– Роза, не смей...

– Почему? – удивилась она. – Хоть раз в жизни мне хочется сказать тебе те слова, которых ты заслуживаешь... Взять, например, твоего Бабенко – он же у тебя вместо няньки. Да-да! Ты без него шагу ступить не можешь. И ты его боишься... – шепотом произнесла она в дверную щель. – Он сильный мужик, он себе на уме. А кто знает, какие у него там, в голове, копошатся мысли? Думал ли ты о том, что он тебя презирает? А, Коля?..

– Роза, перестань. Я за себя не отвечаю...

– Конечно, он тебя презирает, – сама себе убежденно ответила Роза. – Ты ведь даже с собственной женой разобраться не можешь. Тебе пришлось хитростью заманить меня к себе и запереть...

Николай уже не стонал, он рычал, там, в другой комнате... Неожиданно рычание перешло во всхлипы.

– Ро... за... Как... как ты можешь? – с трудом выдавил Николай из себя. – Ты неблагодарная... Я же столько для тебя сделал!

– Ты очень мало для меня сделал, – сказала она в ответ. – Ты был добр со мной только до определенной черты. Минимум из возможного! Да и то потому, что существует общественное мнение, а ты очень щепетилен в этом плане! Как только ты чувствовал, что я угрожаю твоим финансам и твоей личной свободе, ты моментально ставил меня на место. Я была у тебя вместо коврика, потому что об меня было очень удобно вытирать ноги. Я была такой жалкой, что на моем фоне ты чувствовал себя настоящим королем. Но теперь все кончено. Я уже другая. Я не вернусь.

Всхлипы моментально утихли.

– Роза... Роза, я тебя не отпущу. Это уже... это уже дело принципа!

– Отпустишь. Хотя бы потому, что я жду ребенка. И это не твой ребенок, – мрачно сказала Роза. Она знала, она понимала – не стоит открывать этой тайны, но остановиться уже не могла.

– Ты врешь! – удивленно воскликнул он. – Ты же не можешь иметь детей!

– Тем не менее...

– Ты врешь! Ты это придумала специально, чтобы сделать мне больно!

– Это правда! – коротко засмеялась она.

Прислушалась – за дверью стояла тишина. «Поверил... – догадалась она. – Он ведь знает – такими вещами не шутят... Он поверил!»

И только сейчас ей стало страшно. В своем желании как можно сильнее уязвить Николая она зашла слишком далеко.

– Убью, – вдруг сказал он – там, за дверью. – Придушу, словно тварь...

Роза похолодела.

– Николай Владиславович, не стоит, – где-то там раздался голос Бабенко.

– Убью!!!

– Николай Владиславович, будьте благоразумны, – с натугой говорил Бабенко, словно силой удерживая своего шефа. – Давайте не будем поддаваться эмоциям... Давайте придумаем что-то более изящное...

– Гоша, пусти! Она меня довела... Гоша, ты понимаешь – этого уже нельзя терпеть!..

Они пыхтели там и тяжко топали по полу. Роза с содроганием прислушивалась к этим звукам. «Господи, что я наделала... Зачем сказала ему?!»

Потом настала тишина. Щелкнул замок, и дверь распахнулась – на пороге стоял Бабенко, красный от натуги.

– Уходите, Роза Витальевна, – с ненавистью глядя на нее, сказал тот. – Скорее!

– А он?

– Он там, в кабинете. Я его тоже запер на ключ...

Повторять дважды Розе не пришлось – она побежала к выходу, схватила свою сумочку, стоявшую в прихожей на подзеркальнике. Еще минута – и она уже выскочила из подъезда.

Был поздний вечер, и в теплых сумерках летел, словно метель, тополиный пух.

Мимо по дороге неспешно катилось такси. Роза замахала рукой – такси моментально остановилось перед ней.

– Куда?

– В Камыши.

– Это где это такое? – лениво удивился таксист.

– Поехали скорей, по дороге объясню! – нетерпеливо воскликнула Роза.

* * *

«В знак веры в жизнь вечную, в воскресение из мертвых клали на Востоке в древности розу Иерихона в гроба, в могилы.

Странно, что назвали розой да еще розой Иерихона этот клубок сухих колючих стеблей, подобный нашему перекати-поле, эту пустынную жесткую поросль, встречающуюся только в каменистых песках ниже Мертвого моря, в безлюдных синайских предгориях. Но есть предание, что назвал ее так сам Преподобный Савва, избравший для своей обители страшную Долину Огненную, нагую, мертвую теснину в Пустыне Иудейской. Символ воскресения, данный ему в виде дикого волчца, он украсил наиболее сладчайшим из ведомых ему земных сравнений...»

