Мораг Прунти - Рецепты идеального брака

На следующий день залей мясо свежей водой и поставь кипятиться. После того как вода закипит, снова поменяй ее, добавь лавровый лист и кружок лука, и пусть кипит ещё три четверти часа. Пока мясо будет закипать второй раз, приготовь смесь для жарки и смажь ей фольгу. Для этого в чайной чашке смешай две чайные ложки молотой гвоздики, чайную ложку меда и щепотку коричневого сахара, залей кипящей водой до верха чашки и помешивай, пока все не раствориться. Сваренную ветчину положи на фольгу и намажь лучшей горчицей, какую только сможешь найти. Затем вылей сверху чашку смеси для жарки, заверни в фольгу и запекай при средней температуре. В последние полчаса разверни фольгу, дай ветчине пропитаться собственным соком, набросай сверху дюжину немолотых звездочек гвоздики и оставь печься до образования хрустящей корочки. Подавать горячей с вареным картофелем и капустой либо холодной, как тебе больше нравится.

Летом 1979 года я скова увидела Майкла Таффи.

Также я увидела римского папу.

Если явление образа Девы Марии в Кноке в 1879 году было чудом, то визит папы в 1979 был подобен второму пришествию. За ним следили вся Ирландия и большая часть мира. Иммигранты тысячами возвращались домой; американцы, имевшие весьма отдаленные родственные связи в Ирландии, искали приюта. Мы были в центре вселенной, где все и происходило. Это было волшебное время.

Охамор, наш малонаселенный вымирающий приход, был невидим. Драматичность нашего сценария не была очевидной. Туристы сворачивают не туда и думают, что с ними случается приключение в глуши, хотя правда состоит в том, что они редко рискуют отойти далеко от главной дороги в долины, продуваемые ветрами, где наши маленькие сельскохозяйственные общины кажутся врезанными в пейзаж. На окраине холодного болота разместились жизнерадостные новые бунгало. Старые дома за ними — это не более чем каменные укрытия. Двухэтажные дома фермеров с окнами, похожими на пустые глазницы, некоторые из них забиты досками, очевидно оставленные холостыми фермерами, едва способными пережить смерть родителей. Летом, когда светит солнце, меланхолия рассеивается, нет более красивого места на свете, чем наше, когда изгороди прогибаются под кустами фуксии, островками оранжевой монбреции и румяных шток-роз. Тем не менее, когда мы сейчас наслаждаемся всеми современными удобствами, стиральными машинами, телевидением и тому подобным, Фолихтар (областной центр прихода Охамор) по-прежнему находится на отшибе. По-прежнему есть женщины, принадлежащие к поколению моей матери и моему, которые живут без электричества. Мужчины, которые живут в домах одни и без туалета. Мы по-прежнему — спрятанный народ; не прячущийся, а просто живущий в старой части Ирландии, о которой многие наши соотечественники скоро забудут.

Визит папы римского стал нашим звездным часом.

Там всегда было святилище, сколько я себя помню, и большую часть жизни моей матери тоже. Пятнадцати местным жителям напротив фронтонной стены церкви Иоанна Крестителя в 1879 году явился образ Девы Марии.

В церковь съезжались паломники со всей Ирландии, а у нас дома часто говорили о чудесных исцелениях.

— Туда его привезли на телеге, а обратно он дошел пешком до Лимерика!

— Он полз на животе, чтобы поцеловать фронтонную стену, а потом запрыгал, как лягушка!

Если вы жили в Ирландии и искали чуда, Кнок был вполне подходящим местом, только не для тех из нас, кто жил поблизости. Нас это просто развлекало.

До тех пор, пока не появился отец Хоран. Джеймс Хоран был энергичным священником, который раньше служил в соседней деревне, где он построил большое здание приходского собрания. В пятидесятые годы там затевались танцы, и многие браки в Майо заключались в этом собрании Святой Марии. Когда в 1963 году отца Хорана отправили в Кнок, святилище там было очень просто устроено: несколько статуй, а также поврежденные временем костыли тех, кто раньше был немощен, поставленные возле фронтонной стены.

