Яна Мелевич - Разрушающие себя

— Позволь мне тоже побыть эгоистом, ладно? — она улыбнулась, поняв смысл моих слов.

Влюбленные — страшные эгоисты. И я, возможно, худший представитель.

Каждый день — это борьба. С собой, за нее и с ней. По мере течения времени вместе я все больше терялся в бесконечных буднях, наполненных и сладостью, и болью. Иногда мы были счастливы по-настоящему. Утром кофе, завтрак и неспешные поцелуи, затем работа, терапия, встречи с друзьями — мотивирующей силой, поддерживающей во мне жизнь. А иногда Диана погружалась во мрак своих мыслей.

Она закрывалась в ванной после очередного пореза из-за дрогнувшей руки. Могла часами лежать в постели, уставившись в потолок и не желая никуда выходить. Просто срывала все планы, теряя вкус к жизни. Работать ей стало тяжело, долго гулять тоже. Загорская постоянно простывала от малейшего ветерка, а врачи только печально качали головами.

Год, максимум полтора. Боковой амиотрофический склероз, бульбарная форма. Одна из самых быстро протекаемых у больных данным заболеванием. Поражение периферического мотонейрона в стволе мозга. Последствия ужасны: расстройства артикуляции, поперхивание при приеме пищи, гнусавость голоса, атрофия и движения языка затруднены. В итоге человек не может самостоятельно дышать на последних месяцах жизни — нужна искусственная вентиляция легких.

Яркие признаки течения болезни я заметил еще с началом лета. Ранним утром Ди пыталась нарезать тосты — возилась минут пять с ножом, но руки будто ослабли. Нож то выпадал, то вскользь проходился по мякоти. Из-за этого куски выходили разной степени толщины. Она упрямо пыталась совладать с собой, однако ничего не получалось. В конце концов, острый край прошелся по коже, и первые алые капли упали на поверхность стола.

— Давай я, — попытавшись забрать у нее нож, я тронул ее за плечо, но Загорская отшатнулась от меня.

— Сама! — крикнула как-то истерично, затем опустила голову и выдохнула. — Прости, просто бесит это все.

— Я понимаю. А еще ты сейчас кровью истечешь, — попытался пошутить, разгоняя подальше подползающий к затылку страх. Леночка где-то там, внутри меня, ждала момента вновь выбраться наружу и от души повеселиться.

Хрен тебе, стерва.

— Паршиво, — выдохнула Диана, подходя к раковине и позволяя мне промыть рану, а затем обработать. Благо с аптечкой по настоянию Ильи я был теперь на «ты». Даже сделал над собой усилие и добавил валерьянку в набор — не себе, так Ди.

— Это фигня, — я повторил точно мантру любое слово, обрабатывая порез. Она подняла на меня взгляд, стоило обхватить ладонями ее лицо. — Ну, посмотри на меня. Ничего не произошло. Это же просто завтрак.

— Вот именно, Никита, — прошептала Загорская, прикрывая глаза. — Самый обычный гребаный завтрак!

Туда-сюда, от спокойствия до крика. Коснувшись губами ее губ, я ощутил соленую влагу. Мне за себя-то отвечать нужно, а тут еще Диана. С каждым днем все сложнее, хотелось спрятаться куда-нибудь подальше. Мы с Гришей уже обсуждали это на терапии. Помимо моих личных демонов, он поднимал вопросы о сложности заботы о больном человеке. Депрессии, психозы, срывы — малая доля того, что еще предстоит пережить. Психическое и моральное истощение человека, у которого самого никакой дружбы с сознанием — вот это настоящий ад.

Но себе я в этом признаваться не хотел. А ей подавно.

— Знаешь, завтраки могу и сам готовить. Не маленький, в курсе, что чай не сам себя заваривает, — проговорил я, обнимая Диану крепко.

— Да, и правда. — сдавленно рассмеялась она.

На улице я закурил первую сигарету, наплевав на правила, законы и все такое прочее. Осуждающие взоры молодых мамочек мне тоже были неинтересны. Втянув носом дым вперемешку со сладким аромат каких-то цветов в клумбах, задумчиво потер переносицу.

Кошмар еще толком не начался, а меня уже что-то потряхивает. Диана сегодня осталась дома, пришлось ее уговаривать. Все равно после обеда она записалась к косметологу, пусть съездит и развеется. Дома в одиночестве Загорская начинала себя грызть, ведь голова была не занята.

