Его простодушное восклицание вернуло улыбку поджатым губам Рауля.

– А моя благородная супруга не слишком молода, не так ли? Своим заблуждением вы обязаны тому, что никогда не бывали при дворе. У нас две королевы, и на первом месте отнюдь не Маргарита Прованская, супруга Его Величества Людовика, а его мать, всемогущая и мудрейшая Бланка Кастильская. Она очень сведуща во всех государственных делах, и доказательством этому служит ее мудрое правление в качестве регентши, пока ее сын не достиг совершеннолетия. Король и теперь не гнушается ее советами. Однако вернемся к нашему разговору. Мое беспокойство вызвано не сомнениями в вас, Рено, а тем, что, быть может, моей супруге в самом деле грозит опасность. Вот чего я опасаюсь.

– На эту мысль вас навела смерть моего предшественника?

– Вы не ошиблись. Но не только это: у нас был сын, крепкий здоровый мальчик, который умер в страшных конвульсиях в три месяца от роду, и случилось это два года тому назад. Дети в младенчестве очень уязвимы, и лекарь убедил нас, что это просто несчастный случай. Но с тех пор моя супруга никак не может зачать, более того, у нее развилась болезнь, которая подкрадывается к ней именно тогда, когда я к ней приближаюсь.

– Я исполнен сочувствия, но… Не могу взять в толк, какое все это имеет отношение к смерти ее слуги?

– К этому я и подхожу. Я должен объяснить вам все сам, поскольку иначе вы узнаете об этом от других. До меня дошел недобрый слух, что моя супруга, отчаявшись зачать ребенка от меня… отдалась ему. Горе, в которое она погрузилась после гибели дамуазо, сделало эти слухи еще более правдоподобными. Если в ближайшем будущем с баронессой произойдет несчастье, в ее смерти обвинят меня.

– Но… зачем же вам желать ей несчастья?

– Для того, чтобы жениться на другой женщине… Которая моложе и привлекательнее. Все, о чем я вам рассказал, вовсе не плод моего воображения.

В ушах Рено еще звучали обвинения дамы Филиппы, которая упрекала мужа, что он спешит к даме де… дю… Рено не запомнил ее имени.

– Но кто осмеливается подозревать моего господина?

– Мой шурин, могущественный граф де Дамартен.

Он очень привязан к своей сестре и считает, что я плохо с ней обращаюсь. Меня не любит и мой собственный брат, и вполне возможно, что два моих недоброжелателя объединились. Вот почему вы должны оберегать как зеницу ока ту, что отныне стала вашей госпожой. И себя тоже, но не с первого дня. С первого дня никто не заподозрит, что вы ее нежный друг. Теперь я сказал вам все. Добавлю только, что оставляю в доме верных и преданных слуг, на которых вы можете положиться. А теперь скажите, возьметесь ли вы исполнить нелегкое поручение, которое я на вас возлагаю?

Утвердительный ответ был делом чести, и Рено именно так и ответил. Между тем история казалась ему очень странной. Брат Адам хоть и был хорошо знаком с этими людьми, но плохо себе представлял, что делается за стенами нарядного особняка, куда он его привел. И уж тем более брат Адам не мог предположить, какой груз ответственности ляжет на плечи его юного подопечного. Было что-то противоестественное в том, что незнакомый желторотый юнец удостоился столь интимных признаний своего господина… И все-таки, несмотря ни на что, Рено чувствовал искреннюю симпатию к своему новому сеньору. И тревога его, и грусть были искренними, Рено мог поклясться в этом. Значит, дело было скорее всего в том, что барону было легче довериться юному простодушному незнакомцу, чем одному из своих многочисленных подданных, которые долгие годы преданно служили ему.

Понимая, что ему в один миг не распутать столь запутанный клубок, Рено решил про себя, что главное – тщательно исполнять свои обязанности. Он приступил к их исполнению, отправившись вместе с госпожой Филиппой и Флорой д’Эркри в церковь Сен-Жан-ан-Грев, которая уже лет двадцать была приходской в этом квартале, поскольку старинную часовню Сен-Жерве-Сен-Порте перестраивали и увеличивали. Дамы отправились на вечернюю службу пешком – церковь была совсем близко! – закрыв лица вуалями, как было положено благородным особам.

