— Мне уже полагался месячный отпуск, так что зарплата остается за мной. Но не знаю, как долго я здесь останусь…

Затем я представила Дуга. Его лица я тоже не увидела. Спустя некоторое время мы все пошли на кухню отведать плотный ужин из вареной телятины с капустой, жареной картошкой и морковью. Дядя Уильям подал красное испанское вино и произнес короткую речь о том, как хорошо, что семья снова собралась вместе.

— А когда наступят выходные, — сказала тетя Элси, — мы все съездим к дяде Альберту в залив Моркам. У него ребенок так вырос, вот увидишь!

Некоторое время разговор шел о воскресной семейной встрече, о том, что я впервые увижу дядю Альберта и Кристину моих кузенов, и мы все соберемся под одной крышей, включая бабушку, которая обычно не покидала своего дома. Разговор снова и снова вращался вокруг этой темы — обсуждали подготовку к событию, до которого осталось пять дней. Я молчала и подумала, как приятно будет провести один день вдали от гнетущей атмосферы мрачного дома бабушки.

Дядя Уильям повернулся ко мне и спросил:

— Скажи мне, Андреа, как тебе нравится в холодном доме нашей мамы?

Все рассмеялись.

— Послушай, Уильям, — сказала тетя Мэй, — ты не можешь отвезти ей электрический обогреватель и поставить его в ближней спальне? Должно быть, Андреа там ужасно холодно спать.

— Нет! — вдруг возразила я и удивилась себе. — Я хочу сказать, что мне тепло. Честное слово. С грелкой и под одеялами мне очень тепло. Правда!

Что я говорю! Это ведь неправда. В той комнате я была совершенно несчастной. Электрический обогреватель очень бы пригодился. И все же я хотела понять, почему возражаю — обогревателю там просто не место… вот и все…

— Тебе там правда хорошо спится, дорогая? — спросила Мэй по-матерински озабоченно.

— Да, правда.

— Знаешь, — сказал дядя Уильям, отправляя в рот полную ложку картошки, — в той спальне всегда холодно. Но ведь весь этот дом холодный. Он всегда таким был. Но я никогда не жаловался. После того как вы с Рут повыходили замуж и уехали, эта ближняя спальня стала моей. Там стоял адский холод, но я не жаловался. Вы обе были такими неженками.

Я наблюдала за своим дядей, глядя поверх фужера. Когда он посмотрел на меня, я улыбнулась.

— Неженки, я правильно говорю? — спросил он и подмигнул мне.

Я только посмеялась.

— Правда, там ничего. Я говорю о холоде. Все же это старый дом, разве не так? К тому же среди ночи обязательно слышишь странные звуки. Вот это как раз…

— Да? Что это? Странные звуки? О чем ты говоришь?

— Ну вы же знаете. — Я лениво ковыряла вилкой свою капусту. — Посреди ночи тебя будят странные звуки. С вами разве такого никогда не бывало?

Он приподнял брови.

— Насколько припомню, такого не бывало. В том доме я не слышал никаких звуков. У него толстые стены, не то что у нынешних хибар. Сто лет назад дома строили навечно! Нет, ночью меня ничто не беспокоило. А вот этот дом поскрипывает, правда, Мэй?

— Но я хотела поинтересоваться, — торопливо продолжила я. — Разве вы никогда не ходили по этому дому? Не слышали странных звуков или, может… заметили что-то необычное? Понимаете, вещи, которые невозможно объяснить?

Дядя Уильям непонимающе уставился на меня.

— Что ты хочешь сказать, Андреа? — спросила Элси, беря бутылку с вином. — Что там водятся призраки?

Все рассмеялись — Уильям, Элси, Мэй. Дядя Эд только улыбнулся и не переставал есть.

— Я не это хотела сказать, — ответила я, хотя именно это имела в виду. — Но мне хотелось узнать, не…

— Андреа, ты что-нибудь видела? — спросила Мэй.

— Я ничего не видела. Но понимаете, если в Лос-Анджелесе дом простоял сто лет, то у него есть своя история. Понимаете, своя легенда. О нем много чего рассказывают.

— Нет, здесь такого не бывает, — сказал дядя Уильям. Он взял миску с телятиной, выложил остатки мяса в свою тарелку, подровнял их ложкой и шумно поставил миску на место. — В Англии слишком много домов, которым сто и больше лет. Ведь не может быть так, чтобы во всех обитали призраки, правда? Если ты хочешь увезти легенды с собой в Америку, тогда за этим добром тебе надо отправиться в Пенкет. Здесь ты ничего подобного не найдешь. Время призраков ушло.