За следующие десять лет при Хоране святилище разрослось до колоссальных размеров. Он собрал невероятную сумму денег и поместил фронтонную стену в стеклянную часовню с гигантскими статуями, изображающими сцену богоявления. Отец Хоран построил огромную церковь, вмещавшую в себя сорок тысяч людей, которая располагалась посреди волнистых лужаек, как отлично построенный космический корабль. Смотреть, как менялся Кнок, само по себе было чудом. Появлялись элементы эклектичной современной архитектуры, не соответствующие нашей бесплодной угольной земле. Я была несколько цинична и втайне дивилась количеству чудес, ставших результатом духовной мании, на которую Дева Мария, казалось, вдохновила моих измученных виной собратьев. Но, чтобы вы ни думали, никто не мог отрицать энергичности и ответственности отца Хорана. Даже атеисты были впечатлены его достижениями, и понтифик объявил о своем приезде.

В то время в Фолихтаре находилась женщина, которая первой положила глаз на Джеймса. Айна Грили вернулась в 1972. Она была незамужем, и, очевидно, несчастлива от этого, поэтому заставляла себя выказывать мне свое пренебрежение во всевозможных формах.

— Майкл Таффи вернулся — ты захочешь его повидать.

Я — деревенская женщина. Я не возражаю против слухов. По сути, любовь к сплетням — это условие выживания в небольшой общине. Ты сплетничаешь о соседях, а они распускают слухи про тебя, но это код. Хорошая сплетня должна быть тонкой. История становится все более интересной, если ее рассказывают постепенно, между делом. Но, когда речь идет об информации, которая имеет прямое отношение к человеку, высказывать ее следует с определенной долей деликатности. Можно сразу выложить все, но тогда не стоит делать выводов и всматриваться в лицо человека в поисках ответной реакции.

Айна всегда была умной в учебных делах, но толстокожей в общении с людьми.

Это было за несколько дней до приезда его святейшества, и наша церковь была заполнена теми, кто редко ее посещал, а сейчас пришел, чтобы жадно послушать «алтарные» новости. По воскресеньям утром, как и 30 сентября, до базилики ходил рейсовый автобус, подбиравший людей у магазина Роджерса, потому что людям не хотелось проводить ночь в ближайшем поле. Для более пожилых людей, которые не могли сражаться с непогодой, в собрании Святой Марии в течение всего дня подавали закуски и работал телевизор.

После службы Айна протиснулась ко мне, когда я уже выходила, и во всеуслышание сделала свое заявление, буравя меня глазами, пытаясь отыскать в моих следы какой-то ответной реакции.

Я не обратила на нее внимания, будто я и не слышала, и она точно повторила бы свое заявление, если бы Джеймс не поторопил меня на выходе.

На самом деле, я обратила внимание на Айну, она шокировала меня, Джеймс не слышал, что она сказала, или, по крайней мере, никак это не прокомментировал, но его раздражала моя рассеянность, когда мы садились в машину.

— Господи, Бернардина, ты вообще меня слушаешь? Я нанялся волонтером на работу в собрании Святой Марии на день. В самом святилище будут ужасные толпы, и отец Кенни попросил меня рассказывать историю о тех пятнадцати людях.

Я поймала свое отражение в боковом зеркале и почувствовала, как меня охватывает грусть. Мне было грустно оттого, что меня так легко захлестнули романтические воспоминания, а мне было уже за шестьдесят; десятилетия украли мою красоту и прочертили мое лицо линиями мудрости, а живот у меня все равно сводило, как у школьницы.

Джеймс продолжал.

— Я записал тебя, чтобы ты разносила закуски в собрании Святой Марии между одиннадцатью и двумя часами, если тебя это устроит. Ты можешь сделать это и позже, если хочешь, но…

— Нет.

Сорок лет я хранила свою любовь к Майклу Таффи как святыню. Он бросил меня, пытался рассорить с семьей и опорочил мое имя. Но так же точно, как часть меня умерла, когда я узнала правду о нем, другая часть меня ожила, когда я подумала, что могу увидеть его снова. Айна все это время вынашивала план мести, и вот он сработал.

Майкл будет здесь, чтобы увидеть папу, а папы не будет в собрании Святой Марии.

— Я хочу поехать в Кнок.

— Но там будут ужасные толпы, Бернардина, и я уже сказал, что…

— Тогда я поеду одна.

— Нет, нет, если ты так хочешь, я могу все отменить.

Но я должна была сделать это без Джеймса.

— Я поеду на автобусе. Кузина Мэй поедет с представителями Ирландской католической ассоциации. Я к ним присоединюсь.

