Самое интересное, что подруги в этом и не нуждались — они сами отвечали на собственные вопросы.

— Сомневаюсь, он же по вечерам работает, — сказала Трисия.

— Ты должна понять: если он теперь будет у тебя постоянно, мы не сможем просто так, когда вздумается, вламываться к вам без приглашения, — продолжала гнуть свою линию Кэссиди.

— И то правда, — согласилась Трисия.

— Ничего подобного, — вставила я. — Он у меня не живет. Он перевозит вещи, возможно, готовясь когда-нибудь в будущем у меня обосноваться, но в настоящее время это не постоянное место его жительства.

— А я думала, что юрист среди нас я, — сказала Кэссиди.

— Ты хорошо меня учил, Оби-Ван.

— Видно, не очень хорошо. Будь я на твоем месте, этот молодой человек уже не один месяц имел бы официальный статус постоянного жильца, а то и носил кандалы с электронными датчиками.

— Ты же никогда не проявляла таких собственнических инстинктов.

— В моей жизни пока не было мужчины, столь их достойного.

Я оставила комплимент подруги без ответа. Кэссиди остановила свой выбор на изумительных серебряных серьгах колечками. Вообще-то для меня было очень важно, что мы с Кайлом потихоньку двигаемся к более стабильным отношениям, и я приходила от этого в полный восторг, но беда в том, что я страшно нервничала. Раньше мне не приходилось делить кров с мужчиной, мои романы трещали по швам и разваливались задолго до стадии обмена ключами. К тому же я ни разу в жизни так не сходила с ума ни по одному из представителей противоположного пола. Душа приходила в смятение, едва Кайл появлялся на пороге. Это пугало.

Сжав мне руку, Трисия прошептала:

— Я так за тебя рада.

— Как ты думаешь, сколько мне понадобится времени, чтобы все испортить?

— Типун тебе на язык, — замахала руками Трисия.

Кэссиди спрятала покупку в сумку и решительно направилась к выходу, мы с Трисией последовали за ней.

— Как бы ни хотелось мне остаться и научить малышку Молли поверить в себя, мне действительно пора. Раз уж придется сегодня стать свидетельницей того, как очередные чудаки собираются спасать мир, пора мне вернуться на работу. — И она закончила торжественно: — Мне в суд запросы оформлять, мне в суд запросы оформлять.

— У Роберта Фроста получилось куда симпатичнее, — сказала Трисия задумчиво, когда мы выходили на улицу.

Наш замечательный поэт что угодно сделал бы привлекательным. За исключением, пожалуй, Эйлин. Она из тех женщин, которые способны привлечь внимание, пока их не знаешь, а когда узнаешь, начнешь обходить стороной. Когда она к нам пришла, я даже подумывала, а не составить ли мне график таким образом, чтобы не пересекаться с ней на работе — например, приходить в редакцию за полночь. Но потом поползли слухи, что она вообще не уходит домой и ночует прямо в кабинете, и я поняла, что придется смириться с тем, что я вечно попадаюсь ей на глаза. Особенно учитывая, что она разрушила карьеру нескольким сотрудникам, оболгав их перед Издателем. Мне совсем не улыбалось, чтобы меня по ее милости тоже уволили.

Поэтому сердце у меня подпрыгнуло, когда по дороге к своему рабочему месту я увидела, как резко распахнулась дверь ее кабинета и Эйлин, вытянув вперед руку, вышла в зал диккенсовским Духом прошлого Рождества. Тщедушное привидение — без каблуков от силы полтора метра ростом — в прозрачной дизайнерской шифоновой блузке сеяло вокруг панику и ужас.

— Вот ты мне как раз и нужна, — сказала она, медленным жестом подзывая меня к себе.

Я с трудом удержалась, чтобы не оглянуться: наверняка все, кто стоял позади, успели забраться под столы и теперь трясутся там от страха.

— Надо же, какая удача, — сказала я, в глубине души сохраняя слабую надежду, что так оно и есть.

— Мы только что говорили о тебе. — Она лениво, словно разговор давался ей с трудом, смахнула со лба челку и едва заметно кивнула в сторону своего кабинета. С того места, где она меня остановила, я не могла определить, кто находится внутри — журналисты, редакторы или эскадрон смерти. Впрочем, я не очень торопилась это выяснить.

