Кейси Уэст - Расстояние между нами

Она лгала мне. Вся моя жизнь – ложь. Нет, ее жизнь – ложь. А моя – правда. Мы на мели. Живем от вдоха до вдоха. Чуть больше кислорода, и наш магазин превратится в руины.

– Что случилось? Я сделал что-то не так? – спрашивает Ксандер.

От меня, должно быть, пышет яростью, потому что я дико зла.

– Я нравилась тебе только потому, что ты думал… – Я даже не могу закончить предложение, настолько я зла. Не только на него, на всех! На маму, на ситуацию, на бабушку с дедушкой, которых даже не знаю. – Мне нужно идти.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на еще одно знакомое лицо. То, которое не хочу видеть. Роберт! Смотрю на его лицо и жалею, что в прошлый раз не вылила на него содовую.

Ксандер хватает меня за локоть:

– Подожди. Поговори со мной.

– Я так и не разобрал твоего имени, – заявляет Роберт.

– А я его и не называла, – рычу я.

– Где сегодня твой парень? Мейсон, кажется? Он очень хорошо поет.

Рука Ксандера на моем локте сжимается.

– Роберт, сейчас неподходящее время.

– Просто я видел ее на концерте на прошлой неделе. Не знал, что она встречается с Мейсоном.

– Мы не встречаемся, – возражаю я.

– О чем ты говоришь? – Ксандер убирает руку с моего локтя.

– Они были так поглощены друг другом.

– Нет, это неправда. – Краем глаза замечаю, что бабушка направляется к нам. – Мне нужно идти.

– Кайман. – Ксандер выглядит подавленно, но я тоже расстроена. Слишком расстроена, чтобы рассуждать здраво. Слишком расстроена, чтобы защищаться от его друга-придурка. Мне просто нужно уйти.

И я ухожу.

Когда я захожу в магазин, меня раздирают противоречивые чувства. Первое – всеобъемлющая злость на маму за то, что она всю жизнь во всем лгала мне. Второе – нестерпимая душевная боль, от которой хочется ринуться к маме, что есть силы обнять ее и сказать, что она была права насчет богатых парней и мне нужно, чтобы она забрала мою боль.

Она сидит за кассой, точно статуя. Кажется, она ждет меня. Верхний свет выключен, освещены только несколько полок. Лицо ее выглядит почти так же безжизненно, как и у окружающих кукол.

– Извини, – говорит она. – Я была несправедлива.

– Они были там сегодня, – хрипло произношу я. Горло до сих пор болит.

– Кто?

– Твои родители.

Ее лицо искажается, и она опускает голову на стойку. Я слишком поглощена жалостью к себе, чтобы пожалеть ее. Прохожу мимо, поднимаюсь по лестнице и, зайдя к себе в комнату, плотно закрываю дверь.

В своей жизни я повидала много сломанных кукол. У некоторых просто не хватало пальца, но у других отсутствовали конечности, а головы были проломлены. И все равно ничто из этого не сравнится с тем, какой разбитой я ощущаю себя сейчас. Это полностью моя вина. Я всегда знала, что он совершенно иной породы. Почему я позволила себе думать, что смогу вписаться в его окружение?

Переодевшись в какой-то спортивный костюм, сворачиваюсь калачиком на кровати и наконец даю волю накопившимся слезам.

Раздается тихий стук в дверь. Я его игнорирую, но мама все равно заходит. Очевидно, у нее нет ни капли уважения к моим чувствам. Снова сдерживаю слезы и пытаюсь выровнять дыхание. Она садится на кровать рядом со мной:

– Я не могу толком объяснить тебе, почему ничего не рассказывала о своих родителях. Наверное, отчасти я боялась, что тебе захочется жить так же, как они. Я понимала, что не смогла дать тебе достаточно и ты будешь искать у них то, чего, по твоему мнению, тебе не хватало.

Если бы она оставила меня в покое, я бы приняла все случившееся, но сейчас бушующая во мне ярость ищет выхода.

– Почему ты ушла от них? – Сажусь на кровати. – Что они такого сделали?

– Кайман, нет. Они выгнали меня. Отреклись. В этом я была честна. Но мне жаль. Правда, очень жаль. Я могла бы быть более откровенной. Я была зла, обижена и слишком горда. Я не дала им шанса искупить вину – просто исчезла.

– Ты стыдила меня за то, что я скрывала свои отношения с Ксандером. Заставила чувствовать себя никчемной. Внушила, будто миссис Далтон и ее семья меня ненавидят.

– Мне так жаль.

– Миссис Далтон знает, кто ты? Не понимаю.

