– Леди Анна, – уточнила она, не в силах отвести взгляд от его прекрасного лица. О, этот опытный плут! Должно быть, ему хорошо известно, что эта игра, это притворство часто превращаются в подлинную страсть. Анна закрыла глаза и потянулась к его губам.

Нечеловеческим усилием воли Джон заставил себя сдержать клятву, данную сэру Сэмюелю, которую чуть было не нарушил. Он соскользнул с кровати, и холодный ночной воздух отрезвил его.

– Ложитесь спать, – сказал он грубо.

– Я ненавижу вас, Джон Гилберт. – Ярость, стыд и страсть душили Анну.

Проклиная себя, Джон подошел к окну. Черного Бена нигде не было. Видимо, ему надоела его игра, и он отправился в постель к какой-нибудь бабенке. Джон опустился в кресло возле камина. Он чуть было не позволил этой роковой женщине отнять единственное, что оставила ему в наследство семья Лейклендов, – честь. Менее чем через две недели сэр Сэмюел получит свою дочь нетронутой, и с этим будет навсегда покончено.

Убедившись, что Анна заснула, Джон еще долго размышлял о теплом бризе и страстных женщинах колонии Ямайка. Джон Гилберт всю ночь просидел в кресле, не сомкнув глаз.


Когда Анна проснулась на следующее утро. Джона Гилберта уже не было, и она обрадовалась.

При воспоминании о прошедшей ночи лицо ее зарделось. Ведь оказавшись в его постели, Анна и не пыталась бежать. Она попалась в расставленную им ловушку, как лондонская шлюха, промышляющая своим телом на Стрэнде. Правда, этому способствовало появление Черного Бена, которого она до сих пор не могла забыть.

Анна шагнула к сундуку, чтобы надеть платье из розового атласа, но вместо него там лежало платье из серого льна и шерсти грубой выработки с белым воротником в виде шейного платка, скромное и более подходящее для жизни в сельской местности. Джон все предусмотрел.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Бет с миской воды.

– Доброе утро, миледи.

Анна улыбнулась ей:

– Пожалуйста, Бет, не забывай стучаться, когда входишь в спальню.

Молодая женщина вспыхнула.

– Я этого не знала. Дома все мы жили в одной комнате.

Анна пожалела, что отчитала девушку.

– Скажи, пожалуйста, где твоя семья?

– Их всех забрали, миледи, в корнуоллские рудники. Я была слишком юной, и вербовщик решил, что от меня будет мало пользы. Потом я нашла приют здесь.

– Понимаю, – сказала Анна, гадая, что могло случиться с этой хорошенькой скотницей после отъезда ее семьи и до встречи с разбойником. Видимо, ничего хорошего.

– Благодарю тебя за это платье, – сказала ей Анна, разглаживая грубые складки на нем.

– Он сказал… – Бет осеклась и судорожно сглотнула.

– Что он сказал? Да ну же. Бет, я тебя не съем.

– Он сказал, – продолжала Бет, набравшись храбрости, – что ты будешь помогать доить коров.

Она рванулась к двери.

Анна ушам своим не поверила:

– Помогать с дойкой коров?

Анна нервно рассмеялась. Не удовлетворившись вчерашним представлением, Джон Гилберт решил подвергнуть ее еще одному унизительному испытанию. Испытанию трудом, к которому она была совершенно не способна и которое станет испытанием ее воли. Она улыбнулась, радуясь возможности показать себя. Этот разбойник переоценил себя, если вообразил, будто женщина, бросившая вызов королю и графу в один и тот же день, может спасовать.

– Ступай, Бет. Я просто мечтала поработать скотницей ради сохранения хорошего цвета лица и здоровья. Всем известно, что скотницы не болеют оспой.

– Мы болеем коровьей оспой, леди Анна, но после нее черная оспа нам не страшна.

Анна торопливо оделась.

– Вполне возможно, что каждая светская дама должна провести лето в коровнике.

Бет открыла и придержала для нее дверь.

– Никогда не встречала такой леди, как ты, – сказала она застенчиво.

Анна проплыла мимо нее.

– Так же, как и Джон Гилберт, – рассмеялась Анна и взяла Бет под руку.

Бет очень смутилась, но Анна крепко держала ее.

– Что за дивное утро! – воскликнула Анна и ничуть не покривила душой.

Теплое утреннее солнце отражалось в каплях росы, уже промочившей ее чулки. Его лучи разогнали туман, гнездившийся среди ветвей деревьев на холмах, окружавших это уединенное селение. Девушка вздохнула полной грудью и подставила лицо лучам солнца, вдыхая аромат дерева, горящего на костре, и густой запах поднявшегося на дрожжах и только что испеченного хлеба.