Пусть до детского дома пролетел незаметно. Я разглядывал яркие вывески, зеленые кустарники и деревья из окна такси. Аккуратно стриженные газоны, идеально вымощенные дорожки, ровный асфальт и люди, изнывающие от жары. Кто-то бежал к фонтанам, другие штурмовали магазины в поисках прохладных напитков.

Обдуваемый прохладой кондиционера, я задумчиво провел пальцем по экрану смартфона. Мне хотелось набрать номер Дианы, позвонить, спросить что-нибудь. Она бы поворчала, что мы расстались совсем недавно, нечего названивать — не умираю. Я уже почти коснулся экрана, дабы его разблокировать, но отвлекся на звук клаксона.

Водитель впереди нас отчаянно кому-то сигналил. Старушке, которая едва переползала через пешеходный переход. Я бы не обратил на нее внимания, но увидел мальчика. Такого знакомого, почти родного. Он озирался, будто не зная, в какую сторону податься. Моргнув, я потерял его из виду. На белых полосках топталась все та же старушка, медленно продвигающаяся на другую сторону дороги.

Интересно, что мальчик искал?

— Полчаса, — строгий взгляд заведующей напомнил мне о последствиях, если вздумаю нарушить правила.

К детям меня чуть не под конвоем допускали. Хотя охотнее, чем еще пару месяцев назад.

— Ник!

В мои объятия попали два урагана. Притом самый молчаливый вытянулся гораздо сильнее, чем второй. Федя явно расстраивался из-за того, что Василиса вскорости может догнать его. Стыдно быть низкорослым парнем — так он мне признался в прошлую встречу один на один. Сейчас же он просто прижимался одновременно с Васей, не особо возмущаясь на тему того, что обнимаются только глупые взрослые и маленькие дети.

— Чуть с ног не смели, — фыркнул я, поочередно ероша волосы ребят. — Аж в окно едва не выдуло.

— Тебя выдуешь, как же.

— За хамство можно леща отхватить.

Так себе угроза, они в нее не верили особо. Вот воспитательница, незнакомая мне молодая девица, насторожилась и нахмурилась. Правда, следом успокоилась, продолжая стоять в стороне, наблюдая за нами. Жалкие тридцать минут мне не хотелось тратить на разъяснения и споры с руководством детского дома, поэтому я просто отпустил детей, присаживаясь перед ними на корточки.

— Ну, кто первый мне расскажет о своих великих достижениях? — хмыкнул я, замечая, как загораются у детей глаза. Особенно у Васи. Говорить она не могла, зато делиться своими талантами очень любила. Мгновенно унеслась из кабинета заведующей, чуть не снеся ахнувшую воспитательницу, оставляя нас с Федей одних.

— А Дианы не будет? — спросил он осторожно, стоило мне подняться. Вздрогнув, я ощутил прикосновение к своей руке и вздохнул, качая головой.

— Не сегодня, — попытавшись улыбнуться, выдавил из себя.

Взглядом прошелся по привычной обстановке: от шкафа с документами до многофункционального устройства, на котором мигал датчик замятия бумаги. Захотелось подойти, вытащить чертов лист, дабы немного потянуть время и не отвечать на неудобные вопросы. Диана стала часто пропускать встречи, просто передавала привет, прячась от Васи с Федей, как делал когда-то я.

— Ей больно, да? Как тебе? — тихо спросил Федька, я выдохнул, поднимая глаза к потолку. Симпатично, не зря вложили деньги в ремонт. Теперь там трещин было не видно.

— Нормально все, просто она чуточку устала, — я прочистил горло, вновь взглянув на Федю, который смотрел на меня совсем не детским взглядом. — И чего там Вася несет? Опять корову из пластилина слепила?

Выражение лица мелкого изменилось. Он хрюкнул от смеха. Затем запрокинул голову и рассмеялся.

— Лучше! Булки из соленого теста. Петька одну такую съел — вот смеху было. Дурак же, не понял, что поделка.

У меня было время до встречи с ребятами из центра. Законные полчаса истекли, в пакете фальшивые булочки, а в памяти гордая улыбка Васи. Еще бы, ведь ее похвалили за такую красоту. Не знаю, что с этой фигней буду делать. На столе поставить и сказать Роме, чтоб угощался? Шутки над ним иногда веселят. Мне кажется, он меня скоро убьет, не посмотрев на заверение Гриши, что это просто часть психотерапии. «Удовлетворение потребностей внутреннего ребенка» — вот так.

Пятая сигарета за день, и я слышу звонок смартфона. Выдохнув дым, достаю его из заднего кармана джинсов, не глядя на экран.

— Алло?

— Никита… у меня просьба.

