Ольга Дашкова - Рецидив

Я встал, отошел к окну, за ним снова вечерний Мюнхен, хорошая погода, а у меня на душе погано. Предчувствие нехорошее, очень нехорошее. Словно все, что происходит, это начало большой заварушки.

— Ты меня слышишь?

— Девица, она была заложницей, когда увели Ягуар, я искал ее, думал, что в беде, с ней что-то случилось, нужна помощь, а оказалось, она сама ходячая беда. Танцует в «Шкале», почти двое суток назад пропала после перестрелки там.

— Что за турок?

— Думаю, продавец алмазов. Рамазан Хакин, в момент покупки алмазов у Шакалова увели и алмазы, и деньги, прямо из клуба. Я думал, что все это не связано, что машину угнали случайно, но оказывается все не так.

— Значит, теперь нам ждать не только правоохранительных органов с сотней вопросов откуда труп и алмазы, а еще Шакалова с его отморозками, а, может, и тех, что стоят выше него.

— Я вот тоже думаю, зачем Шакалову алмазы, не его профиль. Наркотики, проститутки — пожалуйста, но не камни.

У Егора зазвонил телефон, он ответил, вышел из номера. Я обессилено рухнул в кресло. Голова гудела, сильно сжал в руке телефон, снова набрал Агату, но абонент был недоступен.

Не понял, как уснул, словно провалился в черную яму. Сон, как картинки, яркими вспышками: ее глаза, большие, удивленные, когда смотрела в мои, получая удовольствие. Никогда не видел такого откровенного взгляда. Я чувствовал вкус ее губ, ладонями — гладкость ее кожи. Так реально, так осязаемо, запах увядших роз бьет по рецепторам. Изгиб тела, напряженные мышцы, припухшие губы, которые она кусает, а мне хочется их целовать.

Резкая смена картинки, белый снег, на нем алые брызги крови и глаза Агаты, уже полные ужаса и страха. Яркое солнце слепит мои глаза, прикрываюсь рукой, чтобы разглядеть все, что происходит, но все не четко, словно куски несобранной мозаики.

Дуло пистолета у виска девушки, слезы катятся по щекам, она смотрит прямо на меня, но ничего не говорит. Молчит. Только смотрит и сожалеет. Я хочу пойти к ней, хочу сказать хоть слово, но не могу сдвинуться с места, все тело сковано. Я все вижу, все понимаю и чувствую, но ничего не могу сделать.

По венам — словно горячая ртуть, мне больно, очень больно. Кричу, но не издаю ни звука. Рвусь к ней, защитить, спасти, не допустить того, что должно случиться. Не вижу, кто ее держит, но уже готов голыми руками свернуть ему шею.

Выстрел. Зажмуриваю глаза, не хочу смотреть. Я знаю, что увижу.

Но там, перед глазами, тело мамы, когда я нашел ее в спальне с забрызганными ее кровью обоями в цветочек. Сердце бешено бьется в груди, ломая ребра, в ушах стоит шум.

— Глеб, Глеб, проснись.

Резко просыпаюсь, словно выныривая из глубины, легкие горят, глотаю воздух. Сердце все так же бешено стучит. Смотрю на Егора, не понимаю, что ему нужно.

— Тебя вырубило прямо в кресле.

— Сколько я проспал?

Тру глаза, провожу ладонями по голове, сжимая волосы. Хватаю телефон со столика, смотрю на сообщения, среди десятка вижу то, что нужно: абонент в сети. Время — три часа ночи.

— Собирайся, через два часа вылет. Родина ждет.

Смотрю на вызовы, номер Агаты.

— Кто звонил? Егор, ты ответил?

Сердце снова колотится в груди. Ладони вспотели, смотрю на своего шефа, а сам боюсь услышать ответ.

— Девица какая-то, назвала лишь адрес: переулок Лесной, три, квартира пятнадцать. Не стал тебя будить, мне уже смотреть на тебя страшно, того и гляди, начальник моей охраны упадет в обморок, охраняя меня.

— Не нравится — не смотри.

Огрызаюсь на начальство, набирая Кирилла. У него утро, должен взять сразу.

— Кир, переулок Лесной, дом три, квартира пятнадцать, скорее всего там Агата.

— Понял тебя.

Вот так, без лишних вопросов, Климов все понимает.

— Кто такой твой Кирилл? Все понять не могу.

— Друг. Остальное не знаю, не говорит, а я не спрашиваю.

— Так та девица, что звонила, и есть танцовщица из клуба? Наша заложница — соучастница. Да, Морозов, вляпался ты, красавчик. Ой, вляпался. Говорят, любовь — это такое дерьмо, из которого выбраться трудно.

