– Я не могу, не могу прекратить читать его, – изрекла, наконец, княжна, – это всё, что у меня осталось от… от него, – но Адель только покачала отрицательно головой и дотронулась своей рукой до сердца Алекс и сделала это так трогательно и искренне, что Александра только обняла её и долго не могла отпустить.

Через четыре часа из своей незапланированной поездки вернулся Джон. Не останавливаясь, он шёл по особняку и только перед комнатой княжны он затормозил, но лишь на мгновение, а после стукнул тихо по двери и вошёл. Александра сидела в своей обычной скованной позе на кровати, а у другой стены за фортепиано сидела Адель и что-то тихо, ненавязчиво играла. Увидев герцога, она моментально прекратила играть, а поймав взгляд его поднялась со стула и медленно покинула комнату.

– Так нельзя, – начал Джон, – ты не можешь так жить, Алекс, я уверен в этом, – Александра перевела свои тусклые глаза на герцога, не понимая в полной мере, зачем тот пришёл, – так нельзя, – повторил Джон и подошёл ближе к княжне, – я не могу смотреть, как ты мучаешься. Смотреть не могу, как и ничего не могу для тебя сделать, ничего, кроме одного: тебе нужны близкие люди, они тебе необходимы, – Джон достал из кармана пиджака большой глянцевый билет и протянул его Александре, – я уверен, что так будет лучше, я хочу, чтобы тебе было лучше, и я всё для этого сделаю, я сделаю всё для тебя, – закончил герцог, как-то пристыженно посмотрел на Александру и, споткнувшись, вышел из комнаты.

«Джон великолепный человек, Александра, он прекрасный человек, а ещё, он любит тебя, я знаю, искренне любит и сделает что угодно ради тебя». Вновь промелькнула в голове Александры строчка из письма. «Джон любит меня? – подумала Алекс и почему-то ужаснулась этой мысли, – нет-нет, быть не может, не должно быть!» – отрезала она и впервые взглянула на протянутый ей билет.


Глава семнадцатая.

Пароход из Саутгемптона в Нью-Йорк отходил каждую субботу в пять утра, а двадцать седьмого июля на причале кроме прочих пассажиров парохода стояли Александра и Джон, который поехал сопроводить Алекс до причала и проститься с нею, как он подозревал, навсегда.

Пять утра. Солнышко только показалось на своде и стало лениво подниматься по небу, освещая постепенно заспанный прибрежный город и беспокойное холодное море, плещущееся здесь же. Лучи солнца, распространяющиеся по земле, играли в волосах княжны, превращая их в чистое, красивейшее золото. Алекс стояла беспокойно, поглядывая на огромный серый «Олимпик», пошатывающийся тяжело на волнах.

Спустили трапы. Александра вздрогнула всем телом своим, выходя из мыслей о матери, доме и предстоящем пути, в которые она была погружена всю дорогу в порт.

– Мне, кажется, пора идти, – заметила Александра, поворачиваясь к Джону, – спасибо, – так немногословно попрощавшись, княжна развернулась, позволяя встречному ветру играть с волосами и лёгкой юбкой, и хотела было уходить, но Джон, помедлив немного, всё-таки остановил её.

– Нет, Алекс, постой! Я…я тебя…провожу, – пробормотал он, догоняя княжну и направляясь прямиком к судну.

Огромный пароход нетерпеливо испускал клубы пара и издавал глубокий, низкий звук, сотрясающий всю переднюю палубу; море жестоко билось о корпус корабля, шатая его, а ветер яростно завывал в турбинах. Было холодно, и Александра дрожала, стоя с герцогом у трапа, прощаясь вновь. Джон отдал Александре свой пиджак и стоял, глядя на неё, не в силах отвести глаз. Она была прекрасна. Солнце освещало её с левой стороны, и кожа её отливала там бронзой, а глаза хоть и были безжизненны и смотрели глубоко в волны морские, были так же восхитительны и черны, как и само море; в золотых волосах играл ветер, раздувая их, придавая им какую-то неописуемую лёгкость, схожую чем-то с невесомостью кружащегося в воздухе птичьего пера. Джон несколько раз набирал в грудь воздух, собираясь сказать слова прощания, но не мог вымолвить ничего.

– Что ж, Алекс, прощай, – вымолвил он, собравшись, наконец, и посмотрел прямо в глаза княжне, и обнял вдруг её крепко, но быстро отпустил и ретировался на несколько робких шагов.

– Прощай, Джонатан, – всё тем же мертвенным голосом произнесла Александра, и слёзы печали вновь проступили на непросохших глазах её.