Когда они добрались до выгона, стреноженных коров уже доили две женщины, поклонившиеся Анне и сделавшие вид, будто работать рука об руку с придворной дамой для них дело обычное.

– Что мне сделать прежде всего? – спросила Анна, закатав рукава, подоткнув юбки под корсаж и обнажив таким образом лодыжки.

– Надо набрать полные подойники молока и вылить его в корыта, – объяснила Бет, выливая из ведра молоко в большую, но неглубокую деревянную миску.

– Сливки, миледи, окажутся наверху, и мы соберем их, чтобы сбить из них масло.

Анна разглядывала деревянную маслобойку. Пожалуй, эта работа не требует особой сноровки. Человек, вообразивший, будто она не справится с этим делом, не видел, как она одевает рыдающую королеву или как разучивает па шести новых французских танцев, увертываясь в то же время от цепких рук учителя, – и все это в один день.

Когда сливки оказались в маслобойке, Анна заявила, что собьет масло сама. Сначала поршень поднимался и опускался легко, без особых усилий с ее стороны. Она же задавала Бет и другим работницам десятки всевозможных вопросов, проявляя к их жизни такое же любопытство, какое они, несомненно, испытывали к ней. По правде говоря, было приятно орудовать поршнем. Она получала от этого истинное удовольствие. То, что поршень подчинялся ее нажиму, давало ей ощущение собственной физической силы, силы, которая, как она чувствовала, потребуется ей до того, как закончится это серьезное дело.

Громко зазвучал колокол.

– Что это? – спросила Анна.

– Пора идти на сходку, миледи, проголосовать. Следует решить, присоединяться ли к Черному Бену и его банде для следующего налета. Ты можешь побыть одна некоторое время?

– Конечно, – ответила Анна. – А ты почему должна идти?

– В этой шайке, миледи, – ответила Бет с важным видом, – женщины имеют право голоса наравне с мужчинами. Наш Джонни говорит, что мы во всем равны и должны принимать участие во всем, что происходит, и если нас поймают, наши шеи в петле окажутся точно такими же, как у мужчин.

Бет побежала к кузне догонять остальных женщин.

Анна уже долго работала поршнем и почувствовала, что жидкость под ее пальцами изменила консистенцию, стала плотнее и тяжелее. Женщина имеет право голоса? Ничего подобного Анна и представить себе не могла. Даже Кромвель не додумался до подобной свободы. Король счел бы это веселой шуткой и сочинил по этому поводу остроумные куплеты. Но эта удивительная мысль уже захватила Анну и не отпускала. Откуда Джон Гилберт набрался столь странных идей?

Ко времени, когда солнце уже стояло в небе высоко, поршень стал двигаться медленно, а ее руки и плечи затекли и разболелись. Анна заглянула в маслобойку сквозь отверстия в крышке и увидела плавающие на поверхности комки масла. Анна подумала, что теперь каждый раз, когда будет есть масло, ей на ум будут приходить мысли об этих неизвестных ей женщинах, которые его сбили.

Вернутся ли когда-нибудь остальные? Анна была в полном изнеможении, когда вернулась Бет и с ней еще две женщины.

– О, появилось масло, миледи! И какое отличное! – Бет показала Анне, как соскоблить масло с боков маслобойки и не пожертвовать при этом ни одним комком, а потом добавить к нему соль, спрессовать его и уложить в деревянные бочонки. Потом они сели на траву и принялись за свежеиспеченные овсяные лепешки, сочившиеся несоленым маслом и цветочным медом. Анне показалось, что никогда в жизни у нее не было такого вкусного завтрака.

Насытившись, Анна приготовилась соснуть, но тут солнце от нее заслонила тень. Она открыла глаза и, прикрыв их ладонью, посмотрела вверх. Джон Гилберт смотрел на нее с высоты своего немалого роста.

Джон еще не видел ее такой прелестной. Ее одежда из атласа и манеры знатной леди не воспламенили его крови так, как вид этой разрумянившейся девушки, лежавшей на траве у его ног. Завитки каштановых волос прилипли к влажному лбу, в зеленых глазах был вызов, нежно-розовые губы блестели от масла, и кусочек овсяной лепешки застрял в углу рта, словно ожидая, что какой-нибудь счастливец его слизнет.

Бет предложила ему кекс, намазанный маслом. Он взял его, улыбнулся ей и принялся за еду.

– Ты хорошо выполнила работу, Бет, с помощью новой скотницы. А теперь просвети ее по части искусства ведения сельской жизни, привычной для любой деревенской девушки. Если бы во дворце умели сбивать такое масло, король не стал бы облагать наши выгоны столь жестокими налогами.