В нашей редакции человеческая жизнь протекает прямо на глазах, и это, конечно, здорово; одно плохо — иногда этим человеком оказываешься ты сам. Целый этаж без стен и перегородок с длинными рядами столов не дает ни малейшей возможности ни солгать, ни сохранить тайну. Конечно, коллеги об этом почему-то забывают, когда спят друг с другом, зато другим становится куда интереснее ходить на работу.

— Что случилось, Эйлин?

— Нужно обсудить статью о Гарте Хендерсоне.

Поскольку половина присутствовавших оторвалась от своих дел и прислушивалась к нашему диалогу, из нескольких подходящих к случаю реплик я выбрала наиболее вежливую:

— Прости, что ты сказала?

До недавнего времени Гарт Хендерсон провозглашал себя «рок-звездой рекламы» и был известен дерзкими выходками как в проводимых им рекламных акциях, так и в светской жизни. Но три недели назад Гарт Хендерсон стал трупом: его застрелили в шикарном номере отеля «Карлайл». Если конкретнее, в него стреляли дважды — в пах и в голову, причем, судя по всему, именно в этой последовательности. В связи с этим убийством полиция никого не арестовала, но долго беседовала с его бывшей супругой Гвен Линкольн и главой рекламного агентства «Уиллис Уорлдвайд» Ронни Уиллисом, который незадолго до гибели Хендерсона подумывал о слиянии их предприятий. Я тогда порадовалась, что дело поручили не Кайлу, потому что на полицию оказывали сильнейшее давление (в основном многочисленные влиятельные друзья Гарта) и требовали ускорить расследование.

Трудно сказать, где в рекламных кампаниях Гарта Хендерсона заканчивалась провокация и начиналось прямое подстрекательство. Его клиенты за свои деньги в конце концов часто получали дополнительные очки и известность, потому что любая рекламная акция Гарта с изрядной долей вожделения и сексуальным привкусом заканчивалась скандалом в СМИ. В результате его реклама появлялась не только там, где он за нее платил, но и в программах новостей и журналах, жестко его критиковавших за непристойность и разврат. Клиенты же почти единодушно считали плоды его трудов точно бьющими в цель.

За последнее время единственным недовольным клиентом был, кажется, Джек Дагласс, исполнительный директор «Замороженных продуктов от Дагласса». Для рекламы новой серии соевого мороженого Гарт со своим агентством придумал картинку, на которой молодая киноактриса с пышными формами, больше известная тем, что в пьяном угаре появлялась в ток-шоу, выходивших в эфир поздно вечером, словно готовится к оральному сексу с рожком соевого мороженого. В телевизионном ролике она с нарастающим возбуждением сначала снимает с мороженого обертку, потом, облизывая губы, медленно подносит его ко рту. Гвоздем рекламы стала фраза: «Ну же! Тебе понравится».

Объемы продаж, особенно среди юнцов-первокурсников, тут же резко возросли, но критики и ученые мужи подняли страшный шум. По мере нарастания бури в СМИ влиятельные люди принялись публично разносить и бичевать неоконсерватора Дагласса, которому, по слухам, прежде сами же прочили политическую карьеру. Говорят, даже теперь, когда страсти улеглись, его политические перспективы в лучшем случае туманны. Зато Гарт Хендерсон приобрел несколько новых клиентов.

— Я говорю, статья о Гарте Хендерсоне, — повторила Эйлин с кислой миной и нотками раздражительности, ставшими для всех ее визитной карточкой. — Я немного изменила свою точку зрения в этом вопросе.

Когда стало известно о гибели Гарта Хендерсона, меня заинтересовали многочисленные слухи и кривотолки в связи с именем Гвен Линкольн. Этот интерес только обострился, когда в поисках преступника полиция, похоже, зашла в тупик. Я предлагала Эйлин написать статью о супругах (и, конечно, об убийстве), но она от меня отмахнулась, сказав, что это случай из разряда «когда плохо заканчиваются хорошие разводы». С чего бы она так резко изменила свое мнение?

Пока я размышляла над вариантами ответа и о том, стоит ли напрямую задать Эйлин этот вопрос, из ее кабинета вышел худощавый человек с прекрасно очерченными скулами и копной густых непослушных волос песочного цвета. Сначала я узнала шевелюру, а потом и лицо: это был Эмиль Требаск — восходящая звезда в мире моды, почти божество. На всех рекламных плакатах его улыбающееся лицо непременно отражается в какой-нибудь поверхности, а глаза ободряюще взирают на потрясенных юнцов и девиц, тискающих друг друга перед фотокамерой в созданной им наполовину натянутой одежде. Поиски его отражения в каждой новой рекламе уже превратились в подобие игры, вроде помогающих детишкам адаптироваться к взрослому миру моды картинок, где нужно отыскать мультяшного Вальдо[1] — смешного человечка в полосатой красно-белой кофте и шапке с кисточкой.

