– Что же это делается! – проговорила она, подходя к дамам сзади, – Отчего вы не проходите? Ольга, не замечала за Вами ранее сей робости.

– Это не робость, дорогая, это приличие, – сказала та, поднимая бровь, но тут же приветливо улыбнулась, – Вы уже на ногах, я гляжу; замечательно! – воскликнула она, – нам предстоит путь не из лёгких.

– Владимир уж рассказал Вам? – спросила княгиня Маслова, приближаясь к двери, – Мы с Вами говорим, словно на светском рауте!

– Действительно, Ольга, но не этого ли требуют от нас нормы пристойного поведения? Да, Владимир сообщил мне о Вашем желании, и, честно говоря, я его полностью поддерживаю.

– Да, вот только идея то не моя. Александра настояла, – произнесла не без трепета княгиня Маслова, уж проводя гостей в гостиную.

– Неужели? – несколько странно переспросила Ольга Валерьяновна, – девочки, заходите, чего вы испугались, – она взглянула строго на своих дочерей, заметив, что те до сих пор жмутся на пороге. Княжны зашли в комнату и скованно встали, прижавшись друг к другу, в углу. Старшая – тринадцатилетняя Ирина была невысокой, серенькой и совсем терялась рядом со своей одиннадцатилетней сестрой. Наталья же была выразительная, каждая чёрточка светлого лица её привлекала к себе взгляды, держалась она увереннее своей сестры и, казалось, её абсолютно ничего в этой жизни не могло смутить.

– Вот, право, как растут чужие дети, – воскликнула Ольга Николаевна и тут же сделала несколько распоряжений по поводу расселения гостей.

Когда только прибывшие вошли в дом, княгиня попросила Мию оповестить Александру и Владимира, разумеется, об их приезде. Всю ночь Александра засыпала князя вопросами о проблемах, которые могут возникнуть при выезде её семьи заграницу, потому теперь она уж не была столь уверена в правильности своего решения.

– Нет ничего правильного или неправильного. Важен лишь угол обзора, – сказал ей князь, который с каждой минутой считал этот план всё разумнее.

Так вот, после бессонной ночи молодые люди спали, как убитые, каждый в своей спальне. Первым Мия решила разбудить Владимира, потому как именно его семья приехала, и его это касается первее, нежели Александры. После некоторых минут сомнений она всё же постучала в дверь. Негромкий, но настойчивый стук по дереву разбудил князя, который немедленно сел, огляделся вокруг и стал наскоро одеваться. Не успев ещё как следует застегнуть рубаху, он отворил дверь, потому как уверен был, что там Александра, но увидев Мию был несколько удивлён. Узрев князя не совсем в привычном виде, австрийка вспыхнула и широко распахнула свои печальные глаза. Владимир тоже застыл прямо перед нею.

– Там Ваша Mutter76 приехать,– проронила тихо она, более заливаясь румянцем.

– Ох, хорошо, – зевнув, шепнул Владимир, как бы отпуская, тем самым, девушку, но та всё стояла на пороге, – спасибо, что сообщили мне, – сказал он, улыбаясь. Мия оробела, промямлила что-то на немецком и пошла вниз, не заходя в комнату к Александре.

«Странно. Крайне странно» – подумал Владимир, и, быстро расчесавшись, отправился будить княжну.

      Александра глубоко спала, как-то по-детски свернувшись на кровати, сбросив с себя одеяло. Владимир остановился посреди комнаты и долго не мог разбудить княжну, но вдруг опомнился и тихо позвал её, но Александра простонала невнятно что-то и отвернулась от него, закрывая ухо рукой.

– Аля, вставай, там моя мать приехала, – это моментально сработало, и Алекс резко села на кровати, подёргивая от яркого света глазами.

– Где? – воскликнула она, вставая, но, не слушая ответа, вышла в уборную. Владимир умилённо посмотрел вокруг: комната Александры полностью отражала внутренний мир княжны. Она была светлая, но вся мебель была сделана из чёрного дерева; подушки, одеяла на кровати были наилегчайшими и мягкими, а сами перины довольно жёсткими и тугими. На столе, в шкафах таилось много книг, стояло большое зеркало против света, шторы на окнах практически всегда были задёрнуты, и один только лучик солнца игриво гулял по просторам комнаты.

Через мгновение Александра вышла одетая и недурно причёсанная, со словами:

– Где твоя матушка? Я готова к приёму гостей, – Владимир в ответ только рассмеялся, взял княжну под руку и повёл по ступеням вниз, где, живо постукивая приборами, уже трапезничали.