– Ей известна моя история, но я не думала, что она знает моих родителей. Все это время она, должно быть, хранила мой секрет.

– Я просто не знаю, смогу ли снова доверять тебе. Я очень зла.

– Понимаю. Надеюсь, что сможешь… Но если нет, я пойму.

– И Ксандер. Он не идеален, но он был добр, хорошо ко мне относился, а ты даже не захотела дать ему шанс. Он не мой отец. А я не ты. Я не собираюсь беременеть и сбегать.

Она кивает:

– Знаю. – Мама вдруг хватается за живот и резко вдыхает.

– Что такое?

– Ничего, я в порядке. Мне просто надо… – Она встает, слегка покачивается, но тут же в поисках опоры прислоняется к стене.

Я тоже встаю:

– Ты не очень хорошо выглядишь.

– Мне просто надо прилечь. – Она спотыкается, но удерживается за спинку стула.

– Мам, что-то не так?

Она снова хватается за живот и выбегает из комнаты.

Я следую за ней в ванную, где она едва успевает добежать до раковины – ее тошнит. Раковина окрашивается в ярко-красный.

– Мам! Это кровь?

Она вытирает рот, размазывая кровь по запястью, и кашляет.

– Такое уже случалось?

Она кивает.

– Ладно, мы едем в больницу. Сейчас же!

* * *

Я уже два часа слоняюсь по коридору в ожидании врача, который расскажет мне, что происходит. Когда он наконец выходит, я нахожусь на грани обморока. Он осматривается – интересно, чего он ждет, – а после спрашивает:

– Только вы?

– Только я? – Не понимаю его вопрос.

– С вами еще кто-нибудь есть?

– А… нет. Только я. – Мне не по себе. Может, стоило позвонить Мэтью? Он должен быть здесь. Он имеет право знать. Обязательно найду его номер и позвоню ему, как только поговорю с врачом. – Пожалуйста, скажите, мама в порядке?

– Ей лучше. Мы взяли пару анализов, попытаемся кое-что прояснить. Ей дали снотворное.

– А… эм… – Даже не знаю, как сказать. – Ребенок в порядке?

– Ребенок? – У него округляются глаза, и он смотрит в карточку. – Она сказала вам, что беременна?

– Нет. Я просто думала, что это возможно.

– Нет, она не беременна. Но мы сделаем еще несколько анализов, чтобы проверить наверняка.

Мне стыдно из-за того, что я в какой-то степени испытываю облегчение. Но стыд вскоре исчезает без следа, потому что, исключив беременность, я понимаю – с мамой случилось что-то серьезное. И меня охватывает страх.

– Она больна? – выдавливаю я, слова даются мне с трудом.

– Да, и мы пытаемся понять, что с ней. Но серьезные заболевания мы уже исключили. – Он ободряюще поглаживает меня по плечу, будто от этого мне станет легче. – Скоро мы все узнаем.

– Я могу ее увидеть?

– Она спит, ей нужен отдых. Обещаю, что позвоню вам, как только она проснется. – Он замолкает и снова осматривается. – Вам правда не стоит сейчас быть одной.

Но я одна. У меня есть только мама.

– У меня нет сотового.

– Тогда на какой номер вам можно позвонить?

Бывало много случаев, когда я расстраивалась, что у меня нет сотового, как у любого другого подростка. Но сейчас, когда мне хочется просто сесть в зале ожиданий и уснуть на стареньком диване, я впервые думаю, что умру без телефона. Может, пойти к Скай? Но что, если Скай нет дома? И до ее дома идти на десять минут дольше, чем до магазина. Лишние десять минут ходьбы до больницы – не вариант. Даю врачу номер магазина и ухожу.

Иду сразу в магазин, поднимаюсь наверх и в ожидании сажусь у телефона. Так не пойдет. Мне нужно чем-то себя занять. В торговом зале всегда есть чем заняться. За все годы жизни в магазине кукол я никогда не протирала полки в час ночи. К моменту, когда добираюсь до витрины, одна стенка с полочками сверкает. Я уже вся взмокла, но решительно принимаюсь за вторую стенку. Во время уборки нахожу карточку без куклы. Кэрри. Обыскиваю полки, но куклы нет. Должно быть, мама продала ее сегодня и забыла убрать карточку в ящик для следующего заказа.

Хотя нам не нужно заказывать еще одну Кэрри. Она популярна. У нас есть еще как минимум две такие куклы. Кэрри – спящий младенец с умиротворенным выражением лица. Все ее любят. Даже я считаю ее довольно симпатичной, что само по себе чудо, ведь почти все куклы меня пугают.

