Потом увидела, насколько все медленно происходит, и призналась, чтобы Анна Спиридоновна поняла: Христина работает над собой.

То ей чудилось, что прогресс налицо, то наоборот, но была одна область, в которой она стеснялась признаться даже терапевту, с которым необходимо быть предельно откровенной, и в которой она чувствовала, что все ясно раз и навсегда.

При одной только мысли о том, чтобы заняться любовью, ее охватывал ужас. Разведясь с мужем, она похорошела, из глаз пропало затравленное выражение, спина распрямилась, и Христина с удивлением поняла, что очень нравится мужчинам, но ни малейшей радости это сознание не принесло.

Как только мужчина начинал флиртовать, она видела в нем угрозу, и тело реагировало отзвуком боли. Один раз коллега пытался поцеловать ее на корпоративе, и Христина почувствовала такую панику, что сразу убежала домой, как только смогла вырваться, и долго еще содрогалась при виде коллеги, неплохого, в сущности, мужика.

Да что там поцелуи, простой взгляд повергал ее в смущение, а порой ей становилось страшно просто находиться с мужчиной в одной комнате, если рядом больше никого не было. Когда ее вызывал начальник, спокойный и порядочный человек, Христина всегда, входя в кабинет, оставляла дверь открытой, потому что иначе ей становилось страшно, вдруг начальник накинется на нее, и она не сможет отбиться…


Макс оказался первым человеком, которому она призналась в своем страхе перед физической близостью. Было стыдно и немного страшно, но Христина чувствовала, что это необходимо, иначе отказ станет для него оскорблением и он будет мучиться, что же такое с ним не так.

– О, простите, я не знал, – сказал он растерянно и невпопад. – но я же могу просто ухаживать за вами. Без этого пока.

– А смысл?

– Что значит смысл? Я вас люблю, Христина, вот и весь смысл.

Она покачала головой:

– А что будет дальше?

– Этого нам знать не дано. Но я надеюсь, что рано или поздно вы доверитесь мне, и все наладится.

– А я знаю, что нет! Не наладится! Вы ж психиатр и должны знать такие вещи, а не верить в чудеса любви.

Он пожал плечами, и Христина вдруг снова ощутила сильное желание очутиться в его объятиях, но быстро преодолела это чувство.

– Это как хребет, если перебило, то все, – продолжала она, стараясь говорить на чистом русском языке, чтобы Макс не подумал, будто она издевается. – поймите, я травматик, инвалид, но я сумела устроить свою жизнь настолько хорошо, насколько это возможно. Грубо говоря, если я не могу ходить на ногах, то прекрасно управляюсь с костылями. У меня есть работа, а теперь и вторая работа, которая приносит радость оттого, что я полезна тем, кто действительно во мне нуждается. Есть Анна Спиридоновна, книги, группа «Вконтакте», которая развалится, если я ее заброшу. Я довольна своей жизнью, понимаете? И сейчас вы мне предлагаете повстречаться. Это все равно, как если бы вы предложили инвалиду тяжелое и болезненное лечение, которое скорее всего не поможет. Сказали бы, давай, терпи мучения здесь и сейчас ради эфемерного шанса ходить когда-нибудь потом. Кто-то, может быть, согласится на такое, а я – нет. Не потому что боюсь боли, а шанса нет!

– Шанса, может быть, и нет, но я вовсе не собираюсь вас мучить…

– Видите, вы даже не понимаете, что уже делаете мне больно, так что же дальше? – перебила она. – Подумайте сами, долго на платонической любви мы не продержимся, да и правильно, потому что это уродство. Вам будет надо, я уступлю, чтобы вас не потерять, и после первой же ночи вас возненавижу.

Макс внимательно посмотрел ей в глаза и сказал:

– Продолжайте.