(Иван Бунин. «Роза Иерихона».)

* * *

Она была права.

Она говорила очень наивные, действительно какие-то детские слова – но она, конечно, была права. Бабенко и сам чувствовал нечто подобное раньше, только его мысли не были облечены в какую-то конкретную форму. Он просто знал, что его шеф – слабак, только не позволял себе развивать эти мысли дальше.

Он, Георгий Семенович Бабенко, был честным человеком и честно выполнял свою работу. Он был обязансвоему шефу, в свое время выручившему его из неприятной ситуации, и потому сама личность господина Тарасова его не интересовала. Ну да, со слабиной человек, что ж теперь... Бабенко иногда даже испытывал удовольствие от того, что господин Тарасов совершенно не может без него обойтись. Один раз удрал в город без него, и что же? Всю физиономию ему расквасили... Будь с ним рядом он, Бабенко, такого безобразия бы не случилось.

Вот опять же с женой у господина Тарасова были проблемы. Обиделась она, что у мужа любовница есть, и из дома удрала. Сама себе любовника завела из принципа. Ну, может, и не из принципа, а правда влюбилась, однако дела это не меняет.

Удрала и удрала – черт с ней, случись такое с Бабенко, то он ни за что бы вертихвостку возвращать не стал, поскольку у него гордость есть.

Но господин Тарасов точно свихнулся из-за женушки.

И ладно бы она красоткой какой была, а то – ни кожи ни рожи. Рыжая и бледная, чисто чухонка какая! И возраст у ней... Конечно, старухой Роза Витальевна не выглядела, скорее даже наоборот, но в паспорте-то у нее – сорок лет!

Он, Бабенко, принципиально никогда не женился. Он любил молоденьких девушек. Чтобы студентка или так, выпускница... И они его тоже любили, очень их заводил его суровый вид и седина.

Он, Бабенко, был одиноким волком и наслаждался своим положением. В черном костюме, подтянутый, при деле...

А сегодня его эта Роза Витальевна «рабом» назвала. Тоже правда, как ни крути! Нормальному человеку хочется, чтобы не он прислуживал, а ему. Чтобы он сам был хозяином, а не над ним кто-то стоял...

И это было ужасно неприятно, единственное, что хоть сколько-то могло утешить, это то, что хозяину досталось еще больше. Уж того-то опустили по полной программе!

Какие же все-таки они стервы, эти бабы... Немудрено, что после всех тех слов, что Роза Витальевна наговорила шефу, тот пришел в совершенно невменяемое состояние. Зарыдал и начал дергаться, точно эпилептик.

Бабенко сразу понял – еще чуть-чуть, и шеф ворвется к своей беглой женушке. Начнет ее душить, как и обещал. А уж если он ее задушит, то не миновать суда. И в этом случае уж вряд ли какие связи помогут – убил человека, и все тут. Это Бабенко хорошо знал, поскольку сам служил когда-то в органах. Ну, конечно, могут суд присяжных созвать и давить на то, что человек в состоянии аффекта был, из ревности сотворил такое... Ежели адвокат хороший да присяжные чувствительные, то, может, и обойдется. Дадут совсем немного. Но все равно – разве хорошо это?..

И Бабенко быстренько скрутил своего шефа, затолкал в кабинет, а Розу Витальевну поскорее отпустил.

По опыту Бабенко знал – шеф, человек очень вспыльчивый и гневливый, быстро отойдет, сам потом спасибо скажет...

Бабенко налил воды из графина, выпил половину стакана, причесал перед зеркалом волосы.

– Гоша, открой! – вопил шеф в кабинете и колотил кулаками в дверь. – Гоша, ты что делаешь...

– Николай Владиславович, я открою, если вы успокоитесь, – сухо сказал Бабенко. – Вы сейчас сами для себя опасность представляете.

– Открой! Я тебя уволю... Открой, кому сказал!.. – бесился шеф.

Бабенко допил воду.

Шеф бился в истерике, но потом замолчал – наверное, понял, что проще будет утихомириться.

Бабенко подождал еще немного и только тогда распахнул дверь кабинета.

– Ну вот, наконец-то... – пробормотал хозяин, улыбаясь странной, какой-то скособоченной улыбкой (наверное, из-за того, что у него было лицо разбито).

– Вы меня простите, Николай Владиславович, но я был вынужден это сделать, – сдержанно произнес Бабенко. – Сами понимаете, какими бедами ваш гнев мог обернуться. Вы могли убить Розу Витальевну.

