И Вирджиния поняла: она не может вынести всего этого, а когда часы в холле пробили 12, она неожиданно, но твердо решила, что ничего никому не скажет. Ей всегда говорили, во всяком случае сколько она помнила, что нужно скрывать свои чувства.

— Настоящая леди не должна проявлять своих чувств, — с укором ей сказала однажды кузина Мелисандра. Вот она в отместку и скроет.

Но несмотря на то, что Вирджиния не боялась смерти, она не была равнодушна к ней. Девушка вдруг обнаружила, что смерть вызывает в ней негодование. Совсем несправедливо, что она должна умереть, когда она совсем еще не жила. В душе обреченной поднялся бунт, пока за окном проходила ночь. Бунт был вызван не тем, что девушке не предстояло никакого будущего, а тем, что у нее совсем не было прошлого.

«Я несчастная, я уродливая, я бедная, я несчастная, и мне предстоит скорая смерть», — думала Вирджиния. Она уже представляла некролог в местной хайвортской «Уикли Таймс», перепечатанный в «Журнале Порт-Роуз». «Глубокая печаль охватила Хайворт…» и так далее и так далее. «Покинула большой круг друзей, оплакивающих…» и так далее и так далее — все ложь, ложь. Печаль! Никто даже и не будет переживать особенно. Ее смерть так мало значит для окружающих, не стоит и ломаного гроша. Даже родная мать не любит ее, ее мать, которая была так разочарована, что у нее не родился мальчик, ну, по крайней мере, девочка-красавица.

Между полночью и ранним весенним рассветом Вирджиния вспомнила всю свою жизнь. Это было скучное, монотонное существование, но то тут, то там смутно вырисовывались события, во много раз преувеличенные по сравнению с реальной их значимостью. Все они были так или иначе неприятны. Ничего радостного так и не произошло в жизни Вирджинии.

«У меня не было ни одного счастливого часа в жизни, ни одного, — думала девушка. — Я бесцветное ничтожество. Помню, читала где-то однажды, что женщина должна найти хотя бы час в жизни, после которого она будет счастлива вечно. Я так и не нашла своего счастливого часа, так и не нашла. И сейчас уже не найду никогда. Если бы мне только пережить эти счастливые мгновения, я бы с радостью умерла».

Наиболее важные эпизоды всплывали в памяти Вирджинии как непрошеные привидения, без всякой связи во времени и пространстве. Например, когда ей было шестнадцать лет, она слишком сильно подсинила целый таз белья. Или, например, когда в восемь лет она «украла» немного клубничного джема из кладовой тети Тримбал. Вирджиния никогда бы и не помнила об этих своих прегрешениях. Но почти на каждом общем сборе семейного клана они всплывали в качестве шутки. Дядя Роберт никогда не упускал случая повторить рассказ о клубничном джеме: он был одним из тех, кто застал Вирджинию на месте «преступления» с окаменевшим и испуганным лицом.

«Я совершила так мало проступков, что они могут попрекнуть меня только этими давнишними мелочами, — думала Вирджиния. — Но я же никогда ни с кем не ссорилась. У меня нет врагов. Насколько же я, должно быть, бесхарактерна, что у меня нет даже врагов».

Был еще случай с клубами пыли в школе, когда ей было семь лет. Вирджиния всегда вспоминала о нем, когда доктор Леннон цитировал текст: «Да воздастся ему собственность, да не востребуется от него собственность, и пусть это будет его собственность». Люди могли бы недоумевать по поводу этого текста, но только не Вирджиния. Отношения между нею и Корнелией, начиная со времени школы и этих дурацких клубов грязи, были как будто наглядным примером к этому тексту.

Вирджиния ходила в школу уже год, а Корнелия, которая была на год моложе, только начала посещать школу, и вокруг нее витала слава «новенькой» и очень хорошенькой девочки. На перемене все девочки, большие и маленькие, выходили на дорогу перед школой и катали клубы из пыли и грязи. Цель каждой девочки заключалась в создании самого большого шара. Вирджиния преуспела в этом деле (а для него требовалось определенное искусство) и надеялась тайно захватить лидерство. Но Корнелия, работая по собственному методу, неожиданно скатала самый большой ком. Вирджиния не завидовала Корнелии и не злилась на нее. Ее шар был достаточно большой, чтобы доставить ей удовольствие. И тут одну из девочек осенило.

— Давайте присоединим все свои клубы к шару Корнелии и сделаем один грандиозный! — воскликнула девочка. Эта мысль захватила всех. Они налетели на свои клубы с лопатами и ведрами, и через несколько секунд груда грязи Корнелии превратилась в огромную пирамиду. Вирджиния тщетно пыталась отстоять свой шар, загородив его своими маленькими руками. Ее отодвинули в сторону, шар подняли и присоединили к шару Корнелии. Вирджиния демонстративно отвернулась и начала строить новый шар пыли. И снова девочки повзрослей набросились на нее. Но Вирджиния выступила им навстречу, возмущенная, негодующая, выставив вперед руки.