– А вы слишком хороший человек и ночью будете уверены, что я действительно избавилась от своего страха, а утром начнете сомневаться, вдруг я притворялась. А я совру, что нет, не притворялась, потому что одновременно с ненавистью буду еще любить вас.

– Что ж, это вполне реалистичный вариант, но поскольку мы оба его предвидим, значит, сможем избежать.

– Как? Допустим, вы будете себя сдерживать.

– Да, допустим.

– Тогда я начну метаться, что не даю вам того, что надо, и в итоге совру, что все, ура! Больше не боюсь.

– А я вам не поверю.

– Я буду очень убедительной. И снова мы попадаем в ту же точку. Будь вы примитивным бугаем, все это могло бы еще сойти нам с рук, но вы тонкий и умный человек, и заметите, что я мучаюсь, начнете страдать сами, и в итоге все кончится очень плохо. Тут компромисса не существует, чтобы половина страха – половина секса.

Макс нахмурился, а потом, не спрашивая ее, подозвал официанта и заказал еще кофе.

– Вроде все логично вы говорите, и не возразишь.

– Ну именно что! Это вроде как я в инвалидной коляске прикатила, а вы меня уговариваете стометровку бежать.

– Не стометровку. Марафон. У меня серьезные намерения. Видите ли, в юности я верил, что любовь преодолевает все на свете и меняет мир, потом понял, какая это чушь, а теперь чувствую, что не чушь. Я люблю вас и совсем не хочу, чтобы вы ломали себя мне в угоду. Просто пустите меня в свою жизнь, и может быть со временем, если мы будем честными друг с другом, и вы поверите мне настолько, что не позволите причинять себе боль. Вы же сами не влюблены в меня?

– Нет. Но если бы могла, то влюбилась бы только в вас, – буркнула Христина.

– Ну тогда почему бы вам просто не принять ухаживания настойчивого поклонника? Сходим в театр или еще куда-нибудь, куда хотите.

– Но границу дождя мы уже не пойдем искать.

Макс пожал плечами и вдруг задумчиво улыбнулся:

– Сейчас зима, Христина. Дождя нет. Но придет весна, и мы сможем увидеть границу дождя совершенно внезапно, когда меньше всего будем думать об этом.

Христина поднялась, чувствуя, что еще немного, и мирок, тщательно построенный ею и защищающий, как раковина улитку, разлетится вдребезги.

Еще удар, и Макс вышибет из-под нее костыли, и она поползет за ним, раня и царапая живот об острые камни дороги.

– Если вы меня любите и взаправду желаете мне добра, то больше не станете видеться со мной, – сказала она быстро и выскочила из кафе прежде, чем Макс успел ее остановить.


Неожиданно позвонил Виктор Викторович и сообщил, что Инга родила сына. Руслан поздравил счастливого отца и тут же получил предложение участвовать в церемонии выписки из роддома.

– Не знаю, захочет Гусечка крестить или нет, но вы, Руслан Романович, все равно будете крестный отец! – говорил Стрельников полным умиления голосом. – Приходите, полюбуйтесь на того, кто только благодаря вам увидел свет.

Сначала Руслан хотел отказаться, сославшись на плохое самочувствие, а потом решил: почему бы и нет? Будет приятно увидеть Ингу и ее малыша.

Чтобы исключить всякую двусмысленность, он попросил маму пойти вместе с ним, а Макс, сильно грустивший после развода, напросился сам.

Якобы сто лет не видел младенцев, от зрелища которых испытывает положительные эмоции.

– Ну-ну, – хмыкнула Анна Спиридоновна и заметила, что младенцы – это не только розовые щечки и умилительные ножки в перетяжках, но и «много кое-чего еще», о чем мужчине лучше заранее не знать.

Руслан добросовестно разрабатывал ногу, поэтому быстро перешел с ходунков на костыли, а с костылей на тросточку, но все еще хромал и опасался, что так останется навсегда.

