Ольга Дашкова - Рецидив

— Открой, это тебя.

— Мне? — как дура, пялюсь на коробочку в своих руках.

— Тебе.

Чувствую, что смотрит на меня, а мне становится жарко. Открываю, даже в тусклом свете салона виден блеск украшения, лежащего в ней. Провожу пальцами по серебряным крыльям, по тонкой цепочке. Это некий гипноз, очень красиво, не пафосно и дорого, а именно красиво. Никогда не тащилась от украшений и не хотела их. Дарили ли мне мужчины подарки? В мои двадцать три года? Нет. Звучит странно, молодая девушка с яркой внешностью, и без подарков, но бывает и такое. Цветы, шампанское, приглашение в приват и на свидание от посетителей клуба не в счет. Все мое общение с мужчинами ограничивалось на расстоянии вытянутой руки, не будем брать в расчет Шакала и Святослава, именно он был вторым мужчиной. Сама настояла, чтоб попробовать, чтоб не чувствовать себя неполноценной, вышло плохо.

Перед глазами все расплывается, понимаю, что это слезы. Рядом с этим мужчиной со мной вечно что-то не так, то желание, то слезы, то сомнения.

— Увидел случайно, в витрине ювелирного в Мюнхене.

— Почему крылья?

— Тебе не хватает одного, пусть будут два.

— Очень красиво. Спасибо.

Слезы текут уже по щекам, я продолжаю гладить украшение, не замечаю, как машина сворачивает с дороги, даже не знаю, где мы, так и сижу, оглушенная своими эмоциями. У меня скоро наступит нервное истощение, слишком много событий, нервная система уже не справляется.

Глеб с силой сдавливает мои плечи, разворачивает к себе. Я не успеваю опомниться, как его губы уже на моих, не чувствую боли от раны на ней, только острое желание того, чтоб он не останавливался, а продолжал целовать. Тянусь сама, выпускаю коробочку из рук, притягивая его за джемпер, сжимая его пальцами.

— Думал, сдохну, как хотел этого, — хрипит в мои губы, целует жадно, уже сжимая ладонями скулы. — Нервы мне вымотала все.

— Я…

— Молчи лучше.

И снова целует, а у меня внутри все начинает гореть, нет и намека на паническую атаку и страх, есть только желание, дикое, неуправляемое. Хочу чувствовать его кожей, хочу слышать, как бьется его сердце. Хочу всего его.

Задираю джемпер, мну кожу, царапая ногтями, Глеб целует мою шею, расстегивая спортивную кофту, сжимает грудь, а живот тянет истомой. Слишком много одежды, пальто летит на пол, грудь уже голая, тяжелая от возбуждения, соски напряжены.

— Иди сюда. Не могу больше.

Глеб резко отстраняется, отодвигает сидение, я оказываюсь на его коленях, дышать снова нечем, Морозов зарывается в волосы, пучок ослабевает, волосы падают по плечам, губами больно засасывая сосок, кусает.

— Глеб…черт.

— Сними.

Он стягивает с меня штаны, сжимая ягодицы, продолжая целовать шею, меня от этих ласк ведет в сторону, цепляюсь за его плечи. Почему на нем так много одежды? Ерзаю, Глеб скидывает мои кроссовки, приподнимает, спускает штаны ниже, я почти голая, снова сижу на нем, колени широко разведены.

Сама стягиваю с него джемпер, целую скулы, шею, плечи. Хочу его, всего хочу. Сейчас. Глубоко. Хочу снова почувствовать эйфорию и экстаз, чтоб сводило мышцы и вырывалось сердце из груди, только с ним такое возможно.

Сама расстегиваю ремень, пуговица джинсов не поддается, почти ломаю ногти. Меня штормит от эмоций, от ощущений и желания. Он трогает меня пальцами между ног, я понимаю, что совсем мокрая там, это так остро, так невыносимо хорошо, кручу бедрами, сама трусь клитором, подставляя грудь для поцелуев.

— Ты сведешь меня с ума. Такая гладкая, такая нежная.

— Глеб, замолчи.

Его слова заводят еще больше. Наконец освобождает свой возбужденный член, я беру его, провожу по стволу, а он ласкает мое лоно. Смотрю вниз, на крупную головку, на то, как сама, осознанно, по своему желанию, ласкаю мужчине член, и мне это нравится, мне это безумно нравится.

– Подожди, перестань, а то кончу прямо так.

Глеб тянется к бардачку, отклоняя меня на руль, по салону разливается медленная музыка, я что-то задела спиной. В его руках блестящий квадратик, презерватив, надрывает фольгу, быстро раскатывает латекс по члену. Тянет меня на себя, снова целует, стонет, насаживая на себя. Я вскрикиваю, царапая шею, опускаясь до конца.