Элси смотрела на меня, наклонив голову.

— Андреа, ты расстроилась?

— Не смейтесь! Конечно нет! Мне просто хотелось узнать, вот и все.

— У американцев забавные представления об Англии, ведь так? — сказал дядя Уильям. — Будто мы здесь все живем в домах с призраками и тому подобное. Для них здесь слишком холодно!

Он расхохотался, и я искренне пожалела о том, что завела этот разговор.

Немного успокоившись, он сказал:

— В нашем старом доме ведь нет ничего таинственного. Элси, я правильно говорю? Я родился в тысяча девятьсот двадцать втором году и прожил там почти до тридцати лет. И ни разу не видел и не слышал ничего необычного. В этом доме всегда было приятно и тихо. Его строили на славу. Толстые стены, не такие, как у современных домов. Знаете, наша Кристина рассчитывает накопить деньги, чтобы купить один такой дом в…

Когда разговор перешел на другие темы, я решила молчать. У меня возникло ощущение раздражения и разочарования. В самом деле, я надеялась, что странные вещи, происходившие со мной в этом доме, обычное дело, и родственники с подобным сталкивались еще до моего приезда.

Но они ничего не знали. Совсем ничего.


После ужина, пока еще дядя Уильям и тетя Мэй, по обыкновению, не отправились к дедушке в больницу, я решила позвонить маме. Родственники тут же поддержали мою идею, и, к моей большой досаде, стоило только отозваться телефонисту, как все собрались вокруг меня и можно было не надеяться на то, чтобы откровенно поговорить с мамой.

Более того, родственники по очереди начали здороваться с ней. Когда все было сказано, слезы пролиты и трубка много раз передавалась по кругу, оказалось, что я почти не успела поговорить и сильно расстроилась. Казалось, будто меня обманули. Я так много хотела ей рассказать, столько спросить. Но вышло так, что я успела всего лишь спросить, как у нее нога, немного рассказать о дедушке, о том, как мне живется у бабушки, и затем передать, что еще четыре родственника дожидаются своей очереди у телефона.


По пути в больницу дядя Уильям и тетя Мэй высадили меня у дома бабушки. Они задержались, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, рассказать, какой у нас получился чудесный ужин, и пожалеть, что ее там не было. Пока они разговаривали, я мысленно ругала себя за то, что у меня не хватает сил сопротивляться влиянию этого дома, которое я почувствовало сразу, стоило только войти в него. Я твердила, что должна больше думать о благополучии дедушки (в конце концов, ведь я из-за этого приехала сюда) и не предаваться мрачным мыслям о странном доме.

В девять часов, когда мы с бабушкой снова сидели у газового обогревателя, она включила радио, чтобы послушать «Час шотландской музыки». Не успели волынки проиграть и пяти минут, как все началось снова. Мы уселись поудобнее и молча слушали музыку. Бабушка без слов подпевала «Восхитительной Грейс», и вдруг я заметила, что часы остановились.

Я уставилась на них.

Затем где-то позади, словно издалека донеслись звуки плохо настроенного пианино — снова играли «К Элизе», но на этот раз чувствовалась более опытная рука.

Я взглянула на бабушку. Она прислонила голову к спинке кресла и с полным умиротворения лицом безмятежно подпевала «Восхитительной Грейс». Казалось, это длится вечно, будто время остановилось и мы очутились между двух миров. Я недоверчиво смотрела на бабушку. Как она могла не слышать звуков пианино!

Мое лицо пылало. Казалось, будто стены комнаты сдвигаются, меня обуял страх.

— Бабуля…

Она не открыла глаза.

Пианино заиграло громче. Оно было совсем рядом, звуки заполняли пространство, в то время как шотландская волынка слышалась где-то далеко.

— Бабуля…

Наконец она подняла голову.

— Что случилось, дорогая?

Как только она открыла глаза, пианино умолкло. Я взглянула на часы. Они снова затикали.

— Бабуля, я страшно устала. — Я провела руками по своему лицу. — Ничего, если я пойду спать?

— Обязательно ложись! Это я виновата, что не даю тебе спать.

Она достала трость и хотела было подняться.

— Бабуля, не вставай. Тебе не надо вставать.

— Боже упаси! Я не буду здесь сидеть и мешать тебе уснуть.

— Что…

— Твой халат и ночная рубашка уже под подушкой. Мне не хотелось, чтобы ты снова поднималась по этой холодной лестнице.

Я смущенно посмотрела на диван и заметила, что диванные подушки сняты, одеяла расстелены.