Накануне стоял страшный холод, и Руслан даже стал волноваться за малыша, но утром пошел снег, и сразу потеплело. Большие снежинки кружились в безветрии и тихо и медленно опускались на крыши, ветви деревьев и чугунные прутья оград, образуя высокие белые подушки, как на рождественских открытках. Руслан обрадовался, что Ингиному сыну предстоит увидеть такой красивый и светлый мир.

Тротуары тоже заснежило, Руслан боялся не увидеть под снегом льда, поскользнуться и упасть, поэтому с удовольствием оперся на сильную руку брата.

Анна Спиридоновна несла корзину цветов, чудовищно безвкусную на взгляд Руслана, но мама сказала, это то, что надо, и он вспомнил, что Инга вроде бы любила подобное нагромождение лепесточков и рюшечек.

В маленьком садике перед роддомом уже томился Виктор Викторович, в своей кожаной куртке напоминавший со спины картину Малевича «Черный квадрат». За руку он держал Гришу, старшего сына.

Окликнув его, Руслан представил своих спутников, и Стрельников, мимоходом поздравив Анну Спиридоновну с тем, что у нее такой героический сын, стал обстоятельно жаловаться на карантин по гриппу, из-за которого не мог повидать жену и присутствовать на родах, хотя умеет принять ребенка получше иного акушера, и Руслан понял: местным докторам несказанно повезло, что Инга рожала в период эпидемии.

Мама заговорила с Гришей в простой манере, как она умела общаться с детьми.

Мужчины постояли молча, Руслан протянул ладонь и смотрел, как оседают и тают на ней снежинки, а Виктор Викторович едва не подпрыгивал от нетерпения, так что пакеты, которые он держал для передачи акушерке, красноречиво звенели.

Наконец появилась молодая мать, осунувшаяся, но с лучащимися от счастья глазами, а акушерка вынесла сверток с малышом. Стрельников, стремительно поцеловав жену, взял сына на руки и осторожно заглянул под кружевной уголок.

Руслан с матерью постояли в отдалении, чтобы семья без посторонних пережила эту первую минуту встречи, но Инга замахала рукой, и они подошли.

Анна Спиридоновна сделала знак Максу, и он поднял Гришу на руки, чтобы тот получше мог рассмотреть маленького брата.

– Пойдемте скорее, вон холод какой, – сказала Анна Спиридоновна и вдруг коротко обняла Ингу. – будь счастлива, моя дорогая!

Двинулись к машине. Теперь Макс страховал Виктора Викторовича, несшего малыша, а Руслан осторожно плелся позади всех, опираясь на палку. Неожиданно к нему подошел Гриша и, посмотрев в глаза так пронзительно серьезно, как умеют только дети, молча взял за руку.

Стрельников усадил жену с малышом на заднее сиденье, а сам стоял возле открытой дверцы, ждал, пока Руслан с Гришей доберутся до машины.

– Придется сына Русланом назвать, в честь спасителя, – сказал он весело, а Руслан поежился и поймал растерянный взгляд Инги.

– Ни в коем случае! Терпеть не могу собственное имя. Пусть будет Виктор Викторович очередной.

– Но…

– Я здесь крестный и я решаю, как назвать ребенка! Виктор Викторович – и точка.

– Слушаюсь! – Стрельников усмехнулся и, сердечно простившись, сел за руль.

Стрельниковы уехали, пора было двигаться в обратный путь. Небо затянуло белой мглой, и снегопад усилился, будто город накрыло дырявой пуховой подушкой. Люди стали быстро обзаводиться белыми шапками и воротниками, и Руслан чувствовал, что на его ресницах тоже осели снежинки и не тают.

Взявшись за руки, все трое медленно пошли вперед.

– Макс, – вдруг сказала Анна Спиридоновна, – Христина написала, что скучает по тебе. Уж не знаю, что там между вами пробежало, но она сегодня на дежурстве, так ты сходи, навести ее, пока нас не занесло снегом.