Джон сошёл с парохода и остановился на пристани, глядя, как лайнер, сливаясь с холодным морем, уносит вдаль разбитое революцией и чьей-то жгучей ненавистью маленькое, но пылкое русское сердце.


Эпилог.


1

Это был холодный ветреный летний вечер, и на улицах Уинчестера совсем не было людей, по крайней мере, Джон никого не видел с веранды своего особняка, хотя, если бы даже кто-то и прошёл мимо герцога, он бы теперь вряд ли заметил.

Пролетел год с того момента, как Александра уехала в Америку, и день за днём всё в Хэмпшире менялось и менялось радикально. Уолт Френсис Мортимер совсем отошёл от болезни и практически не появлялся дома, участвуя в собраниях Кабинета Министров; он совсем похудел и помолодел и, казалось, был счастлив, временами даже очень; он стал обходителен и приветлив ко всем, а в особенности к Адель, которая была с головою погружена в заботу о герцогах Мортимер. Она прочитала все книги в огромной библиотеке особняка и немного интеллектуально изголодалась, ожидая новой информации, новой пищи для трудолюбивого, цепкого разума. С каждым днём графиня всё более трепетно относилась к Джону, который проводил всё свободное время за работой и сильно уставал, она видела, что молодой и неумолимый обычно герцог становился всё более приземлённым и безразличным, всё более похожим на своего прежнего отца. Это было недопустимо, но Адель, к счастью, знала причину этого морального упадка и понимала её. Будучи сильной и благородной, а главное, будучи невероятно милосердной девушкой, Адель сделала то, что, как она полагала, она обязана была сделать.

На улице уже совсем стемнело и начался мелкий и колкий дождь. Джон стоял у невысокой чёрной кованной оградки на веранде, облокотившись локтями на холодный и скользкий металл. Ветер трепал его рыжеватые волосы; пахло озоном и свежей травой; лежащие на кофейном столике бумаги, газеты и письма разлетались под натиском сильных порывов северного ветра, с шумом падая на пол, но и это не привлекало внимание герцога, который вглядывался в сумеречную линию загадочного горизонта и упрямо думал об одном, о том же, что занимало его голову весь этот длинный и одинокий год. Вдруг к парадному входу подъехал экипаж, а из особняка начали выносить разных габаритов сумки, портфели, чемоданы. Лакеи в белых перчатках, ёжась от холода и ненастья, поковали и складывали ловко багаж в поданный транспорт. «Отец приехал? – подумал Джон, – но отчего тогда чемоданы выносят из дома? Непонятно» – герцог отошёл от перилл и спустился скоро вниз по покрытым ковром ступеням. В прихожей у самой двери стояла графиня де Клер, одетая в лёгкое голубое пальто поверх свободного бежевого шёлкового платья. В руках Адель держала светлые кружевные перчатки французского стиля и бежевый зонт и выглядела достаточно озабоченной и несколько расстроенной, но невероятно красивой и утончённой. Иногда она вскидывала свою аккуратно уложенную в причёске голову и глядела на часы или выглядывала за порог и легонько вытягивала руку, чтобы понять не закончился ли ещё этот навязчивый дождь. Услышав шаги Джона, Адель элегантно развернулась на носочках и светло улыбнулась.

– Ты уезжаешь? – спросил Джон, хмурясь и переминаясь с ноги на ногу. Волосы его были растрёпаны, поэтому Адель аккуратно поправила их и легонько кивнула в знак согласия, – Но почему? Это всё я! О, прости меня, я был так…– но Адель только руку положила ему на щёку, прося, как бы, помолчать. Глаза её полны были светлых слёз, которые она уже не могла сдерживать. «Прощай, Джон» – прошептала она беззвучно, поцеловала Джона в правую щёку совсем близко к губам и, отстранившись, выпорхнула из особняка и, не оборачиваясь боле, села в поданный ей экипаж.

– Это всё твоя вина, Джонатан, как можно быть такой…таким, эх, слов не хватает, – говорил сам с собою Джон, поднимаясь к себе на этаж, – Адель, она ведь тонкая, чувствительная натура, с ней нельзя обращаться, как с пустым местом, я просто crétin98, – нашёл он, наконец-то, подходящее слово, – точно, точно, – тем временем он зашёл в свою спальню и осмотрелся по сторонам, а после кинулся к своему дубовому столу и немного порылся в ящиках, но потом посмотрел перед собою: на столе лежал белый гладкий конверт. Джон удивился ему, конечно, но тут же взял в руки и распечатал аккуратнейшим образом. «Там, должно быть, письмо от Адель» – предположил герцог и оказался полностью прав. Адель писала красиво, варьируя между русским и английским языками.