— Не трогайте, — просила она, — пожалуйста, не трогайте.

— Но почему? — допрашивала ее старшая девочка. — Почему ты не хочешь помочь построить один большой шар, соединившись с Корнелией?

— Я хочу свой маленький, — ответила Вирджиния обиженно.

Ее просьба не возымела действия. Пока она обсуждала этот вопрос, другая девочка разрушила сооружение Вирджинии. Вирджиния повернулась, и сердце ее замерло, на глаза навернулись слезы.

— Она ревнует… ревнует! — издеваясь, закричали девочки.

— Ты была слишком эгоистична, — холодно сказала мать, когда Вирджиния рассказала ей вечером об этом случае. Это был первый и последний раз, когда девочка сделала попытку поделиться с матерью своими проблемами.

Вирджиния не была ни ревнива, ни эгоистична. Просто она хотела свою собственную пирамиду из грязи. И неважно, большая или маленькая была бы она. Упряжка лошадей прошла по улице и разрушила груду грязи Корнелии, а потом прозвенел звонок, девочки отправились в школу и забыли об этом эпизоде, еще не успев сесть за парты. А Вирджиния никогда не забывала его. И в этот день он всплыл из глубины души. Не было ли это символом ее жизни?

«Мне не суждено иметь даже собственную кучу грязи», — подумала Вирджиния.

А когда ей шел шестой год, как-то осенним вечером в конце улицы поднялась огромная красная луна. Вирджиния похолодела от ужаса. Луна была так близко. Такая большая. Дрожащая девочка кинулась к матери, а мать только рассмеялась над ней. Вирджиния вернулась в кровать, спрятала от ужаса голову под подушку, чтобы не смотреть в окно и не видеть мерцавшей через него луны. А еще мальчишка, который хотел поцеловать ее на вечере, когда Вирджинии было пятнадцать. Она не позволила этого сделать: ударила его и убежала. Это был единственный юноша, который сделал попытку поцеловать ее. Сейчас, через 14 лет, Вирджиния поняла, что напрасно не позволила тогда этому мальчику поцеловать себя.

А еще случай, когда ее заставили извиняться перед Корнелией за то, что она никогда не делала. Корнелия сказала, что Вирджиния толкнула ее в грязь и испортила новые туфли специально. Вирджиния знала, что это было не так. Все произошло случайно, совсем не по ее вине, но никто ей не верил. Ее вынудили извиниться, поцеловать Корнелию. Несправедливость давнего наказания снова огнем вспыхнула в душе Вирджинии в эту ночь.

Вспомнилось одно лето, когда у Корнелии появилась очень красивая шляпка, отороченная кремово-желтой сеточкой, с букетиком красных роз и лентой, которая завязывалась бантом под подбородком. Вирджиния хотела такую шляпку так, как не хотела ничего другого никогда в жизни. Она умоляла купить ей такую же, но над ней посмеялись, и она была вынуждена проходить все лето в ужасной, маленькой коричневой соломенной шляпе с резинкой за ушами. Никто из девочек не водился с Вирджинией, настолько она была ободранная, никто, кроме Корнелии. Люди одобрительно поглядывали на Корнелию и хвалили, что она такая милая и добрая.

«Я была для нее великолепным контрастом, — с горечью подумала Вирджиния. — И Корнелия прекрасно это понимала».

Вирджиния могла однажды получить приз за посещение воскресной школы. Но его получила Корнелия. Вирджинии пришлось много раз по воскресеньям оставаться дома из-за простуды. В другой раз Вирджиния решилась прочитать в школе отрывок из стихотворения, но спуталась. А Корнелия прекрасно декламировала стихи и никогда не сбивалась.

А еще: ночь, которую Вирджиния провела в Порт-Роузе у тети Патриции, когда девочке было десять лет. Там гостил и Байрон Джексон, приехавший из Бостона, двенадцатилетний высокомерный мальчик. На семейной молитве утром Байрон так сильно ущипнул руку Вирджинии, что она вскрикнула от боли. После молитвы тетя Патриция вызвала их, чтобы совершить правосудие. Но когда Вирджиния сказала, что Байрон ущипнул ее, неожиданно для нее мальчик все отрицал. Он сказал, что Вирджиния закричала, потому что ее поцарапал котенок. Мальчик сказал, что Вирджиния посадила котенка на свой стул и играла с ним, вместо того чтобы слушать молитвы дяди Стэнли. Ему поверили. В семействе Джексонов мальчикам всегда доверяли больше, чем девочкам. Вирджинию отправили домой за плохое, вызывающее поведение во время семейной молитвы, и тетя Патриция многие годы потом не приглашала ее к себе в гости.