Когда Блажена так говорит, значит хочет мне что-то подсунуть. Какую-нибудь гадость. В прошлый раз я еле отбился от несчастной больной черепахи, потом попугая, затем кота. Но у моей подруги упрямство носорога, когда надо — задолбает до колик.

— Щенка не возьму, — я сразу обозначаю свою позицию. — И кролика тоже. Кота, слона, пингвина и вообще любую живность! Не вздумай даже предлагать. Не-а.

На том конце Солнцева тяжко вздыхает, затем отвечает:

— Это не щенок, Никит. Я хочу выкупить со зверофермы норок. С меня расписка, договор что угодно. Я верну тебе деньги, пожалуйста, — она замолкает, затем тихо-тихо всхлипывает. Нет, это не для того, чтобы у меня жалость вызвать.

Скорее пытается задушить в себе слезы. Знаю я ее. Поди, опять насмотрелась на бедных зверушек в клетках и воет в машине. Только недавно ревела два дня после того, как у них в приюте песик помер, попавший под колеса автомобиля.

Я мысленно прикинул траты. Звероферма — это пиздец как дорого. Шубы людям ценнее маленьких братьев. Галерея начала приносить нехилый доход, стоило только почаще там появляться. Но все равно — придётся очень хорошо потратиться, ведь выкупить одну лисичку или норку стоит целое состояние.

Делаю еще одну затяжку и открываю рот, дабы ответить, но замираю. Он стоит передо мной — мальчик из моих видений и снов. Все такой же потерянный, не знающий, куда идти. Разглядывает с ног до головы, будто пытается найти во мне что-то знакомое.

— …я понимаю, это очень много. Но правда больше не к кому обратиться. Мы собрали сумму, но ее недостаточно. Хотя бы часть животных спасти. Об остальном я договорилась, вопрос лишь в выкупе. Если тебе несложно…

Я делаю шаг вперед, но мальчик отворачивается и убегает. Он исчезает в толпе так быстро, что невозможно догнать.

— Никит?

— Кидай номер счета.

Время не лечит. Оно забирает твои годы и безжалостно перемалывает в жерновах бытия, обращая в пыль счастливые мгновения. Их нельзя купить за деньги или обменять на рынке. Счастье проходит, ничто не длится вечно.

- Как Диана?

Глупый вопрос – его я слышал каждый день. «С ней все хорошо? Передавай привет», «Она в порядке? Может что-то нужно?» - спрашивали люди без конца. Я не знал, что ответить им. У меня просто не было возможности подобрать правильные слова. Диана гнусаво разговаривала, а ее руки ослабли. Настолько, что она даже ручку держать не может меж пальцев. Иногда Загорскую тошнило, пищу становилось глотать все труднее. Болезнь прогрессировала, не оставляя никаких шансов на отсрочку.

Сегодня утром я проснулся от плача, который через мгновение сменился смехом. Непроизвольные эмоциональные всплески. Врач сказал, что повреждён центральный мотонейрон – нервной клетки, основная задача которой обеспечение моторной координации и мышечного тонуса. По его словам, вскоре ей понадобиться инвалидная коляска и постоянный уход. Услышав это, Диана надолго заперлась в ванной после его ухода. Она что-то роняла там, разбивала, пыталась кричать, но быстро выдохлась и тихо расплакалась, забившись в угол.

- Держится, - ответил я, качнувшись и хватаясь рукой за холодную металлическую подпорку качели, на которой сидел.

- А ты? – вновь спросила Блажена, наблюдая за мной. Сигарета между пальцев медленно истлевала, почти нетронутая.

- И я тоже, - оттолкнувшись от земли ногами, сделал рывок назад, ощущая невероятное чувство полета.

Задрав голову, посмотрел на пасмурное осеннее небо. Сентябрь в этом году такой же паршивый, как в прошлом. Хотя я не был в этом уверен, тогда у меня были таблетки, и они сглаживали все.

- Могу я чем-то помочь? – искренне спросила она, сжимая пальцы в замок и кладя на сомкнутые колени.

Вместо ответа я просто раскачиваюсь. Сильнее, поднимаясь выше, будто хочу улететь куда-то далеко-далеко. Где мне не нужно наблюдать за медленным угасанием любимой женщины, за ее мучениями. Я не буду слышать тихие беззвучные рыдания по ночам, с опаской погладывая на часы, считая сколько у нас осталось.

У меня было чувство, будто вселенная надо мной издевалась. Или кто-то там выше веселился от души, подкидывая дерьма мне в копилку. Давай, Ник, сколько еще продержишься и не выстрелишь себе в голову?