Иду в подсобку. Три коробки с надписью «Кэрри» стоят рядышком на второй полке. Полка расположена достаточно низко, поэтому я безо всякой помощи снимаю коробку и сразу по весу понимаю – она пустая, но все равно роюсь в ней, чтобы убедиться. Беру следующую коробку. Пустая. Достаю каждую коробку вне зависимости от написанного на ней имени. Вскоре весь пол усыпан пенопластовыми шариками. В коробках нет ни одной куклы.

Теперь я знаю, сколько времени уходит на то, чтобы снять все коробки и обыскать их. Сорок пять минут. Опускаюсь на пол и прижимаюсь лбом к коленям. Я всегда думала, что взваливала на себя большое количество маминых проблем, в магазине делала больше, чем необходимо, поддерживала порядок, но на самом деле все проблемы она держала при себе. Почему мама всех отталкивает?

И я делаю то же самое.

Беру с полки телефонную трубку и набираю номер.

Раздается четыре гудка, и сонный голос отвечает:

– Алло?

– Ты нужна мне.

Запыхавшись, Скай заходит в подсобку:

– Что случилось?

– Я все испортила.

Она садится на диван и похлопывает по подушке рядом с собой. Я подползаю к ней и кладу голову на колени. Она нежно перебирает мои волосы, заплетает их в косичку, а потом расплетает.

– Я ужасный человек. Я думала, лучше умереть, чем иметь беременную маму. А теперь, кажется, я действительно умираю.

– Что случилось-то?

– Мама больна. Она в больнице. Они не разрешили мне остаться.

– Так она не беременна?

– Нет.

– Тогда кто такой Мэтью?

– Не знаю. Может, они просто встречаются. Нужно позвонить ему, да? – У меня болит голова. – У меня нет его номера.

– Не беспокойся об этом. С твоей мамой все будет хорошо. Завтра она сама сможет ему позвонить.

Я киваю.

Скай несколько раз проводит рукой по моим волосам.

– А где Ксандер? Пошел принести тебе поесть или побежал за кофе?

Я крепко сжимаю веки, не желая вспоминать ужасный вечер.

– Он ушел навсегда.

– Что? Почему?

– Он считал меня богатой, Скай. Я только поэтому ему нравилась.

Она кашляет и меняет положение:

– Эм… без обид, но ведь он был здесь, не так ли? С чего он решил, что вы богаты?

– С того, что он знает моих бабушку с дедушкой. Маминых родителей. И они, очевидно, одни из самых богатых людей в Калифорнии.

– Что?

– Они были сегодня на благотворительном вечере.

– Ого! С ума сойти!

Я отстраняюсь:

– Именно так. Я имею полное право злиться. На маму, на Ксандера…

– Ты злишься на Ксандера потому, что у тебя богатые бабушка с дедушкой?

– Нет. Потому, что я нравилась ему только по этой причине.

– Это он так сказал?

– Нет. Но… Как такое вообще можно знать наверняка? Даже если он поклянется, что в любом случае встречался бы со мной, мы никогда не узнаем правду, он ведь знал обо всем, и теперь мы ничего не можем доказать.

Скай берет меня за руку:

– Не все нужно доказывать. Может, стоит просто ему поверить.

– А что насчет мамы? Ей тоже стоит поверить? Она лгала мне всю жизнь! И я злюсь. И чувствую себя виноватой за то, что злюсь, ведь она больна! – Падаю спиной на диван и смотрю в потолок.

– Понимаю. Я бы тоже злилась. Но ты не думаешь, что они должны знать о ее болезни?

– Кто?

– Ее родители.

Киваю. Она права.

– Сможешь завтра позвонить Ксандеру и узнать их телефон?

– Ты не хочешь с ним разговаривать?

Прижимаю ладони к глазам:

– Нет. И пожалуйста, не рассказывай ему, что с мамой. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы он жалел меня и пришел навестить из чувства вины.

– Да, конечно, я все сделаю. – Скай сползает на пол и кладет голову на диван рядом с моей. – Почему бы тебе не попытаться поспать? Я посижу на телефоне.

– Не могу спать.

– Хочешь, позову Генри? Он может сыграть на гитаре. Может, отвлечет тебя ненадолго.

– Сейчас половина четвертого. Ты не думаешь, что он спит?

Скай проверяет время на телефоне.

– Вряд ли. Он полуночник.

– По-моему, ночь заканчивается в два. Значит, он ранняя пташка.

– Почему ночь заканчивается в два?

– Не знаю. Это самое позднее, когда я ложусь спать, поэтому в это время заканчивается ночь.

Скай смеется и отправляет эсэмэску:

– Если ответит, значит, не спит; если нет, то спит.