Или замужество кузины Бетти Джексон. Почему-то Вирджиния решила, что Бетти собирается предложить ей стать одной из своих свидетельниц, и тайно радовалась этому. Стать свидетельницей невесты — это так восхитительно. Конечно, ей сошьют тогда новое платье, великолепное розовое платье. Бетти хотела, чтобы ее свидетельницы были в розовых платьях.

Но Бетти так и не сделала этого предложения. Вирджиния не поняла почему, но после того, как она тайно выплакала море слез, ей удалось уговорить Корнелию рассказать ей причину. Бетти после долгих размышлений решила, что Вирджиния слишком неприметна и «испортит весь эффект». Это было девять лет назад. Но в эту ночь Вирджиния вспомнила об этом, и у нее перехватило дыхание от старой боли.

В день, когда Вирджинии исполнилось одиннадцать лет, мать вынудила ее сделать признание в том, что она никогда не совершала. Девочка долго отрицала, но потом, ради спокойствия, призналась и повиновалась. Миссис Джексон всегда заставляла людей лгать, подталкивая их к ситуации, когда они вынуждены говорить неправду. Затем мать заставила Вирджинию встать на колени на полу в гостиной между собой и кузиной Мелисандрой и сказать: «Боже, пожалуйста, прости меня за то, что я сказала неправду». Вирджиния произнесла эти слова, но как только поднялась с колен, пробормотала: «О, Боже, ты-то знаешь, что я говорила только правду». Вирджиния никогда не слыхала о Галилее, но их судьбы схожи. Девочку жестоко наказали, не принимая во внимание, что она призналась в грехе и замолила его.

Зима, когда Вирджиния ходила в школу танцев. Дядя Джеймс принял решение, что она должна посещать эту школу, и заплатил за уроки. Как Вирджиния стремилась туда! И как она возненавидела эти занятия! У нее никогда не было партнера, который добровольно вставал бы с ней в пару. Учителю всегда приходилось говорить какому-нибудь мальчику, чтобы он потанцевал с Вирджинией. И каждый мальчик становился после этого очень мрачным, даже несмотря на то, что Вирджиния хорошо танцевала и была легкой, как пух одуванчика. У Корнелии же не было отбоя от партнеров, хотя она и была очень тяжела.

История с лентой, расшитой пуговицами. У всех девочек в школе была лента с пуговицами. У Корнелии это была очень длинная лента со множеством великолепных пуговиц. И у Вирджинии была лента. Большинство пуговиц на ней были совершенно заурядными, но у нее было шесть шедевров, перешедших к ней со свадебного платья бабушки Джексон. Это были сверкающие пуговицы из стекла и позолоты. Они были много красивей всех пуговиц Корнелии. Эти пуговицы выделяли Вирджинию из остальных. Она знала, что каждая маленькая девочка в школе завидовала ей из-за таких изумительных пуговиц. Когда Корнелия увидела эти пуговицы у Вирджинии, она сузила глаза, но ничего не сказала. Тогда. Но на следующий день тетя Тримбал пришла на Элм-стрит и сказала миссис Джексон, что, как ей кажется, Корнелия тоже должна иметь эти пуговицы. Ведь бабушка Джексон была не только матерью Ричарда, но и ее миссис Тримбал, матерью. Тем более что повод был такой незначительный. Тетя Тримбал унесла четыре пуговицы. Девочка оторвала две оставшиеся со своей ленты и бросила их на пол, она еще не усвоила, что настоящей леди нельзя проявлять своих чувств. За такую демонстративность Вирджинию тут же раньше времени отправили спать.

Вечер Джессики Крайт. Вирджиния приложила невероятные усилия, чтобы выглядеть красивой в тот вечер. Предполагалось, что придет Боб Уолкер. Двумя днями раньше на залитой лунным светом веранде коттеджа дяди Гэвина в Мирауиз Боб как будто проявил большой интерес к Вирджинии. А на вечере у Джессики даже ни разу не пригласил девушку танцевать. Не замечал ее совсем. Она, как обычно, была дамой, не пользующейся вниманием кавалеров. Конечно, все это происходило многие годы назад. Общество Хайворта уже давно отказалось приглашать Вирджинию на танцы. Но она осознала это унижение и разочарование не сразу. Ее лицо горело, когда она сидела в темноте зала, с жалкими завитками тонких волос и с едва розовеющими щеками, которые она в течение часа перед этим щипала и теребила, прикладывая все усилия, чтобы они стали хоть чуть-чуть красными. Из всего этого получилось только то, что по городу разнеслись дикие слухи, что Вирджиния Джексон покраснела на вечере Джессики Крайт. Для Хайворта тех дней этого было достаточно, чтобы сломать жизнь навсегда. Но, казалось, та история не произвела на Вирджинию особого впечатления. Во всяком случае внешне. Хотя все знали, что Вирджиния могла быть очень сдержанной, если очень постарается. Над ней просто посмеялись — и все.