Ольга Дашкова - Рецидив

Кивает головой, снова отворачивается, кусает нижнюю губу, словно специально делая себе больно. Сбавляю скорость, тяжело дышу, никак не могу унять сердце, адреналин гуляет по крови.

— Мне было четырнадцать, — Агата тихо начала, отрешенно глядя на дорогу. — После неудачного побега, которому ты помешал, мы съехали в ту убитую квартиру, не стало больше элитной гимназии и частных уроков танцами и языками. Отчим бухал, мама плакала, постоянно приходили какие-то люди, требовали долг, много денег. Требовали сказать все счета, на которых он хранит награбленное. В один из вечеров мама перерезала себе вены, все списали на суицид. А через какое-то время отчим изнасиловал меня, потом уже, в пьяном угаре, он признался, что маму взяли как часть долга, небольшую такую часть, пустили, как ты тогда выразился, по кругу. “Слабачка, подумаешь, потерпела чуток, дура вскрылась”, — это слова отчима. Он брал меня несколько раз, потом рыдал, просил прощения, я бы пошла вслед за мамой, если бы не Шиловы, возились со мной, отпаивали то валерьянкой, то водкой.

Агата замолчала, прикрыла глаза, по щекам покатились слезы. По нервам скребло, словно тупым осколком стекла, так, что самому хотелось выть. Найти всех, кто обидел ее, перегрызть горло и закопать голыми руками на окраине мусорной свалки. Такая вспыхнувшая агрессия накрывала меня целиком.

— Шиловы мне как братья, они одни в моей жизни единственные близкие люди. Только они были рядом, когда хотелось сдохнуть, они не давали. Отчим вроде как забывал, что делал, или прикидывался, жизнь шла дальше, но иногда зверел и все повторялось заново. После последнего раза хотела его убить, но рука не поднялась, вот не смогла убить даже такую мразь, почему — не пойму. Когда мне исполнилось восемнадцать, он пропал, просто ушел в одних тапочках и не вернулся. Мне было чисто похуй. Кто бы не перерезал ему глотку, я готова сказать спасибо тому человеку.

Сердце в груди ломает мои ребра, снова давлю на газ. Сука, как же больно, реально больно. Не могу представить, что натерпелась эта девочка. Если мне, здоровому мужику, невыносимо вспоминать о своей потере. Каково же тогда ей?

— Глеб. Глеб! Глеб, не гони так!

Совсем не разбираю дороги, ничего не слышу, жму педаль в пол. Перед глазами красное марево и чистый гнев. Лишь крик Агаты вырывает из этого транса. Прямо перед колесами кто-то пробегает, давлю на тормоза, дергаю ручник, машину крутит на заснеженной трассе. Огромный внедорожник замирает на месте.

— Совсем больной! Чуть не убил нас, придирок! Идиот!

Агата кричит, бьет меня по плечу кулаками, снова хватаю ее и усаживаю на себя боком, крепко обнимаю, глажу по спине.

— Прости, прости меня. Прости.

Шепчу, сжимая в кулаке ее распущенные волосы. Прошу прощения за все сразу, за то, что не было рядом, когда было плохо, за то, что не защитил и не спас, за то, что кто-то посмел обидеть. Словно я один виноват в том дерьме, что было в ее жизни. Сердце сдавливает, до боли, стискиваю зубы, продолжая шептать.

Агата

— Глеб, ну ты бы хоть предупредил, хоть бы позвонил. Я бы встретила.

— Да вот так вышло спонтанно, извини. Не суетись, нам много не надо.

— Да как же это не надо? Сейчас на стол соберу и баньку истопим. Проходите, не стойте на пороге.

Немолодая женщина в накинутом на плечи цветастом платке суетилась рядом, приглашая нас с Глебом в дом. После того случая на трассе, хорошо что она была пустая, я реально думала, убью Глеба, но он так отчаянно прижимал меня к себе, гладил по волосам, что мое сердце сжималось от боли. Нельзя мужикам говорить такое, когда они за рулем, нельзя. Ехали еще полчаса, молча, свернули на темную дорогу без единого фонаря.

Какая-то деревня, лай собак, хорошо, что выпал снег — было светлее. Первый раз я была рада ему. Высокие ворота, за ними добротный двухэтажный дом. Высокое крыльцо, женщина в платке.

— Алевтина, познакомься, это Агата.

— Твоя девушка?

Я кажется застыла, с открытым ртом от удивления прямо на крыльце, прижимая к себе рюкзак и пальто Глеба. Женщина смотрела с улыбкой и некой надеждой в глазах.

— Да, моя девушка.