– Ох, а вот и вы! – прощебетала заботливо Ольга Николаевна, когда молодые люди только вошли на порог столовой, – Я уж было и волноваться начала: вы не идёте, Мия не вернулась, а гостей накормить надо. Ну, что ж вы встали-то, Боже мой, садитесь, садитесь.

– Bon appétit!77– проговорила, улыбаясь сдержано, сидевшая напротив Александры Ирина.

– О, Вам того же, – кивнула приветливо Алекс, нервно сжимая руку Владимира, – Ирина, Вы так выросли с нашей последней встречи, право.

– Да? Благодарю. Ну и Вы, скажу Вам честно, изменились. А Володя как похорошел, отошёл от болезни совсем рядом с Вами, – она любовно взглянула на брата, – зря maman только ругалась.

– Да, вовсе зря, – отрезал Владимир, и все вернулись к своему завтраку.

– Отчего твоя мать ругалась? – тихо спросила Александра, наклонившись близко к уху князя.

– А отчего тебе это интересно? – спросил он, поворачиваясь, в ответ, но взгляд Алекс был настойчив, – maman не хотела, чтобы я больной ехал к тебе… то есть… сюда.

«То есть твоя мать так меня невзлюбила, что уж и не хотела тебя отпускать ехать. Восхитительно!» – решила Александра, но только головой кивнула и грустно опустила глаза на дымящуюся кружку ароматного какао.

– Аля…

– Что ж, Владимир, – словно подслушав разговор молодых людей, заговорила с улыбкою одетая в величественное бордовое платье Ольга Валерьяновна, – вижу я, что была неправа, эта поездка действительно пошла тебе лишь на пользу: ты вовсе оправился, выглядишь бодрым, счастливым, – она всего на мгновение перевела взгляд на княжну и наклонила голову, но тут же вернулась в своё прежнее положение.

– Спасибо, maman, – сквозь зубы процедил, отчего-то крепче сжимая руку Александры, Владимир, – я рад, что Вы изменили Вашу точку зрения.

– Так отчего, позвольте узнать, – почувствовав витавшее в воздухе напряжение, обратилась к Ольге Валерьяновне княгиня Маслова, – вы так скоро приехали?

– Как скоро? – переспросила княгиня Палей, – уж семнадцатое число. Мы отъезжаем из Москвы ровно двадцать второго октября, Ольга, билеты у нас уже на руках.

– Как, – ахнула княгиня Маслова, но встрепенувшаяся Александра перебила её.

– Наталье письмо надобно написать! Я займусь! – она выскочила из-за стола и, облегчённо вздохнув, быстрым шагом направилась к лестнице.

– Я помогу, пожалуй, – сказал, вставая следом за княжной, Владимир, но мать его остановила, заметив, что им нужно обязательно поговорить и чем скорее, тем лучше, потому Владимир остался сидеть за столом.

Вскоре все, отзавтракавши, и чувствуя, что Ольга Валерьяновна ждёт возможности остаться с сыном наедине, начали расходиться. Первой ушла Ольга Николаевна, при этом забрав с собою практически всех присутствующих в комнате. Чуть после ушли княжны.

– Если я правильно поняла, что вероятнее всего, – начала тут же княгиня, поднимаясь со своего места, – княжна не уезжает из страны, не так ли? Это меня весьма удивило. Не находишь сие странным, Владимир, что юная леди, осознавая всю опасность жизни в России, остаётся здесь? Очевидно, что ты одна из причин. И это именно то, ради чего я попросила тебя остаться. Должно быть, ты заметил, что княжна не вполне импонирует мне, хоть особа премилая и, на мой взгляд, довольно умная, однако мне жаль девушку. Ты сейчас большая для неё опасность, я даже не говорю об её отце, а ты, ты Романов, и, я боюсь, ты будешь не в силах защитить её, когда это будет необходимо.

– Зачем Вы мне об этом говорите? – выпалил, раздражаясь, Владимир.

– Я не желаю тебя обидеть, не хочу заставить делать то, чего ты делать не хочешь, я лишь упреждаю, так сказать, подготавливаю тебя. Рано или поздно тебе придётся сделать выбор: близость её к тебе или же безопасность. Это никак не моя прихоть, это, увы, изволение времени, просто будь готов, – высказалась она, подставила щёку и, дождавшись поцелуя, быстро зашагала куда-то, оставив Владимира одного в тиши отдыхающей от скопления людей столовой.

«Что ж, может быть, mére и права в чём-то; возможно, я действительно неспособен обеспечить Александре должную защиту, но что, что я могу теперь? Заставить её каким-то образом отправиться с матерью в Америку? Невозможно и гадко, да и характер княжны слишком сильный, чтобы заставить её сдаться. С другой стороны, я ведь всегда буду рядом с нею, буду делать всё, что от меня зависит, только достаточно ли этого? Достаточно ли широк размах руки моей? Сие непонятно, да и понять, думаю, невозможно, однако коли необходимо будет проверить: так на части разорвусь, а сделаю всё, супротив любого ветра выйду, всё выдержу, чтобы спасти величие, бесстрашие и выдержку Масловых, чтобы спасти Александру».