— Боже мой….аааа…аааааа.

Все происходит так стремительно, я хочу двигаться, я так хочу чувствовать его в себе еще острее и больше. Откидываюсь назад, кручу бедрами, то приподнимаясь, то опускаясь как можно ниже, больше насаживаясь на член Глеба. Кожа покрылась потом, мне жарко, безумно жарко, но мне так безумно хорошо.

Это словно танец, я закрываю глаза, растворяюсь в нем, внутри все вибрирует, Глеб тянет меня на себя за талию, проникновение максимальное, бедра трясутся, мышцы влагалища сокращаются, внутри происходит взрыв. Перед глазами белые круги, мое тело трясет в оргазме. Глеб с силой сжимает волосы на затылке, целует, насилуя мой рот языком, ведет бедрами, чувствую, как начинает пульсировать внутри меня, кончая следом.

— Больно? — отрываясь, тяжело дышит, проводит по моей губе пальцами.

— Нет.

Не понимаю сразу, о чем он, оргазм отпускает медленно, падаю мужчине на грудь, тело все еще горит, а я прикусываю щеку, чтоб не заплакать. Ведь понимаю и знаю, нельзя привыкать, а я уже привыкла, за какие-то несколько минут с ним, за какие-то несколько дней без него. Привыкла к его рукам, к его губам, к нашему сексу, он уже для меня, как наркотик, как таблетка от всех болезней, от моего ощущения неполноценности и панических атак.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Я же вижу, Агата.

Не отвечаю, а Глеб, не выходя из меня, тянет руку, открытая коробочка с серебристыми крыльями лежит совсем рядом, на моем сидении. И как она не упала на пол? Берет цепочку, и вот уже крылья ангела на моей шее.

— Так лучше, теперь все на месте, теперь ангел с крыльями.

Смотрю в его глаза, щетина на подбородке приятно царапает мои пальцы, провожу по ней несколько раз. Морозов идеальный, совершенней, правильный, справедливый. Разве такой мужчина может быть со мной? Девчонкой, изнасилованной в четырнадцать лет отчимом, танцующей в клубе не с лучшей репутацией, девчонкой, которая спала с его владельцем? А еще у меня не самые лучшие друзья, которым я помогала в их грязных делах.

— Я далеко не ангел.

— Я знаю.

— Совсем не ангел.

— Мне не нужен ангел.

Глеб

— Слушаю, Морозов.

Мой телефон так неожиданно разорвал тишину между нами, Агата такими удивленным и непонятным мне взглядом смотрит, не моргая, чувствую, как под моими руками дрожит ее тело, от этого у самого внутри нарастает вибрация.

— Хорошо, что слушаешь, — Воронцов, как всегда, приветлив. — Слушай дальше очень внимательно. Суд одобрил ходатайство следователя с согласия прокурора о твоем задержании как подозреваемого в убийстве того пассажира, что был найден в “Ягуаре” в лесу с алмазами. Сука, все так оперативно, словно специально. С чего они решили, что именно ты там был, я не понимаю, не могу ничего узнать, крысам кто-то нашептал и заплатил. Если хочешь посидеть сорок восемь часов в камере, приезжай, утром закроют.

— А если не хочу?

— Не хочешь и мой тебе совет, посиди это время где в другом месте, пока мы все не разгребем.

— Ты предлагаешь просто спрятаться и ждать? — Повышаю голос, Агата притихла, слезла с моих колен, смотрел на засыпанное снегом лобовое стекло и не мог понять, что происходит вокруг. Быстро снимаю презерватив, открываю дверь, выкидываю, натягиваю джинсы.

— Нет, блядь, я хочу, чтоб тебя закрыли, и забыть, как тебя зовут. Ебанулся, Морозов? Нихуя с тобой не случится, посидишь два дня, отоспишься, а то, сука, я тебя знаю, к одному жмуру прибавятся обвинения в избиении доблестных сотрудников правоохранительных органов.

Молчу, перевариваю информацию. На самом деле быстро и оперативно сработано, словно вот специально так сошлось, и все подсуетились. Не взяв отпечатков, ничего не проверив. Хотя если сделали баллистику, и пуля в теле неизвестного мне человека выпущена из ствола Воронцова, на котором мои отпечатки, то тут дела не так хороши.

— Известно, чей труп?

— А вот тут еще одна загадка. Труп опознали, Лейсман Иннокентий Абрамович, мужчина был в полном расцвете сил, пятьдесят три года, собирался на днях на историческую родину. И вот тут такая с ним приключилась история.