— Какая красивая девочка и имя красивое.

— Спасибо, — все, что я могла из себя выдавить, Глеб подтолкнул в спину, заставляя пройти в дом.

— А я Алевтина, можно просто по имени, тетка этого озорника.

Было так забавно слышать о Глебе, что он озорник, улыбнулась, повернулась, посмотрела на него.

— А ты оказывается озорник?

— Иди уже, — пробухтел. — Еще не то расскажут обо мне.

При свете могла разглядеть дом и тетю Морозова. Невысокая худенькая женщина, светлые волосы собраны в пучок, на вид лет пятьдесят пять. Очень приятная, она с такой любовью и нежностью смотрит на Глеба, словно он единственная ее радость.

— Проходите на кухню, сейчас соберем на стол.

— Да не суетись ты. Ничего не надо, я же сказал.

— Точно, ко мне племянник приезжает почти раз в год, и ничего не надо, тоже мне скажешь. Ты иди лучше баньку затопи, пока прогреется, мы поужинаем. А мы тут с девушкой твоей похозяйничаем. Ты не устала с дороги?

— Совсем нет.

— Ну вот и хорошо, вот там можешь помыть руки, оставь вещи в комнате, что напротив, и приходи.

Так странно, я уже девушка Морозова. Никогда не была ничьей девушкой, даже в школе, от меня больше все шарахались и считали трудным подростком, я старалась не разочаровывать их и периодически выкидывала номера. Быть изгоем не так и плохо, если к тебе никто не лезет и не доебывается.

Прошлась по коридору, кинула рюкзак на пол, ванная комната как в лучших квартирах, моя в сравнении с ней помойка, а не ванная. На просторной и светлой кухне с встроенной техникой суетилась Алевтина, выставляя на стол из холодильника банки и кастрюльки.

— Глеб хоть бы предупредил, что приедет, да еще с девушкой. Паразит такой, всегда у него все так, как снег на голову сваливается. Ты голодная?

— Нет, мы ели.

— Ну ничего, чайку попьешь, а можно и наливочки. Тебе можно наливочки?

Не совсем поняла, о чем женщина, а потом дошло по ее загадочному взгляду на мой живот.

— Ну, а чего такого? Дело молодое, нехитрое. Я только рада буду за своего мальчика, ему и так досталось в жизни, четвертый десяток скоро, а все бобылем.

— Нет, что вы, мне можно наливочку.

Еще одна странность, я не только девушка Морозова, но и вполне, по мнению его тети, могу быть беременной от ее замечательного племянника. Слишком для меня. Примерять роль матери его ребенка это действительно слишком. Девушка на вечер вполне сойдет. Не представляю себя беременной, Глебу нужна другая для этой святой миссии. Чистая, не связанная с поганым гадюшным клубом, Шакалом, братьями Шиловыми, которым Морозов переломает все кости, когда встретит. Нетронутая в четырнадцать лет, не жертва насилия с психологической травмой на всю жизнь.

— Ты чего загрустила? Или кто обидел? Губа почему разбита и синяк?

Женщина задрала мне голову, внимательно всматриваясь в мое лицо.

— Это ведь не Глеб? Он не мог, — у самой в глазах ни капли сомнения в своих словах.

— Нет, это не он. Случайно вышло. Упала.

— Мой мальчик пальцем не тронет женщину, а уж такую красивую тем более.

— Да, конечно, наш любимый мальчик святой, просто ахуительно святой, не хватает нимба и крыльев.

Поворачиваю голову на голос, в дверном проеме стоит мужчина, растрепанные волосы, опухшее лицо, грязная футболка и семейные трусы. Типичный алкаш, у меня весь подъезд в таких персонажах.

— Антон, прекрати, — Алевтина поджимает губы, отворачивается, продолжает собирать на стол.

— А кто тут у нас? Ох ты, какая цыпочка. Везет Глебу, все при нем, тачка, работа, статус и баб трахает красивых.

Рассматриваю это явление внимательнее, а саму начинает потряхивать. Дружки отчима, да и сам он, такими же зверьками были, когда бухали несколько дней подряд. Мне хотелось закрыть все форточки, включить газ и уйти на несколько дней. И чего, дура, не сделала так?

— А ты значит невезучий и просто дрочишь? Бабы не дают?

Не стесняясь прекрасной и милой женщины, смотрю на этот кусок дерьма перед собой, а то, что он говно, это видно сразу. Не подбирая выражения и слова, говорю, что думаю. Мужик замирает на месте, смотрит на меня, моргая заплывшими глазенками.

— Ты, блядь, кто такая?