Меня чрезвычайно удивило его появление. Такие люди обычно сами к нам не приходят — это мы к ним идем. Эйлин, убедившись, что это зрелище произвело на меня должное впечатление, победно ухмыльнулась:

— Ты ведь знакома с Эмилем?

За последние пару лет я выложила кучу денег на покупку его одежды, но, конечно, не была с ним лично знакома. Чтобы хотя бы приблизиться к людям его уровня, мне бы пришлось совершить серьезный рывок вверх по социальной лестнице. Эйлин об этом прекрасно знала и, кажется, получала от этого истинное наслаждение.

— Не имела удовольствия. Очень приятно, мистер Требаск, — сказала я, протягивая руку.

Он как-то очень слабо ее пожал, словно опасаясь, что кто-то из нас может сломаться. Уверена, на меня его обеспокоенность не распространялась.

— Миз Форрестер, рад, что вы поговорите с Гвен, — сказал он со своим знаменитым выговором — в модных журналах еще недавно много спорили, швейцарский ли это акцент или произношение человека, желающего поддержать интерес публики к своей персоне.

Значит, речь идет не просто о статье об убийстве — я беру интервью у главной подозреваемой! К чести своей скажу, что я никак не выдала охватившего меня бурного волнения. Да, но какое отношение ко всему этому делу имеет Эмиль Требаск? Более того, что от этого получает Эйлин?

— Благодарю вас, мистер Требаск, — сказала я с улыбкой, одновременно пытаясь нащупать связь между этими весьма интересными вопросами.

— Гарт был величайшим талантом, гением, но в его гибели нельзя винить Гвен. Это абсурдное обвинение: она и мухи не обидит, не то что отстреливать кому-то его причиндалы.

Я поджала губы, придавая лицу профессиональное выражение, и кивнула. Требаск расценил это как знак одобрения и еще больше оживился:

— Очень важно, чтобы все вокруг понимали, что происходит.

Поскольку я и сама пока мало что понимала, я снова авторитетно кивнула.

— Из Гвен сделали козла отпущения, а это несправедливо. Если рассказать людям правду, полиции придется серьезнее заняться поисками истинного убийцы, верно? И тогда снова можно будет спокойно жить и заниматься делом.

Я удержалась от очередного кивка, одновременно пытаясь припомнить, что связывает Гвен Линкольн и Эмиля Требаска. Он сунул мне в руку крохотный стеклянный флакончик.

— Это «Успех», — проворковал он.

Я поднесла флакончик к носу, вдохнула и почувствовала смесь запахов кедра и жимолости с едва уловимым привкусом дымка и мускуса. Поистине сладкий запах успеха — и я вспомнила.

— Чудесный букет, — произнесла я.

«Успех» должен был стать первым в серии духов, которую собирался выпускать Требаск, а Гвен Линкольн выступала в этом совершенно новом для него деле в качестве партнера. Раньше она работала исполнительным директором в нескольких косметических фирмах. Но — что не менее важно — ее первый супруг скончался совсем молодым, после чего она превратилась в невероятно богатую вдову. После гибели Гарта разнесся слух, что он обнаружил в их с Гвен брачном договоре уязвимые места и в бракоразводном процессе собирался выжать из нее максимум денег. Но не успел, потому что она пустила ему пулю в лоб. И не только в лоб. По крайней мере, ходили именно такие разговоры.

Возможно, в трудную минуту Эмиль решил протянуть ей руку помощи и поэтому явился к нам, чтобы договориться об интервью. Конечно, поступок благородный, но я все-таки не могла взять в толк, какую выгоду преследует Эйлин, ибо в любом уравнении с ее участием всегда важен вопрос о лично для нее выгодном результате.

Требаск снова легонько тронул меня за руку — я даже решила, что он сейчас заберет свой флакончик обратно.

— Вы как-то написали очень талантливую статью об убийстве Лисбет Маккэндлис. Уверен, на этот раз у вас получится не хуже.

— Благодарю за комплимент, — сказала я, продолжая импровизировать.

Требаск обернулся к Эйлин:

— Вы станете прекрасным дополнением к знаменитостям, которые выступят моделями на дефиле во время моего гала-представления.