Она выжимала из него эти причины, выдавливала советы и слова сочувствия лишь для того, чтобы он понял, наконец, что нет таких слов, которые помогут унять боль утрат, тоску одиночества, страдания по ушедшей любви. Советы самоуверенных мудрецов вызывают в такие моменты отчаяния лишь отторжение и презрение. Юле хотелось вывести себя и его на обратный путь – жить стоит! И не только потому, что являться к Богу без приглашения не этично.

Потом слушала она мучительную поэму Димы, последний аккорд которой просто потряс её:

– Почему не получилось у нас со Светой?!

Если бы не её состояние, она бы расхохоталась, ведь перед ней сидел психолог!

– Помнишь ли, Дима, Настю? Вы когда-то дружили втроём: ты, Света и она. Все видели: Настя любила тебя, очень любила. Тихо и молчаливо.

– Настя? Удивительно… Она никогда ничем этого не выдала. Могла бы сказать о своих чувствах, только я не смог бы её полюбить.

– Даже, если бы она сказала, ничего бы не изменилось. Верно?

– Безусловно.

– И она ушла. Так же тихо и молча, как и любила. А казалась такой слабой, неспособной на сильный поступок. Света никогда не любила тебя, ты это знал! Знал, но не ушёл, хотя ты сильный и мужественный парень, – это было не так, но её задачей было убедить его в этом. – Теперь уйди. Руби канаты и – в открытое море! «Гордым легче, гордые не плачут, не от бурь, не от душевной боли, на чужих дорогах не маячат, о любви, как нищие, не молят…»

– «Да, вы правы, гордым в жизни легче, только гордым стать не так уж просто».

Мальчик знает Асадова, удивилась Юля. Они ещё долго сидели в темноте на кухне – два костыля бросившей их любви, у которой выросли крылья и которая улетела, перестав нуждаться в них.

– Любовь – дар стихийный, неуправляемый. Здесь нет ни правых, ни виноватых. Ты не должен искать изъяны в себе. Для кого-то именно ты станешь самым-самым…

(Диме предложат работу в Петербурге, он уедет туда, а через несколько лет Юля получит письмо с фотографией его семьи).

Юля, выжатая разговором, опустошённая и бесчувственная, легла на холодное супружеское ложе. Никогда уже она не обнимет, не прижмётся к Лёше, не спрячется за его широкой спиной. Как хорошо, что она не выжимала из него «долги, записанные на её счёт». Юлю передёрнуло: заставлять мужчину спать с уже нелюбимой женщиной – что может быть более унизительным? Кто-нибудь из брошенных дам задумывался над этим?


Утром долго звонил телефон, он почти дымился, когда Юля нашла в себе силы снять трубку. Боль души ещё не проснулась, и она спокойно сказала: «Алло…» Это был Лёша.

– Юля, доброе утро, я вынужден звонить так рано, прости. Сегодня выписка, нас ждут в роддоме. Найди, пожалуйста, в себе силы и приезжай. При встрече поговорим…

– Лучше сейчас.

Трубка долго молчала. Она ждала невыносимо спокойно.

– Хорошо… Я очень любил тебя, даже сейчас ещё люблю. Я не знал, что так бывает. Но повернуть назад уже не могу! Я долго и мучительно думал о нас с тобой и страдал почти год и… принял решение, очень нелёгкое для нас обоих. Прости меня, – его голос сорвался, трубка замолчала.

– Лёша, давай попробуем не рвать свои души. Не надо мелодрам. Никогда терпеть их не могла. Не вини себя, а радуйся своему, посланному судьбой, счастью. И я не стану в нём ложкой дёгтя. Ты заслужил, ты хороший… Легенду для детей мы сочиним, не волнуйся. Только пришли машину: сама я пока не в силах.


Света и Александр с малышом находились в сияющем коконе. Это, правда, не помешало дочери заметить бескровную физиономию матери.

– Мамуля, всё хорошо. Моё чадо выскочило почти само с десятибалльной оценкой! Всем срочно сделать счастливые лица и скорее домой!

Дома всё завертелось и закружилось. Комната для малыша давно была готова. Лёша привёз столько нужных вещей, о которых они даже не догадывались.

– Я скупил половину самого лучшего детского магазина в Лондоне! – с гордостью заявил он.

«Наши мужчины самые лучшие. Мы все обязательно будем счастливы, несмотря ни на что», – твердила она как заклинание. – «Наши мужчины…»

Тоска и обида сдавили горло. Она больше ни секунды не может удерживать на лице маску счастья и радости. Малыш на руках мирно сопел носиком, а теперь уже бабушка задыхалась от накопившихся слёз. Первым понял её состояние Лёша. Он взял её за руку и вывел на улицу.