— Тебе-то откуда знать?

— Вот и хорошо, что не знаю.

— Ой, не накаляй, вообще не до твоего стеба и подколов.

— Я только начал, привыкай.

— Какая любовь, о чем ты?

— Вот и я не знаю, какая. Но если мой начальник службы безопасности не спит сутками, то тут точно не любовь к британскому автопрому и моему Ягуару. Ищете женщину.

— Да пошел ты.

Сам не знаю, на что разозлился, но мои нервы сейчас — одна большая, туго натянутая струна, еще немного и порвет. Перед глазами все еще тот сон, пятна крови на белом снегу, взгляд девушки, полный сожаления.

— Сука!

Бью кулаком в кафельную стену ванной комнаты, плитка трескается ровно на три части, откалывается, падет под ноги. Надеюсь, Кир найдет ее быстро, Агата звонила сама, значит, жива.

Агата

Надо выметаться, вот теперь точно надо. Подползаю к двери, хватаю ключи, слышу шорох, этот сукин сын начинает приходить в себя, смотрю, как он хватается руками то за голову, то за живот, чуть слышно стонет.

Быстро беру рюкзак, закидываю в него телефон, зарядник. В прихожей, спотыкаясь о разбросанные газеты и обувь, накидываю на себя одежду с вешалки, какое-то пальто, мне чуть ниже колен. Трясущимися руками пытаюсь попасть в замочную скважину. Эта скотина закрылся на все два замка и засов, ебаный извращенец.

Но как только я прицелилась, чтобы вставить ключ в замочную скважину, в дверь начинают стучать так сильно, что она трясется. Отпрыгиваю в сторону, закрываю рот рукой, потому что от испуга вскрикиваю, сердце в груди стучит еще громче. Стою, сжимая в руке связку ключей, на плече рюкзак, делаю пару тихих шагов в сторону ванны, беру в левую руку оставленную на раковине бритву.

Моя жизнь стала сплошным долбаным экшеном. Хотя это совсем не удивительно, если учесть то место, где я работаю и с кем: владелец клуба — наркоман, его охрана и правая рука — конченый ублюдок, бармен — и тот извращенец. Вытираю тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки. Снова замираю в прихожей, смотрю на дверь, за ней шум, шаги, удары. Мне кажется, если здоровый мужик навалится с той стороны, то ее запросто можно вынести.

Ну не выломают же они ее, на самом деле? Хорошо бы знать, кто это? Но если эти ребята так активно стучат в дверь неприметного парня Вовы, то наверняка они принесли не почту. Подхожу тихо к двери, оборачиваюсь в сторону комнаты, там что-то падает, но те, кто за дверью, этого не слышат. Если этот мудак сейчас выйдет и начнет голосить, я точно его прирежу. Припадаю ухом к двери, мужские голоса.

— Да нет его дома.

— Как нет? Машина-то во дворе.

— Ну, хрен знает, может ушел куда.

— А может, там сидит и прячется, как крыса, надо дверь выломать. Вова, сука, открой по-хорошему.

— Лысый, ты ебанулся? Кто утром двери выламывает?

— Да мы легонько.

— Задача стоит найти девчонку, а не выламывать двери этому пацану. Может, его вообще в городе нет, и он знать не знает, где наша дикая.

– А может, девчонка там с ним кувыркается, Агатка — сучка классная, я бы повозил хером по ее личику. Давай, если она там, мы ее отшпехаем, а Шакалу скажем, что это пацан.

Заебись! Вот так, Агата Андреевна, решается ваша судьба, сейчас Лысый с дружком выломают так тихонько дверь и начнут шпехать и елозить своими херами по мне и в меня. Я даже всхлипывать перестала, перекладывая лезвие в правую руку и крепче его сжимаю. В окно, что ли, прыгать? Шиловы не успеют, не успеют мои братишки.

— Что за хуйня?

Где-то во дворе истошно завыла сигнализация, мужики за дверью замолчали. Потом послышались быстрые шаги. Левой рукой пытаюсь попасть в замочную скважину. Замки не поддаются, я волнуюсь, не туда кручу ключом от нахлынувшего ощущения спасения и в тоже время страха, голову словно стягивает металлическими прутьями, начинает тошнить.

Остервенело кручу замки, пока Лысый не вернулся и не начал выламывать дверь. Давай же, сука, открывайся. Первый замок открыт, подбираю ключ ко второму, сзади шум, стоны, не обращаю на это внимания. Этот извращенец, мой личный обожатель, видимо начал приходит в себя.