— Антон, прекрати! Зачем опять начинаешь скандал? Тебе прошлого раза мало? Лучше познакомься с девушкой Глеба.

— Агата, это Антон, мой сын и брат Глеба.

Смотрю, как Антон ведет головой, потирая челюсть, видимо еще помнит тот раз, а я лишь злорадно улыбаюсь прямо в его глаза. Нет, мне не страшно или стыдно, мне противно, а еще обидно, что у такой прекрасной женщины такой сын. Хотя не мое это дело.

— А ты тоже достанешься мне? Ну я ведь все донашиваю за нашим любимым мальчиком. Его бабу тоже могу дотрахать.

Не понимаю, как так вышло, но чистый гнев захлестывает разум, резко поднимаюсь, мой кулак летит ему точно в кадык, как учил Свят, вот только я вспомнила об этом именно сейчас. Антон хватается за шею, открыв рот, жадно глотает воздух, а во мне все кипит.

— Антон, господи!

— Что здесь происходит? — громкий голос Глеба на всю кухню.

— Твоя шлюха чуть не убила меня, тварь бешеная!

В два шага Глеб оказывается рядом с ним, вот уже на пол летят тарелки, а Антона со всей силой ударяют об стол лицом.

— Кого ты, тварь, шлюхой назвал? А ну, повтори?

Я не видела еще его таким. Каменное лицо, плотно сжатая челюсть, в голосе лед, сбитые костяшки пальцев, что сжимают шею Антона, побелели. Глеб смотрит лишь на него, четко и громко повторяя свой вопрос.

— Отпусти! Отпусти, больно!

— Глеб, господи, даже что ж это такое, — Алевтина стоит в стороне, зажав рот рукой.

— Что надо сказать?

— Прости, прости!

— Я говорил тебе, что если увижу, что бухаешь, поедешь на принудительные работы? Говорил?

— Да у кореша день рождения был, грех не выпить было. Да отпусти, больно.

Глеб отпускает его, смотрит на меня, спрашивая одним взглядом, как я. Киваю, что все нормально.

— Извини, тетя. Мы пойдем.

— Да куда же вы? Антон, паразит! Я придушу тебя сама!

Глеб хватает меня за руку, тянет на выход, не успеваю обуться, подхватывает на руки, воздух на улице по-зимнему морозный, и весь двор усыпан снегом. Так легко несет меня к какому-то строению на другом конце участка.

— Ты была в русской бане?

— Нет.

— Сейчас буду парить тебя и жарить.

— Но как же тетя и…

— Все нормально, Антоха всегда выхватывает, как я приезжаю. Извини, что он обидел тебя.

— Я дала ему в кадык.

— Да ты опасная девчонка. Открой дверь.

— Это точно баня?

— Да, сам строил.

Заходим в небольшую прихожую, дальше налево что-то типа комнаты отдыха, диван, столик, холодильник, чайник с чашками. Справа еще помещение, там вижу полотенца, банную утварь.

— Я обычно ночую здесь, когда приезжаю.

Он так и стоит со мной на руках, а я не хочу, чтобы он меня отпускал. Чтобы никогда не отпускал. Почему сегодня не новый год и я не могу загадать такое желание?

— Отпусти меня! Глеб, прекрати! Даже не думай!

Агата отбивается от меня, а я все равно тащу ее в парную. Она сделала туда только один шаг и вылетела пулей, наткнувшись на меня.

— Ты хочешь моей смерти? Ты ужасный человек! Нет, Глеб, там адская жара.

— Там и должна быть адская жара, это русская парная.

— Это не парная, а пекло.

Хватаю за талию, мы вдвоем совершенно голые, эта девчонка отбивается, как дикая кошка, поцарапала меня всего, а я, как ненормальный, кайфую от прикосновений ее ко мне. Прижимаю к себе, она ерзает, трется своей упругой попкой о мой член.

— Перестань ерзать и пошли, я обещал тебя жарить и парить.

— Я думала, это совсем другое.

— Господи, какая ты испорченная. Каких только мыслей нет в этой маленькой головке. Вот, надень шапку.

Одной рукой держу ее за талию, другой натягиваю по самые глаза банную шапку. Резко открываю дверь, почти вношу в жаркую парную. Агата визжит, закрывает лицо руками, замирает на месте, хотя совершенно не жарко, я даже еще не поддавал. Горячий воздух проникает в каждую пору, заставляя мышцы расслабиться. Толкаю девушку вперед, забираюсь на верхнюю полку, тяну ее за собой. Агата все еще закрывает глаза, но уже не сопротивляется.

— Можешь открыть глаза, здесь не страшно.