– Юля, ты не сможешь всё скрыть, если останешься с детьми. Да и им сейчас никто не нужен.

– Не правда! Мне моя мама была очень нужна, когда родилась Света.

– Но не в таком состоянии, прости. Мне не найти слов… я устрою тебя в лучшую частную клинику… Прости…

– Я справлюсь без клиники, спасибо. И дети тоже справятся без меня. Сегодня за деньги педиатры и врачи сами приходят на дом, и по телефону дадут любой совет. Ты прав, я не смогу быть полезной… – согласилась она.

Ей до смерти хотелось прижать внучонка к своей груди и впасть каждой клеточкой в забытое счастье материнства. Восполнить, исправить…

– Я останусь жить на даче. Всем скажем, что ты забираешь меня с собой. Я в порядке. Помоги перевезти с дачи в квартиру компоты, овощи… – маска спокойствия снова овладела её лицом. – Пойдём к детям.

Выяснилось, что Александр взял на этот учебный год только несколько лекций. После полудня готов сам стать «мамой». Сообщение об отъезде родителей они восприняли с пониманием, особенно Александр – глава семьи.

– Светик, мы с папой поедем на дачу, законсервируем её до весны, привезём вам заготовки. Телефон отключим!

На другой день Юля обязана была выдержать налёт подружек с поздравлениями и подарками. Поскольку Света даже на порог детской их не пустила, они потребовали прощального шашлыка на даче в выходные дни.

– Юля, столько новостей! – вопила Мила.

– Я сегодня иду на свидание, только не смейся, с генералом, – шепнула на ухо Дина.

– Представляешь, сподобилась! Сапог! – негодовала Мила.

– Сподобилась не я, а моя «Красотка», которая «сдохла» на полдороги к дому и подловила себе настоящего хозяина. Не то, что я.

– Он хоть настоящий… – выдавила из себя Юля, – Сколько звёздочек?

– Одна большая, на лбу! – обиделась Дина.

Однажды давным-давно они послали её за билетами на премьеру какого-то фильма. Вернулась Дина быстро. Очередь заняла за военным. Когда они компанией подошли к очереди, то обнаружили, что военных несколько.

– Сколько у «твоего» было звёздочек на погонах?

– Много. Кажется, семь.

Весь фильм они периодически взрывались хохотом.

– Позвони завтра на дачу, буду там до обеда, поделишься, – Юля обняла подругу. – Мне будет так не хватать вас, девочки. Завтра вечером наш самолёт, поэтому дачное празднество откладывается.

– Пролетели наши шашлыки, но весной ждём должок. Прилетишь, без внука не выдержишь.

Юля с мужем ещё день наслаждались общением с детьми и малышом. Света оказалась подкованной на все сто процентов мамой, книгу по материнству она выучила наизусть. За них можно быть спокойными. И ещё стало понятным главное: места родителям не было. В пору её материнства они с мужем учились, и мама вписывалась органично в их семейную жизнь, это она всегда умела.

Лёша отвёз Юлю на дачу. Уходя, заплакал. Второй раз в жизни она видела горькие мужские слёзы. Когда мужчины плакали, Юля каменела. Скорее бы остаться одной и впасть в транс. Лёша уехал, но ещё долго в голове Юли крутились его последние слова: «Ты сильная… пришлю адвоката… вышлю деньги… буду рядом». Не-вы-но-си-мо!


Прошло почти три месяца. Она жила и не жила. Реальным было одно: она звонила дочери по мобильной связи, якобы из Лондона. Знала, что Лёша звонит по вечерам. Молодая мама даже не чувствовала подвоха: ей было достаточно, что у родителей всё хорошо.

Каждый раз, подходя к кровати, Юля знала, что на этой адовой сковороде ей предстоит всю ночь гореть в муках совести. Пластинку обиды она сломала через месяц. Когда обвиняешь кого-то, не так больно, поэтому, наверно, многие идут по этой дорожке. Гораздо больней, когда вина твоя, когда лично ты споткнулась, потому что задирала голову, лично ты могла сделать и не сделала. Она искала и находила свои ошибки. Каялась в гордыне, постыдной самоуверенности, в обидах, нанесённых вольно или невольно, в неосознанном презрении к слабостям человеческим. Она судила других – пришло время судить себя. Пусть крутится теперь пластинка совести.