Да зачем тебе столько замков-то? Кому ты, блядь, нужен? Второй открывается сложнее, но я справляюсь. Засов, ладони вспотели, медленно приоткрываю дверь, выглядываю, лестничная площадка, еще три двери, воняет кошками. Прекрасно понимаю, что идти вниз на улицу, мало сказать, дурацкая идея, но оставаться здесь тоже нельзя.

Как только переступаю порог, оставляя ключи в замке, слышу шаги, кто-то поднимается. Мужские голоса, мат, они совсем близко, еще пара пролетов, и вот тут я такая тепленькая, без трусов, но в ботинках и пальто. Не знаю, в который раз по спине течет холодный пот, ноги словно приросли к полу. Но делаю усилие и быстро через ступеньку бегу наверх.

Сейчас они увидят открытую дверь, которую мне, дуре, надо было закрыть, но я ведь не главная героиня боевика, у меня соображалка работает ой как туго. Пробегаю два пролета и натыкаюсь на стоящего на краю лестницы мужчину. Сердце кажется выскочило из груди и бьется в конвульсиях прямо у его ног. За его спиной квартиры и никакой лестницы, потому что это верхний этаж, нет даже намека на чердак.

Он прижимает палец к губам, показывает знаком, чтобы я молчала, потому что я уже открыла рот, чтобы заорать. Я реально бы заорала, реально, но горло словно сдавило. Темная куртка, джинсы, высокий, широкие плечи, темные волосы, небритый несколько дней, у него восточная внешность. Его вроде бы не удивляет мое появление, смотрит с любопытством, а я за эти секунды прокручиваю все предположения, кто он такой.

Дергаюсь назад, но он быстро хватает меня за пальто, прижимает к себе, зажимая рот ладонью. Внизу шум, топот.

— Чшшш, молчи, — мужчина шепчет мне на ухо, а меня трясет.

Цепляюсь за его куртку, хочу отстраниться, но сил никаких уже нет, не понимаю, кто он и зачем здесь. Я разучилась различать, кто друг, а кто враг. Он вжимает мое тело в свое, стоит, не двигаясь, словно каменный, но я чувствую, как размеренно стучит его сердце в отличие от моего.

— Сука, как такое может быть, Лысый? Ведь дверь была закрыта.

— Иди сюда, наш дружок здесь.

Снова шум, шаги, удаляющиеся голоса. А я все еще продолжаю сжимать в руке лезвие, словно мы с ним стали родными.

— Пойдем, только не дергайся и быстро.

Он тянет меня вниз, а во мне снова нарастает паника, вот совсем я не железная леди, понимаю, что надо идти, что надо уходить, но страх берет верх над разумом. Упираюсь ногами, отрицательно машу головой, чувствую, что по щекам снова текут слезы.

— Смотри на меня, в глаза. Не бойся, слышишь, не бойся.

Тянет за руку, до боли сжимая пальцы, тащит за собой по лестнице, я, словно в тумане, прохожу мимо той двери. Один пролет, второй, третий, еще, еще, много ступенек.

В лицо неожиданно ударяет холодный воздух, мы на улице, мужчина продолжает меня куда-то тащить. Мне бы остановиться, спросить, кто он такой, куда меня ведет и что ему нужно, но в голове пульсирует дикая боль. Мозг от холодного воздуха начинает соображать, резко останавливаюсь, не дойдя несколько метров до черного внедорожника прямо за углом этой проклятой пятиэтажки.

— Отпусти меня, отпусти, — вырываю руку, но не получается. — Не трогай меня, не надо, — срываюсь почти на крик.

— Ты что, совсем дикая?

— Кто ты такой? Что тебе надо? Отпусти!

— Так, посмотри на меня! Да не дергайся!

Он стоит слишком близко, вижу в его почти черных глазах холодный блеск, он сердится, брови сведены вместе, губы поджаты. Он касается моей шеи, я даже не улавливаю движение его руки, а меня ведет в сторону, и накрывает темнота.

Глеб

— И долго она так?

— Она просто спит, Глеб, чего ты переживаешь?

— Она спит уже двенадцать часов, ты сам сказал. Это вообще нормально?

— Твоя девчонка паниковала, еще немного, и она могла навредить себе, в ее руках была опасная бритва. Ты знал, что она малость дикая?

Знал ли Глеб, что Агата дикая? Да, она именно такая и была, в ней было все чересчур: движений, взглядов, полных то откровения, то ненависти. Яркая, дерзкая, одни ее татухи чего стоят.

— Но можно ведь было как-то помягче.

— Я очень мягко, одно касание, и она спит. А она занятная даже, но все равно неуправляемая.

— Спасибо, друг.

— У меня предчувствие, что я еще не раз буду спасать тебя и эту девчонку.