Во время вечерни Рено искренне молился, читая все молитвы наизусть, и, выходя из церкви, почувствовал себя спокойнее и увереннее. Быть может, поведение его новых господ отличалось некоторой странностью, но в благочестии своей хозяйки и ее приближенной дамы он не мог усомниться. В церкви они обе подняли вуали, и он видел, с какой истовостью обе молились. Даже красавица мадемуазель Флора д’Эркри, чье поведение прежде показалось ему неподобающе вольным, обращала к освещенному свечами алтарю лицо, которое светилось набожностью. Что же касается супруги барона Рауля, то она даже не старалась скрыть слез, которые струились из-под ее опущенных век, свидетельствуя о глубокой скорби. Рено отдал должное и щедрости госпожи Филиппы – по выходе из церкви она не скупясь оделила милостыней нищих, устремившихся к ней со всех сторон.

На следующее утро барон де Куси отправился на север в свой замок в сопровождении одного только оруженосца и нескольких воинов, убежденный в том, что его жена осталась в Париже под надежной защитой. В утешение новому дамуазо барон оставил и Жиля Пернона, чтобы они познакомились поближе и юноше было с кем коротать свои дни, которые иначе тянулись бы тягостно и безнадежно. Филиппа ходила только в церковь, а все остальное время проводила в своих покоях в кругу приближенных дам за рукоделием. Рено она к себе не звала. Он все ждал с беспокойством, что его пригласят спеть или почитать стихи, но пока приглашения не дождался. Долгие, тоскливые часы тянулись друг за другом. Мадемуазель д’Эркри тоже была крайне занята и едва замечала Рено. Наступивший день начался точно так же, как и другие: после мессы Рено осведомился, не будет ли каких-либо распоряжений, и ему ответили, что он может заниматься чем пожелает, но должен быть рядом, если вдруг понадобится своей госпоже. Какое счастье, что Жиль Пернон не уехал! Иначе Рено пришлось бы слоняться по двору, не зная, чем себя занять, бродить по саду, где уже появились первые почки, или сидеть в маленькой комнатушке рядом с конюшнями, которую выделили ему для жилья. Он не имел права выйти за ворота и отправиться на прогулку, чтобы посмотреть, что же представляет собой большой город, который гудел, суетился и жил вокруг него, заставляя только мечтать о себе.

Рено был разочарован. Причем так горько, что, порубившись с час на мечах со стариком Перноном, а потом выпив с ним для охлаждения по кружке пива, он не мог не пожаловаться.

– Совсем не знаю, чем заняться! – сказал он и тяжело вздохнул. – При таком образе жизни, я прекрасно понимаю, госпоже Филиппе нет необходимости искать замену сиру Ферьену!

– В настоящий момент госпожа принимает у себя купца с модными товарами и своего сапожника, – сообщил Пернон, вытирая усы. – Вам бы хотелось находиться сейчас среди женщин и смотреть на их тряпки, а не проводить время в моем обществе?

– Боже сохрани! Я вовсе не это имел в виду! Нет, я хотел бы сопровождать ее во время прогулок по городу или в королевский дворец. Разве не для того, чтобы бывать там как можно чаще, мы остались в Париже? По чести сказать, – тут он снова тяжело вздохнул, – мне, наверное, лучше было бы стать монахом-храмовником!

– Кроме двух десятков «Отче наш» и церковных служб шесть раз на день, ваша здешняя жизнь мало чем отличается от их. Разумеется, у них множество разных занятий, некоторые из монахов необыкновенно учены, но жизнь у них весьма сурова. Париж – не Святая земля, тут и сравнивать нечего!

– Но я-то хочу добраться до Святой земли! Точнее сказать, я хочу туда вернуться, потому что там я появился на свет. А вместо этого я сижу и теряю время возле плачущей баронессы. Если хотя бы барон Рауль взял меня с собой!

– Нести службу в Куси?! Вот тут я с вами согласен! Куси самый обширный, мощный и прекрасный замок, который только есть на земле! В один прекрасный день мы непременно туда отправимся. А в ожидании этого дня утешайтесь мыслью, что вам поручено оберегать вашу госпожу, – добавил он с доброй улыбкой, от которой по его лицу разбежались морщинки-лучики. – Ведь это уже кое-что, не так ли?

– Да, конечно, – вынужден был согласиться Рено. – Делать нечего, подождем!

Долго ждать ему не пришлось. За ужином Филиппа распорядилась приготовить ей портшез, предупредить факельщиков, попросила Рено вооружиться и взять с собой достойного товарища.

– Мы отправляемся в путешествие? – спросил он, несколько озадаченный поздним часом.