Почему она не нужна дочери как воздух? Не потому ли, что бабушка заняла её место в сердце ребёнка. Тысячу раз она слышала просьбу мужа перестать бороться с ветряными мельницами и переключиться на помощь матери и дочке. Сейчас она понимает, что и ему не хватало её теплоты. Последний раз он просил её родить ребёнка, а она не поняла, насколько его просьба была важна для сохранения их семьи. Тогда она ответила «нет», а сейчас её «да» никто не слышит.

Пришло время спросить себя, страдает ли она от потери мужчины, или самого близкого и родного человека? Ответ очевиден, в их отношениях давно не было страсти, но отдать свою вторую половинку, проросшую в сердце и душу, другой женщине очень больно.

Любил ли он её? В этом она не сомневалась, любая женщина способна это понять. Ещё ей невыносимо считать себя жертвой, но Лёше, идеальному мужу, ещё хуже чувствовать себя предателем.

От этих мыслей на короткое время становилось легче. Но потом Юля снова заводила старую пластинку и преувеличивала, преумножала свои грехи, ковыряла раны. Это она загнала мать в могилу! Сколько раз она забывала за работой заехать за матерью утром и отвезти её на дачу вечером. Мать приезжала сама на автобусе, готовила, встречала Свету из школы, кормила, убирала и уезжала обратно без единого слова упрёка. Юля не помнит, говорила ли она матери проникновенные слова благодарности, её «спасибо» на лету, на бегу ничего не значили… Ей было не до таких мелочей, она стремилась спасти страну!


Счастливое детство. Отец был действующим офицером, дослужился до генерала. Она его обожала, а мать-домохозяйку не понимала совсем. Ей было стыдно за такую её жертвенность семье, в то время как подружки хвалились мамами-докторами, инженерами, учёными. Теперь Юля поняла, что миссия её матери была выше, священнее: хранить огонь в семейном очаге, любить мужа и дочку. Теперь она понимает, почему отец так трепетно до конца своих дней относился к жене.

Каждый день на могилках родителей она просила прощения, понимая, что никогда уже ей не услышать ответ. Сама душа превратилась в маленькое кладбище, где погребены любимые. Однажды что-то внутри неё лопнуло – взорвался запрятанный глубоко внутрь чёрный карлик боли и стыда, невыплаканных слёз. Юля не умела плакать. Сейчас её горло перехватила удушающая волна, из горла вырвался не крик, а вой, и она заголосила одна среди пустыни снегов и крестов. Она захлёбывалась слезами, а они лились, как Ниагара, очищая душу. Теперь она плакала каждый день, касаясь каждой вещи родителей.


Однажды на пороге появился Тихон Ильич. Впервые Юля бросилась ему на шею, как родному. Она ходила мимо его дома: ни тропинки, ни следов. Почему не пришло в голову разыскать его?!

Оказалось, Тихон Ильич долго лежал в больнице, потом в санатории, пришёл умирать в родные стены. Теперь Юля не отходила от него. Так приходит искупление. Она сидела у постели умирающего, кормила из ложечки, смотрела с сочувствием в спокойные чистые глаза и слушала. Это было главным.

После гибели жены и сына он замолчал. Винил себя. Не подвёз до станции из-за мелкой неисправности в машине. По дороге их сбил пьяный водитель.

Юля узнала, что Тихон Ильич – известный инженер-конструктор с массой запатентованных изобретений. Закрытие НИИ, гибель семьи – и жизнь потеряла смысл. Только Нина Ивановна смогла отогреть окаменевшее сердце. Его исповедь стала живой водой и для каявшейся Юлиной души.

Похороны были скромными. Перед смертью Тихон Ильич передал ей телефон и велел позвонить по нему после его смерти. Он сказал, что в монастыре у него есть духовник, который обещал проводить его в последний путь.

После похорон духовник в монашеском одеянии рассказал ей, что их монастырь уже собрал приличную сумму для восстановления кладбищенской церкви с благословения Московского Патриархата. Тихон Ильич уже внёс и свой посильный вклад до своей смерти, ещё он готов был предоставить свой дом для монахов на время её строительства. Юля не возражала, потому что сама не знала, что делать с домом соседа. Они обменялись телефонами.

После похорон стало совсем тихо. Деревня по-прежнему не подавала признаков жизни. Отец Юли построил здесь самый крепкий дом, а после его смерти Тихон Ильич превратил его в дом со всеми удобствами, как и свой. Остальные домики в деревне старели и ветшали. Куда делись все жители деревни, её в данный момент мало интересовало.

Теперь Юля жила с котом, единственным спутником последних лет жизни Тихона Ильича. Уставшая от мук душа отдыхала, её незаметно заполняло блаженство. Всё отболело. Она готова была жить в этом состоянии вечно, но кончились продукты и деньги.