Он рассмеялся, поцеловал Бет, вогнав ее в краску, повернулся и зашагал к кузнице.

Анна села и смотрела ему вслед. На Джоне была та самая рубашка, которую она видела расстегнутой до пупа. И все же у нее возникло желание, свойственное, должно быть, молочнице, бросить ему вслед ведро с молоком. Такова-то твоя благодарность. Она трудилась, как рабыня, с самого утра, сбивая масло, а он вел себя так, будто ничего не произошло.

И тотчас почувствовала руку Бет на своем плече.

– Он шутит, миледи.

– Мне все равно. Было бы слишком ждать чувствительности от вора и разбойника.

Она потерла натруженное и болевшее плечо.

– Ты, вероятно, очень устала, леди Анна, – сказала Бет. – Я закончу мыть маслобойку, а ты пока полежи.

Анна с трудом поднялась на ноги, однако гордость не позволила ей поддаться усталости.

– Нет, я буду работать.

Вскоре ей пришлось раскаяться и в своей гордости, и в том, что она дала Бет необдуманное обещание. Вместе с Бет она стала собирать деревянные ведра и корыта. Две другие женщины подняли и понесли маслобойку, и все они направились к ручью, расположенному всего в нескольких сотнях ярдов в густой чаще.

Ручей впадал в лесной пруд, обрамленный зеленью, и там они остановились. Небольшой водопад ниспадал в широкое, гладкое и неглубокое ложе в скале, образуя естественную ванну. Бет показала Анне, как пользоваться кобыльим хвостом, чтобы отмыть и отскоблить ведра. Объяснила, что щетки из свиной щетины слишком жесткие и неподатливые и в конце концов портят мягкую деревянную утварь, предназначенную для молочных продуктов.

Когда женщины покончили с этим делом, Анна ощутила прохладу воды на ногах, и ей захотелось искупаться.

– Давай искупаемся, Бет. Нас никто не увидит.

Бет замотала головой.

Остальные женщины тоже отказались.

– Нет, миледи, – сказала Бет, – это нарушит равновесие, а когда повсюду чума.

Анна рассмеялась:

– Чума так чума! В таком случае я искупаюсь одна, если вы без меня управитесь с ведрами.

Анна сняла платье, повесила на ближайший сук и вошла в воду в том месте, где течение было достаточно быстрым.

Она закрыла глаза и раскинула руки, слегка шевеля ими в воде. Это было райское блаженство. Впервые за несколько дней она почувствовала себя чистой. На несколько минут Анна забыла обо всем – и о своем натруженном теле, и об уязвленной душе. Забыла о том, что полюбила недостойного человека, и теперь расплачивается за это, что ее король, помазанник Божий, оказался распутным мерзавцем. Она даже перестала беспокоиться об отце, пытавшемся употребить все свое влияние, чтобы умиротворить короля и избавить ее от постылой помолвки. Она забыла на несколько минут обо всем.

Даже самый жалкий кролик в Уиттлвудском лесу нуждается иногда в передышке от постоянной борьбы за выживание.


Джои увидел Бет и двух других женщин, возвращавшихся от ручья, и на мгновение запаниковал. Куда девалась Анна? Бен отправился рыскать по Оксфордской дороге, ведущей из Лондона, и заплатить шерифу дань, но он мог вернуться в любой момент. Тут Джон увидел, что Бет улыбается. Значит не произошло ничего ужасного.

И все же он поспешил к ручью и скрылся среди деревьев, наблюдая за леди Анной.

Она стояла посередине ручья среди залитых солнцем пузырьков воды. Вода бурлила, образуя вихри вокруг ее упругих грудей, пытаясь сорвать с нее кружевную сорочку. Ее прелестные округлые руки были подняты над головой, будто она была лесной нимфой, предлагающей себя богам. Он замер, очарованный этим великолепным зрелищем, и не мог отвести глаз от Анны.

Этим утром он решил держаться от нее подальше. Но то и дело находил причины, чтобы увидеть ее.

Джон всегда гордился тем, что умеет обуздывать свои желания, но сейчас готов был прыгнуть в воду, схватить ее, влажную, в объятия, прильнуть губами к ее груди, забыв о том, что она всего лишь способ обмануть палача.

Джон не мог отвести от нее взгляда и жадно впитывал ее красоту, как томимый желанием мальчик. Он смотрел, как она выходит из воды в нижнем белье, плотно облепившем ее бело-розовое тело. Но он не мальчик, а она не девчонка. Он бастард, хотя и появился на свет от знатного отца, и все же он не пара такой женщине, как леди Анна Гаскойн, помолвленной с графом, пусть и негодяем, зато законнорожденным.