– С чего вы так решили? Разве я сказала хоть слово о багаже? Мы отправляемся в квартал за Малым мостом, а поскольку сейчас уже поздно, нужно принять необходимые меры предосторожности.

Судя по всему, Филиппа нервничала, и настроение у нее было неважное.

– Я совсем не знаю Парижа, мадам, – произнес Рено в свое оправдание, – а город, похоже, очень велик. Мы проехали по нему, направляясь в подворье храмовников, а потом от подворья дошли пешком до вашего особняка. Не слишком долгая дорога, не так ли?

– Ну так потрудитесь узнать о предстоящем маршруте! – отозвалась она раздраженно. – А сейчас возьмите с собой Пернона. Он родился в Париже и поступил на службу еще к моему покойному свекру, когда тот был советником покойного короля Людовика!

Рено ничем не заслужил подобного недовольного тона, но что поделаешь?

Он любезно поклонился и отправился за стариком-сержантом. Тот не выказал никакой радости по поводу их ночной экспедиции, он ее откровенно не одобрил:

– В такой час в квартал за Малым мостом? Хорошенькая идея, ничего не скажешь!

– Это что, опасное место?

– Все кварталы опасны после часа, когда положено погасить огонь, потому что по улицам шляется всякий сброд, а порядочные люди сидят дома. В квартале за Малым мостом находятся развалины римских времен, и еще там полно школяров, поскольку их коллеж как раз рядом с холмом Святой Женевьевы. А от школяров только и жди, что проказ и беспорядков. Еще там есть несколько монастырей.

– Я думаю, что в один из них и направляется госпожа Филиппа.

– Ну конечно, как же! По монастырям ездят днем! Монашенки и послушницы рано ложатся спать. Но наше дело повиноваться. Посмотрим! Если только в такой темноте разглядим что-нибудь, – язвительно заключил Пернон.

Спустя несколько минут Филиппа и Флора, закутанные в плащи, отороченные мехом, закрыв лица плотными вуалями, сели в портшез, задернули шторы, и госпожа приказала, чтобы их доставили в дом мэтра Альберта на улицу Пердо. Рено и Пернон вскочили на лошадей и последовали за портшезом, впереди которого шагали факельщики. Улицы были так узки, что выступы домов, до которых можно было чуть ли не рукой достать, очень мешали передвижению носильщиков. Хорошо еще, что луна освещала дорогу, иначе пришлось бы пробираться в зловонной темноте под вопли гуляющих кошек, шуршание шмыгающих крыс и приглушенный шум голосов, свидетельствующий о потаенной жизни харчевен, постоялых дворов и пристанищ развеселых девиц. Всю дорогу старый оруженосец ворчал, кусая себе ус, чтобы слов его не было слышно в портшезе, но Рено удавалось кое-что разобрать:

– Вконец обезумела!.. На что это похоже!.. Но чему удивляться?.. Муж-то уехал… Тайная встреча, называется!.. Ползем пешком, задевая каждую стену!.. Уж лучше бы взяли с собой трубачей!

Они миновали Большой мост, и молодой человек подъехал вплотную к своему товарищу.

– А вы знаете, кто такой мэтр Альберт, к которому мы направляемся? – шепотом спросил он.

– Еще бы не знать! Чертовски ученый немец, который приехал к нам преподавать… Вот только что, не знаю! В хорошую погоду он устраивает лекции среди виноградников на пригорке, в который упирается улица, где он поселился[7]. Ученики так и валят к нему толпой…

– Госпожа Филиппа интересуется… науками?

– Не смешите меня! Этот Альберт из города Кельна слывет могущественным колдуном, алхимиком, как принято теперь говорить, он сумел отыскать волшебный камень, который превращает свинец, железо и медь в чистое золото, может продлевать жизнь и наделять вечной молодостью. Вопросов больше нет?

– Госпожа боится постареть и хочет попросить у колдуна помощи?

Жиль Пернон подумал минутку над предположением Рено и со вздохом сказал:

– Похоже, что так! Госпожа старше своего супруга, и теперь это уже ни для кого не секрет. Кроме того, после смерти малютки Ангерана она никак не может снова зачать… Да, я думаю, что вы совершенно правы…

Раздался крик «Поберегись!» – и Пернон, оборвав свою речь на полуслове, поскакал к портшезу, желая узнать, что произошло. Но дело было всего лишь в пьянице, который разлегся посреди улицы Ла Барьери, и, попади он под ноги носильщикам, не миновать бы всем беды. Однако все закончилось благополучно, все остались целы и невредимы, ограничившись пинками, проклятьями и руганью.