— Кто это?

— Вот и я задал такой же вопрос. Оценщик, драгоценные металлы, камни, антиквариат. Кстати, оказалось очень непростой антиквар, в центре города антикварный процветающий салон, известный в широких кругах человечек, в принципе, прийти к нему мог кто угодно.

— И вот этот мужчина в нашем Ягуаре и с пулей.

— Морозов, я тебя прошу, не высовывайся хотя бы сутки. Не хочу платить адвокату, ты слишком дорого мне обходишься последнее время. Вон, “Ягуар” теперь как вещдок пылится у ментов, да хоть выкидывай его. Ты меня понял?

— Понял.

Воронцов отключился, я включаю дворники, они монотонно скребут по стеклу, убирая налипший снег. Вот и зима. Агата, отвернувшись, смотрит в свое окно, кофта застегнута под подбородок, обнимает себя за плечи, включаю печку, хотя сам не чувствую, тепло или холодно. Занятные у нее друзья, подрезали у Шакала камни, чисто случайно я им попался на дороге, убили оценщика, но сбыть такой груз очень непросто. Не понимаю, на что они рассчитывали и рассчитывают?

Суки, втянули еще девчонку. Смотрю, как она кусает губы, отвернувшись от меня.

— Твои дружки еще и мокрушники, убили уважаемого человека. Иннокентий Абрамович собирался к родственникам, а вот теперь у праотцов.

Прекрасно понимаю, как сейчас ей не просто, как в ее маленькой голове сотни мыслей. Пусть жестоко, но такова правда, лучше разочароваться сейчас, чем жить всю жизнь с крысами, улыбаться им, не зная, что они подставят тебя в любой момент. Молчит. Выруливаю снова на трассу, значит, планы меняются, хотя не в моих привычках прятаться. Снова звонит мой телефон.

— Да, Кир, говори.

— Угадай, кто наши ребята?

— Я боюсь уже предположить.

— Соседи твоей девчонки. Два брата, Святослав и Евгений Шиловы.

— Господи, как все просто. Как еще никто об этом не догадался? Надо присмотреть за ними.

— Ты должен мне, Морозов, как минимум новую тачку.

— Ягуар подойдет? Только там жмур был, но ты же не суеверный.

— Шутник. Присмотрим.

Фары освещают уже засыпанную снегом дорогу, впереди нас никого, едем по белому полотну, тишина, лишь тихо играет какая-то мелодия из магнитолы. Делаю громче, Лепс поет о снеге:

“…Я знаю сердце твое хрусталь.

Но мне ни капли его не жаль.

Там внутри снега…”

— Куда мы едем? — Агата сама задает вопрос, нарушая тишину.

— В одно хорошее место. Придется побыть там немного, хотя планы были другие.

— У тебя всегда все расписано и четко по плану?

— Примерно, да. Люблю определенность и ясность.

— Понятно.

Она повернулась и теперь изучает меня, чувствую ее взгляд на себе, улыбаюсь.

— Чему ты улыбаешься?

— Мне нравится, как ты на меня смотришь.

— Как?

— Не знаю, но нравится.

— Так куда мы?

— Увидишь.

Снова молчим, но это молчание не напрягает, Агата ерзает, поправляет кофту, распускает волосы, салон наполняется ароматом мужского шампуня. У Климова нет ни одного женского, как, впрочем, и у меня. Надо купить. Много чего купить.

— Те парни, о которых ты спрашивал, это мои соседи.

— Я знаю.

Она снова замолкает, я не давлю, жду чтобы сама начала говорить, дается ей это с трудом. Предателем всегда быть трудно — именно так она думает, что предает их.

— Я…я не знаю, мне трудно, не могу их вот так предать. Но ты ведь ничего не сделаешь им?

— Сделаю. Они использовали тебя, нагло, открыто, — оплетка руля скрипит под руками, сжимаю челюсть, давлю на газ. Темнота, ни одного фонаря, лишь снег, трасса и мы. — Они угрожали мне и подставили меня и моего босса. Как ты считаешь, после такого, что они устроили, я трону их?

— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что ты ничего им не сделаешь?

Поворачиваюсь, смотрит уверенно, в глазах опять та злоба и ненависть, природу которой я так и не могу разобрать. Что она так за них цепляется? Кто они ей такие? Что их связывает? Я могу сейчас пообещать ей что угодно, но если трону не я, то от парней останется кровавое месиво, если ребятки Коваля по приказу Шакала начнут с ними, так сказать, разговаривать.

— Могу пообещать лишь одно, со мной они останутся живыми. Сама ведь понимаешь, кому они перешли дорогу.