Господин Тарасов поправил галстук на шее, точно тот его душил.

– Да, Гоша, мог... – все так же улыбаясь, сказал он. Потом увидел графин на столе. – Очень пить хочется!

Бабенко налил воды в стакан.

– Спасибо... Да, Гоша, а где мой телефон? Кажется, он у меня из кармана выпал, когда мы тут с тобой боролись... Посмотри под диваном.

– Хорошо, Николай Владиславович, – сказал Бабенко и опустился на четвереньки. «Надо же, как быстро в разум вошел...» – подумал он.

И в этот момент словно небо разверзлось над его головой – что-то с силой ударило Бабенко по затылку, со звоном посыпалось стекло и... Дальше он ничего не помнил.

«Вот гад, – мелькнула только вялая мысль, перед тем как Бабенко окончательно потерял сознание. – Он же меня графином по башке шарахнул...»

...Георгий Семенович Бабенко пришел в себя только минут через тридцать. По крайней мере, так утверждали настенные часы с подсветкой.

Было совсем темно.

– Вот гад... – простонал он, садясь на полу. Ощупал затылок – пальцы были мокрыми. «Кровь!» – Бабенко встал, включил свет. Зеркало отразило его залитое кровью лицо. Вокруг валялись осколки разбитого графина.

И тишина... Во всей квартире стояла тишина.

«И это за все хорошее, что я для него делал? – со скорбью подумал Бабенко. – Он что же думает – что я его раб и все готов терпеть? Ну уж дудки...»

* * *

Я загляделся

В небеса. Та самая

Луна, как роза,

Над горою Микаса

В префектуре Касуга.

(Классическая японская танка. Автор – Абэ-но Накамаро, 698 – 770 в. н. э.)

* * *

Была уже совсем ночь, когда Роза оказалась в Камышах. Она скользнула на свою часть дома, быстро заперла дверь и только тогда почувствовала себя более-менее спокойно. От усталости и перенапряжения у нее кружилась голова.

Она хотела сразу же обзвонить Костиных друзей, поднять всех на ноги, бить в набат, спасать его... Даже бывшей Костиной жене собралась звонить – та, кажется, была довольно известным человеком и наверняка у нее имелись какие-то связи!

Но потом поняла, что если не отдохнет прямо сейчас, то бог знает что может случиться... И потом, будить среди ночи людей не имело смысла. Ночью (насколько Роза это знала) дела не делались.

«Завтра... завтра все будет ясно. Прямо с утра... Да, рано утром! Я встану и...» – но додумать свою мысль Роза так и не успела. Она рухнула на постель как была, одетой, и моментально провалилась в глубокий сон.

ВТОРОЙ СОН РОЗЫ

...Ослепительно блестела черная вода, и от мягкой, поросшей густой короткой травой земли шло парное тепло.

Роза сидела на берегу и смотрела то на воду, то на другой берег, весь заросший высокой стеной камышей.

«...нет, я все-таки не понимаю, Серега, что ты называешь душой, – недовольно сказала она. – Объясни, пожалуйста, подробней!»

«Все очень просто: у сознания есть три стороны. Одно направлено на окружающий нас мир – это предметное сознание. Другое – направлено внутрь самого человека, и оно называется самосознанием. И есть еще сознание как поток непосредственных переживаний. Первые две стороны всегда назывались духом, а третья – душой...» – ответил ее собеседник.

«Все равно непонятно!» – с досадой произнесла Роза, глядя на другой берег.

«В д-духе человек возвышается над природой, познает законы мироздания, строит машины, возводит д-дома... В принципе, все это может делать и искусственный интеллект. А д-душа – это нечто более глубокое и значительное...» – сказал третий собеседник.

«В глубине человеческого сознания течет изменчивая и невидимая река – поток душевных переживаний. Душевная жизнь подобна бесконечной мелодии. И все, что ни случилось бы с человеком, откладывается в его памяти, меняет его... И потому человек каждый раз – уже другой. Например, ты видишь дом...»

«Свой дом?» – с любопытством спросила Роза.

«Да. Ты видишь не просто старый дом, знакомый тебе с детства, ты видишь нечто, что состоит из твоих радостей и твоих печалей. Здесь жили те, кого ты любила, здесь пришли к тебе мысли о том, что жизнь конечна, здесь вошли в твою кровь первые детские страхи, ты в первый раз осознала, кто ты – песчинка из миллиарда себе подобных или отдельно взятая система Вселенной... Этот дом – часть твой души».