— Ты хочешь, чтобы я сегодня здесь спала?

— Конечно! Вчера тебе было так хорошо и тепло, в той спальне тебе больше нечего делать.

— Да, но…

Во мне вспыхнул неведомый дух противоречия, вдруг захотелось снова подняться наверх. Запинаясь, я пыталась все объяснить бабушке.

— Это было прошлой ночью. Мне приснился кошмар. Сегодня ничего такого не будет. Честное слово, бабуля, эта спальня…

— Пустяки, дорогая. Я виновата, ведь ты слышала мои жалобы насчет того, как дорого стоит газ, и мою болтовню об электроэнергии, а теперь тебе совестно пользоваться газовым обогревателем. Ладно, не обращай внимания на ворчание старухи. Пусть обогреватель горит все время, пока ты будешь у меня, вот и все. Спокойной ночи, дорогая.

Я беспомощно смотрела, как она, прихрамывая, выходит из комнаты и закрывает за собой дверь, затем шумно села на диван. Что все это означало? Что дернуло меня спорить с ней? В самом же деле здравый смысл подсказывал, что эта гостиная лучше всего подходит мне для спальни. И все же… какая-то тайная сила подбивала меня подняться наверх, будто вынуждая поступать вопреки собственной воле.

Я подняла голову и оглядела комнату. Довольно обычная комната, обставленная знакомой мебелью и всякой всячиной. И все же… почему я не могла успокоиться? Ведь двух дней достаточно, чтобы справиться с усталостью от длительного полета. Ну конечно же, я привыкала к новой обстановке. И все же, как это ни странно, жуткий страх перед этим домом не только не уменьшался, как я ожидала, а, наоборот, усиливался.

А это пианино… Видно, бабушка его не слышала. Как это могло получиться? Откуда доносились эти звуки? Неужели их слышала только я одна? Но почему? Почему ни один из моих родственников в этом старом доме не сталкивался с чем-то загадочным? Почему это случилось только со мной? Неужели я своим приездом разбудила нечто таинственное? Неужели во мне есть что-то, способное оживить древних духов этого дома?

Я резко подняла голову и посмотрела на потолок.

А что это за звук?

Не отрывая глаз от потолка, я осторожно поднялась и напрягла слух. Мне послышалось, будто плачет женщина.

— Бабуля? — прошептала я.

Вдруг я забыла о собственных тревогах и подумала, что бабушка лежит в постели и плачет. Я выбежала из комнаты в темный коридор. Второпях я не заметила, что часы снова остановились.

Глава 5

Я едва слышала рыдания, поскольку сердце сильно стучало и окутанная мраком лестница страшила меня. Жаль было бабушку, одиноко плачущую в своей комнате. Что мучило ее? Включив в коридоре свет, я осторожно подошла к двери ее комнаты и. прижавшись к ней ухом, начала прислушиваться. Из спальни бабушки не доносилось ни звука. Ничего не понимая, я отступила назад и посмотрела в коридор. В свете одинокой лампочки были видны смутные очертания ближней спальни. Она была закрыта. Похоже, плач раздавался оттуда.

Меня окружала холодная, как лед, ночь, тишину нарушал лишь плач. Эта тишина нависла, словно тяжесть, и отдавала смертью. У меня мурашки пробежали по коже. Росло желание повернуться и бежать, а я не могла сдвинуться с места, ибо в этом темном коридоре затаилась сила, которая вынудила мою руку взяться за дверную ручку.

Я тихо отворила дверь, увидела перед собой бесконечный мрак и почувствовала, что мне в лицо подул холод. Непреодолимая сила затягивала меня в спальню, в темноте я напрягла зрение и, переступая через порог, увидела странный свет, излучаемый невидимым источником. Этот свет падал на середину комнаты, где стояла кровать, и дальше растворялся в тумане, как венец, используемый в кино для создания эффекта мягкого сумрака. Стены оставались в темноте.

С раскрытым ртом я смотрела на лежавшее миниатюрное тело в белом одеянии на кровати.

Это была девочка лет двенадцати или тринадцати, она лежала ничком, ее плечи вздрагивали от рыданий. Доходившее ей до пят платье из белой хлопчатобумажной ткани украшали оборки, кружева, ленты. Узкую талию обхватил большой пояс, завязанный на спине в огромный узел, а на ногах были маленькие кожаные туфли-лодочки. Из-под платья виднелись нижние юбки с оборками и белые чулки. Обхватив лицо руками, девочка рыдала так, что казалось, у нее сердце разорвется.