. Почва здесь была мягкой и жирной. Над колючими кустами шиповника покачивали своими желтыми головками громадные подсолнухи. Зеленый бархатный мох устилал берега ручья, и к тому же Джозеф обнаружил три отличных источника, что было жизненно важно.

— Погоди, Амелия, скоро все увидишь собственными глазами! — торжествовал Джозеф. — Эта возвышенность, подходящая прямо к ручью… она не допустит наводнения!

— Ну и когда ты начнешь? — поинтересовалась Амелия, у которой от возбуждения раскраснелись щеки.

— Завтра. Я уже зарегистрировался в компании… уплатил деньги. Роман и еще кое-кто обещали помочь.

Они были вдвоем в хижине, и Джозеф, изловчившись, поймал Амелию и поцеловал в губы.

— Скажу тебе одно: я намерен построить большую хижину, чтобы у нас с тобой была в ней своя комната. — Его рука соскользнула по ее спине на крутые ягодицы. Он ласково погладил их, потом привлек ее к себе.

Глаза у нее заблестели как у молодой девушки.

— Не слишком ли ты стар для этого? — дразнила его Амелия.

— А ты? — парировал он.

Глубоко вздохнув, она прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Потом тихо прошептала:

— Тебе, Джозеф Джентри, надо бы поторопиться с нашим домом…


Хижина для семьи Джентри росла прямо на глазах. В ней было две комнаты и вместительный чердак. Он даже добавил к ней небольшую веранду для Амелии, что вызвало немало пересудов: все в форте в один голос заявляли, что нигде, ни в одной хижине к западу от гор, не было такой роскоши. Джозефу понадобилось всего несколько дней, чтобы смастерить временную деревянную мебель, и они смогли въехать в свой новый дом уже в конце октября.

— Нам еще предстоит куча работы, которую нужно завершить до наступления холодов, — сказала Амелия своим девочкам, и вся троица дружно принялась за нее.

Прежде всего нужно было найти хорошее место, чтобы посадить черенки яблони, которые Амелия прикопала, как только они приехали в Бунсборо.

Джозеф указал ей на такое место в верховьях ручья неподалеку от дома: земля там была не такой холмистой, как возле хижины, но зато достаточно сухой. Амелия с Китти девять дней подряд рубили и корчевали колючие кусты. Они возвращались домой измученные, с больными спинами, с поцарапанными руками и ногами, с волдырями на них… Иногда Китти приходилось зажимать ладошкой рот, чтобы не расплакаться от отчаянья и усталости.

Но наконец они добились своего и освободили от кустов пространство для десяти саженцев, на котором вырыли лунки и посадили молодые деревца. Присцилла им помогала: носила из ручья воду и поливала слабые саженцы.

Нежно прикоснувшись к деревцам, Амелия сказала:

— Они вырастут, вот увидишь, хоть, правда, Джозеф и говорил, что мы сильно запоздали и они могут не прижиться до зимы.

Они повесили во дворе веревку, по которой доставляли к хижине бадью с водой для купания, построили небольшой бункер для дробления маиса, а также подвальчик для хранения золы и хмеля, что было очень важно для мыловарения и изготовления многих нужных в быту вещей. Присцилла, конечно же, не могла выполнять тяжелую работу, и ей в основном занимались Китти с матерью, но девочка помогала им перетирать зерна маиса в муку. Она даже пробовала доить коров, хотя эта обязанность целиком лежала на Китти.

Все трое собирали целебные травы, лесные орехи, ягоды и дикий виноград, которые стали только слаще от первых заморозков.

Тем временем Джозеф заготавливал на зиму дрова и конструировал пристройку с крышей для домашнего скота. Он уже сколотил вполне приличный фургон, но все свободное время упорно занимался расчисткой небольшого участка, где весной собирался посеять маис.

Иногда к ним приходил Роман, и тогда они вдвоем выкорчевывали большие деревья, заставляя старых Молли и Нелли отвозить их подальше.

Однажды Роман, скосив глаза на цепочку молодых тополей, растущих на краю будущего маисового поля, сказал:

— Нужно содрать с них кору.

Джозеф задумался:

— На следующий год будет меньше работы, да?

Роман кивнул, и хотя они весь день трудились не покладая рук, все же решили поработать еще часок-другой, чтобы содрать кору с каждого дерева: от таких колец деревья чахли и вскоре умирали.

— Ужасно противно этим заниматься… — признался Джозеф, покаянно глядя на загубленную, изуродованную им живую красоту: пришел человек с топором… — Но древесина не пропадет: найду ей применение.

С каждым днем Китти все больше нравилась дикая, первобытная красота этих мест. Погода улучшалась с каждым днем, и она осмелела. Ничего не говоря Джозефу и Амелии, она все дальше уходила от хижины в лес, иногда даже забираясь на границу с участком Романа — туда, где ручей впадал в реку Кентукки.

Там царило раздолье полевых цветов, распустившихся вдоль всего берега; большие плоские камни краем касались воды… Она любила садиться на них, любуясь игрой солнечных бликов на водной глади и великолепными осенними красками увядающей листвы в глухой чаще. И всякий раз, когда она брела по заваленным опавшими листьями дорожкам или сидела на отполированных камнях возле ручья, ее не покидало чувство абсолютной нетронутости этой природы и своей единственности в ней.