Глава девятая.

– Престранная Вы, Сандра, право, – прошептала быстро Александре, сидя за завтраком в день отъезда Ирина, – не обижайтесь Вы на меня и не судите мои слова, как оскорбление или колкое замечание, только вот я никак не могу понять: отчего Вы с ключницей Вашею Прасковьей Дмитриевной «на Вы» обращаетесь, а с матерью нет. Чудно! Доводилось мне слышать, будто Вы и с папенькой Вашим «на ты»?

– Да, а отчего же это и странно? Они ведь мне родные, не так ли? Я близка со своими родителями, как близка я и с сёстрами, и с братом, и сами слова не должны отдалять нас друг от друга.

– Я никогда не слышала такого от дворян, право, Сандра, Вы исключительная! Вы точно не из нашего мира! – воскликнула княжна, хватая Алекс за руку и сжимая её, что было сил.

– Довольно, Iren, оставь княжну, – промолвил Владимир, удивлённо глядя на робкую обыкновенно сестру, – что станет с тобою, коли она скажет, что и штаны она носила вне своей комнаты.

Александра зарделась, а Ирина вскрикнула и прикрыла рукой распахнувшийся от удивления рот. Однако выразить своих чувств девушке не пришлось, прозвенел звоночек: пора было отправляться в путь. Точная, пунктуальная Ольга Валерьяновна ровно в девять часов утра двадцать первого октября стояла собранная в холле и дожидалась, не вполне терпеливо, своих спутников, коих, между прочим, оказалось больше, чем того ожидалось: узнав об отъезде Ольги Николаевны заграницу, Мия, слёзно кланяясь в самые ноги княгини, упросила её взять бедную фройлейн Мию Хофбауэр с собою. Когда все, наконец, собрались, а это произошло без малого через десять минут, княгиня Палей была ужасно разгневана непунктуальностью своих спутников.

– Отчего так долго? Iren? Natalie? – разгневалась она, глядя то на своих дочерей, то на старинные ворчащие робко часы.

– Боюсь, – встала на защиту потупивших глаза княжон Александра, – боюсь, Ольга Валерьяновна, это я виновата в их задержке. Прошу прощения.

– Хм, – только ответила она и тут же глубоко вздохнула, переводя взор на Ольгу Николаевну, – Что ж, поедемте, – та кивнула.

Владимир подошёл к матери и сёстрам, чтобы попрощаться, а Александра всё стояла на своём месте: она не хотела, чтобы её мама уезжала так далеко, хоть идея эта и была её собственная. Тогда княгиня сама подошла к дочери и мягко положила руку ей на щёку. Не было слов прощальных, тривиальных и пустых; одних взглядов было тогда достаточно. Глаза говорили за расстающихся женщин, глаза, сначала тёплые, сухие, потом мокрые и грустные, а после, переполненные надеждой, светом, но и безудержной тоской. Только Мия одна стояла, обнимая свой чемодан: не с кем было ей проститься и некому обвить руками шею. Поднимая глаза, она жадным взором пожирала моменты объятий княжон Палей с братом, матери с сыном, Ольги Николаевны с Александрой, а потом со своим любимым поэтом-Владимиром. После, когда все уже выходили, она оглянулась: Александра с князем, взявшись за руки крепко, выходили вслед за убывающими, и безудержная тоска сковала Мию, и скорее захотелось ей назад, на родину. Однако Александра окликнула её и, простившись, обняла так тепло, что вся боль прошла, злоба испарилась, осталась только глухая, необъятная грусть.

После отъезда княгини дом опустел и как бы осунулся. Никто не веселился, не шумел, и только бойкая, неумолимая Прасковья Дмитриевна гремела, беспрестанно отдавая поручения: одна ведь она осталась-то за деточками следить, а их кормить нужно, одевать, да спать укладывать. Какой вздор! Деточкам-то уже ни много ни мало, одной семнадцать, а другому двадцать лет! Взрослые, сознательные, но совсем осиротевшие люди. После отъезда матери Александра не останавливалась и на минуту, прохаживаясь по особняку, рассматривая фотографии, картины, сжимая кулаки, закусывая губы. Только под самый вечер Владимиру удалось остановить её, усадив на диван и с силой сжав её ладонь.

– Всё будет хорошо, – уверил он её, глядя прямо и спокойно в глаза, – всё наладится.