      «Дорогой Джон,

Спасибо тебе огромное за великолепно проведённое с тобою время, я была невероятно счастлива, но теперь мне должно ехать домой. Я уезжаю от тебя, не потому что ты мне наскучил или потому что я устала от герцогов Хэмпшира, но потому что так нужно, я уверенна в этом, это та самая высшая миссия, которая описана многими авторами во многих книгах, в которую я так искренне верю.

Ты сам мучаешь себя, дорогой Джон, хоть в этом и нет нужды. Ты изменился сильно с тех пор, как княжна Александра покинула этот дом. Сначала я не думала, что это примет хронический характер, но теперь, теперь я вижу это. Ты так похож на своего отца, ты абсолютно аналогично переживаешь то, что называется разбитым сердцем. Это невероятно трогательно, потому что не все люди так преданы и моногамны, но не об этом сейчас.

Джон, ты до сих пор остаёшься в Англии, потому что уверен, что должен оставаться здесь ради всеобщего спокойствия, но ведь это не так. Она, я уверена, Александра может испытать высокое чувство по отношению к тебе теперь, когда время прошло, когда потрясение, случившееся с нею, немного растаяло и расплылось. Раньше ей нужна была только семья, но теперь ты нужен ей, как глоток свежего и чистого воздуха, как капля родниковой воды. Поезжай в Америку, я купила билет, он лежит в конверте, а ещё, дабы облегчить страдания твои, я узнала, конечно, адрес: США, Чикаго, Линкольн парк 3/17. Не упусти свой шанс.

Искренне,

Адель»

Джон заглянул в конверт, там действительно красовался большой, глянцевый билет на «Олимпик».

– Спасибо, о, чудо! О, ангел! – прошептал герцог и поцеловал письмо. Какие-то новые кипучие силы поднялись в Джоне, и он тут же, будто, ожил. – Что ж, Джонатан, – сказал он вполголоса, стоя перед зеркалом, – завтра будет новый день, – и улыбка озарила прелестное лицо его.

2

В пять утра солнце поднималось на Востоке и наполняло ярким светом каждый уголок спокойного, умиротворённого Чикаго. Свободная, счастливая Америка жила размеренной, образцовой жизнью, купаясь в блеске золота, роскоши мехов и шёлка. Масловы занимали в Чикаго три больших и прелестных особняка, которые были приобретены на деньги от продажи всего имущества семьи Масловых, Бекетовых и князя К. в России.

В самом живописном и престижном месте, Линкольн Парке, стояли три больших белых дома, фасадами глядя на озеро Мичиган. Два дома, в которых жили супруги К. с сыном и чета Бекетовых с детьми находились совсем близко, так, что территории их даже не разделялись, сливаясь в одну большую и зелёную лужайку. Третий же дом, в котором до прошлого года проживала одна только княгиня Ольга Николаевна, располагался немного в отдалении и был, казалось, ярче и приветливее остальных. Уже год в этом прекрасном особняке проживала княжна Александра, и уже год особняк ещё ярче сиял, не уставая компенсировать печаль и тихую скорбь проживающих в нём.

Пятница двадцать пятого июля 1919 года выдалась солнечной и безветренной. Тихая гладь озера Мичиган светилась великолепным пшеничным переливом в лучах полуденного солнца. Александра сидела на узенькой деревянной скамье в садике и любовалась живописным видом озера. Пусть вода в нём не была такой чёрной и загадочной, она всё-таки манила княжну к себе. Александра задумчиво сидела в тишине замершей природы, когда услышала звонок в парадную дверь и, изрядно удивившись, поднялась тяжело со скамеечки и зашла внутрь светлой столовой, которая лишь белоснежными арками была отделена от большой и просторной гостиной.

– Я открою, Сашенька, – раздался из гостиной голос Ольги Николаевны, – не волнуйся!

Алекс немного сбавила темп, но всё же прошла в гостиную, чтобы узнать, кто, всё-таки, прибыл в это спокойное утро.

– Bon matin99, Ольга Николаевна! – произнёс немного пристыженно Джон, протягивая княгине свежий букет цветов, – Извините меня за столь неожиданный визит, но он оказался неожиданным и для меня самого.

Александра, увидев герцога только довольно громко охнула и прислонилась к арке так, чтобы Джон не мог её увидеть, не зная сама отчего и зачем. Но герцог, конечно заметил странный поступок Александры и как-то отступил назад, казалось, если бы никто так и не пригласил его войти, он бы просто развернулся и убежал.