Иногда неподалеку от хижины, где густые рощицы закрывали собой ручей, они с Присси, раздевшись донага, по очереди бросались в холодную воду, не выпуская друг друга из виду, охраняя друг друга… Потом вылезали из воды — посиневшие, с гусиной кожей — и, наскоро одевшись, стремглав бежали домой. Однажды, задыхаясь и смеясь, со все еще мокрыми волосами, они столкнулись на крыльце с только что приехавшим Романом и встречающим его отцом.

— Господи, да ты погляди на них! — беспомощно воскликнул он, обращаясь к Роману. — Они снова бегали к ручью! Ведут себя точно как их мать!

Китти, заметив, что Роман, улыбаясь, внимательно смотрит на нее, вспыхнула.

— Мне всегда говорили, что нельзя рисковать здоровьем и подолгу сидеть в воде, — сказал он, и голубые глаза его искрились озорными смешинками.

— До этого могут додуматься только мои женщины! — сокрушался Джозеф.

— Однако я слышал, что Бен Франклин страдает таким же недостатком, — пришел Роман на помощь Китти, которая старалась преодолеть смущение. — Он тоже все время плещется как рыба, но, судя по всему, вода пошла ему только на пользу.

Присцилла бросилась вон из комнаты. Китти, пробормотав что-то невразумительное о необходимости помочь матери, последовала за ней — высушить волосы и обрести более приличный вид.

Роман привез последние новости с востока: судья Гендерсон организовал встречу с большинством пайщиков Трансильванской компании, и на ней было принято решение увеличить цену за сто акров земли с двадцати до пятидесяти шиллингов.

— Черт их подери! — загремел Джозеф. — Неужели они ждут, что я выплачу им разницу?!

— Не знаю, — ответил Роман. — Но уже чувствуется общее недовольство: в форте Хэррод, например, люди говорят, что они не для того восставали против английского короля, чтобы теперь кланяться какому-то судье.

Джозеф довольно хмыкнул:

— Ричард Кэллоувэй сказал мне, что и в форте Хэррод, и в Бойлинг-Спрингсе, и в Сент-Асафе были недовольны, когда Гендерсон созвал свою… как это Ричард назвал? А, «палату депутатов»! — весной прошлого года. Он сказал, что всем им очень не понравились утверждения, что застолбленная ими земля на самом деле принадлежит Трансильванской компании.

— Разумеется, не понравились! И не могут понравиться… Но компания, кажется, направила своего делегата на Континентальный конгресс — убедить его членов признать Трансильванию в качестве четырнадцатой из американских колоний.

— А разве это возможно?

Роман пожал плечами.

— Они говорят, что Том Джефферсон не станет обсуждать этот вопрос, даже если такое решение будет одобрено конвентом Виргинии.

— Ну а твоя позиция? — спросил Джозеф.

Роман помедлил с ответом. Он сидел на грубой скамье без спинки, прислонившись к стене хижины, и смотрел на длинный извилистый ручей, который за полыхающими желто-оранжевым цветом деревьями сверкал на солнце как яркая голубая ленточка.

— Я ничего не имею против Гендерсона, — промолвил он, — хоть мне и не совсем нравится идея правительства.

Джозеф с минуту размышлял над его словами.

— Знаешь, — наконец сказал он, разглаживая морщины на лбу. — Все-таки это они уговорили меня приехать сюда, и лучше я останусь с ними — по крайней мере, сейчас.

— Каждый поступает так, как считает нужным, — согласился с ним Роман. — Говорят, скоро сюда приедет дядя судьи — Джон Уильямс. Они избрали его главным агентом компании… Может, ему удастся все уладить.

Амелия из хижины прислушивалась к их беседе. Она взяла двух крупных зубаток, которых принес ей накануне Джозеф, и положила на очаг, осторожно покрыв их горячими углями. Вскоре кожа от огня затвердела и дала трещины, сквозь которые проступила нежная сочная плоть. Зелень варилась в котелке. Из спальни вышла Китти и принялась размешивать с водой маисовую муку для лепешек, но Амелия отвела ее в сторону.

— Этим может заняться и Присс, — сказала она, — а ты отправляйся-ка к мужчинам и скажи Роману, что мы приглашаем его поужинать.

Пригладив волосы и расправив свою спадающую мягкими складками синюю юбку, Китти вышла на крыльцо.

— Роман, мама приглашает вас поужинать с нами, — сказала она, очень боясь, что щеки ее вот-вот запылают.

— Передайте ей мою благодарность, — ответил он, надолго задержав взгляд на Китти, которая заливалась краской. — Мне кажется, вам нравится это место.

— Да, очень! Я просто полюбила его… — прошептала она.

За ужином лицо Романа не покидало все то же загадочное, необъяснимое выражение. Она замечала, что он то и дело задерживал на ней взгляд своих пронзительно-голубых глаз, и в них читалось откровенное удивление.

4

Китти лежала, растянувшись во весь рост на большом обломке известняка, уперевшись щекой в самый его край. Пальцами правой руки она словно граблями водила по прозрачной и холодной воде. Жаркие солнечные лучи грели ей спину. Стояла все еще не по сезону теплая погода, хотя до Рождества оставалось только два дня. Она стянула с себя шерстяную шаль.