— Ладно. Я просто скажу отцу Кенни, что мы передумали и…

— Нет, ты поезжай о Турин. Это важно. Мне будет хорошо с Мэй и девочками.

Возникла пауза, пока Джеймс расшифровывал мой отказ. Визит папы для наших мест был историческим событием, и такое муж и жена должны были бы переживать вместе. А его жена по какой-то причине хотела поехать без него.

Джеймсу было обидно, но мне было все равно. Настоящая любовь указала мне путь, как маяк, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать на его свет.

Когда моя жизненная ситуация нестабильна, я готовлю еду из своего детства. Бабушкина печеная ветчина замечательно для этого подходит. Большой шмат мяса, тушенный на медленном огне, затем натертый медом, посыпанный гвоздикой и запеченный в горячей духовке до образования хрустящей корочки над нежной сердцевиной. Готовить такую ветчину долго, но и хватит ее на несколько дней. Из нее потом можно приготовить обед, ланч и бутерброды для обеда на две порции. Это доказывает: иногда выгодно потратить время на то, что окупится потом!

Дорин является моей подругой вот уже пятнадцать лет, и, хотя мы не виделись со дня моей свадьбы, она остается чем-то незыблемым. Сорокаоднолетняя вечная редакторша моды. Худая как палка и неудержимо стильная, с языком, столь же острым, как ее накрашенные ногти, она, возможно, последний человек, которого я могла бы выбрать в качестве своей лучшей подруги. Тем не менее именно Дорин я обязана своим первым успехом в качестве кулинарной писательницы после того, как она меня встретила, когда я работала в забегаловке недалеко от редакции ее журнала. Я недавно закончила колледж, мне было немного за двадцать, и я плыла по течению в поисках своего пути; а Дорин была среднего возраста, уже сделавшей карьеру и пытающейся остаться худой. К расстройству ее окружения, Дорин понравилась моя ветчина, запеченная с гвоздикой на ржи, и она пристрастилась приглашать меня на ланч. Такое искушение точно было происками дьявола.

— Я набрала почти четыре фунта, — шипела она мне, перегнувшись через стойку и уставившись на мой пышный бюст, чтобы не обидеть меня, тактично добавляла: — И я — еврейка!

Я знала, кто она такая. Дорин Франк была высоко профессиональной журналисткой, ведущей колонки, и ее стильные измышления по любому поводу, начиная от обуви и заканчивая ресторанами, стали легендой. Поэтому я сказала ей, что хочу быть кулинарной писательницей, и мы заключили сделку. Она замолвила словечко обо мне перед какими-то важными редакторами, а я уволилась из закусочной.

В последующие несколько лег мне пришлось нести ответственность за то, что она поправилась в талии на два дюйма, но потом Дорин вообще перестала есть какую-либо еду, кроме той, что я ей готовила. Только моя еда да еще канапе с коктейльной вечеринки более или менее поддерживали жизнь в этой женщине.

Люди часто удивлялись нашей дружбе. Дорин была старше меня, и у нее была репутация беспринципной стервы. Но я никогда ее такой не знала. Дорин была резкой, однако это меня забавляло. Она могла быть утомительной со своим непревзойденным умом и драматической манерой рассказывать, но с ней никогда не было скучно. По мере того как наша дружба растягивалась на годы, я обнаружила, что у снежной королевы моды было горячее сердце и что ей стоило неимоверных усилий скрывать это.

У нас было кое-что общее. Дорин была явным снобом в вопросах моды, а я проявляла снобизм в еде, хотя она часто говорила:

— То, как ты отличаешь один вид пасты от другого, за пределами моего понимания.

— Это потому, что ты мало ее ешь.

— Мало? Деточка, да я не ем пасту с 1977 года.

Дорин включала в речь итальянские слова, и ее ассистенты копировали эту ее манеру говорить, так же как и ее одежду. Как и половина Нью-Йорка, за исключением меня. Несмотря на жалобы Дорин, я по-прежнему носила джинсы «Левайс» и «классические» свитера от Джона Смедли, которые заказывала по почте из Англии.

— Меня такая тоска берет, когда я смотрю на тебя в этих чертовых, как ты их называешь?

— Джамперах, — я всегда называла этот предмет одежды ирландским термином, который употребляла моя мать.