— То есть после вашего отпуска я могла бы вернуться? — задумалась Чармиэн.

— А вам и не надо уезжать. У меня для вас есть маленькое предложение, если вы не слишком щепетильны. Девушка, которая присматривает за малюткой Жаком уходит. Вы имеете опыт общения с детьми?

— Не особенно много.

— Ну, тут главное — иметь здравый смысл остальному вы научитесь быстро: менять ему одежду и кормить. И еще вам придется гулять с ним каждый день, если вы не будете возражать.

— Возражать? — воскликнула Чармиэн. — с удовольствием, и вообще я люблю детей.

И я знаю, как менять им одежду, — у меня есть маленькие племянницы. Так, мадам, вы говорите…

Она стремительно потянулась и чуть не опрокинула столик, который удержала Рене. Остаться в Париже и не возвращаться к своей нудной службе — да за это она готова была мести улицы, если б Рене ей это предложила.

— Пожалуйста, зовите меня по имени, — предложила хозяйка. — Мы с Леоном составили этот маленький план ночью. Вы станете присматривать за Жаком и сможете поехать с нами в «Шатовьё». Мы вас снабдим карманными деньгами, а потом вы сможете начать работу в салоне. У вас ведь, как я поняла, иностранный паспорт. Так что Леон должен получить для вас разрешение.

— Это просто подарок судьбы! — воскликнула Чармиэн.

— Ну, не совсем так, — предостерегла ее Рене. — Жак похож на своего отца — или все, или ничего; вы еще убедитесь, это очень требовательный малыш.


Но Чармиэн так не показалось. Жак был самый покладистый ребенок, окруженный всеобщей любовью и, кроме того, как положено в его возрасте, проводивший три четверти жизни во сне. Глаза его как раз начали темнеть, под стать темным волосикам на голове, а на губах играла шаловливая улыбка. Чармиэн практически в одиночку заботилась о нем, так как мать нередко отлучалась по делам. Они с мужем часто бывали на встречах и приемах — как и у большинства французов, приглашать гостей домой было не принято.

Дом вела опытная домоправительница, родом из деревни, которая не терпела вмешательства в свои дела, особенно в кухне. Сначала она отнеслась к Чармиэн недоверчиво, но по мере успехов девушки во французском и убедившись, что эта юная особа не посягает на ее права, стала услаждать ее болтовней по вечерам. Она рассказала Чармиэн о ее предшественнице, которая, кажется, была пренеприятной особой с замашками диктатора. Пришлось пожаловаться Рене, и та, хоть и англичанка и манекенщица, живо все устроила как надо. Мариэтта не всякую женщину подпустила бы к Леону, которого она обожала с детства.

— Не одобряю я этих моделей, — говорила она попросту, — расфуфырятся как павлины, вот, — она ткнула в гулькающего ребенка, которого Чармиэн держала на руках, — вот для чего созданы женщины.

Чармиэн с сомнением покачала головой. Не то чтобы ей не хотелось со временем иметь семью, просто вначале ведь надо было найти мужа — такого мужа, как… Нет, такого, как Алекс, ей не найти никогда.

Леон объявил, что устроит ее на курсы обучения после отпуска.

— Ваша осанка, дитя мое, еще не вполне идеальна, хотя у вас хорошая фигура и привлекательная внешность. Как только вас подготовят, вы попробуетесь в качестве манекенщицы.

Она принялась с жаром его благодарить, он лишь посмеивался над ее энтузиазмом:

— Ну, довольно. Попозже ваш пыл может быть, угаснет. Такая жизнь изнуряет. Моя жена это испытала. С началом работы на младенцев времени у вас не останется.

У Чармиэн сжалось сердце, ей было бы жаль расставаться с малюткой Жаком и гостеприимным домом Себастьенов, где с ней обходились как с членом семьи, но, разумеется, она понимала, что не могла жить с ними вечно.


Салон закрылся на период отпусков, и семейство переехало в Шатовьё — просторный дом из серого камня с двориком и зубчатыми башенками по углам. В одной из них жила мать Леона — тоже англичанка, как рассказывала Рене, увлекавшаяся садоводством, повсюду были плоды ее трудов: всевозможных оттенков розы, гвоздики, лилии и лаванда, заросли душистого горошка и прочие душистые растения росли поодиночке и купно. Мадам Себастьен старшая не любила регулярных французских садов с аккуратно подстриженными клумбами и деревьями, скучающими по садовым ножницам.

Внизу протекала речка, окруженная ивами, а к дому вела аллея обсаженная, ломбардскими тополями, вокруг не было оживленных дорог, и место было тихое и уединенное.

На этом прекрасном фоне жизнь Чармиэн была довольно скучной. Теперь у Рене не было светских обязанностей, а у Жака появилась преданная бабушка, и Чармиэн была предоставлена сама себе. Она встречалась с семьей лишь за столом — пожилая дама много времени проводила у себя, а Рене и Леона, относившихся к ней очень дружелюбно, девушка не считала возможным беспокоить во время их короткого совместного отпуска. Они были поглощены друг другом, а Чармиэн чувствовала себя одиноко. Рене советовала ей расслабиться и отдохнуть, воспользовавшись моментом, перед грядущей тяжелой работой, но девушка не находила себе места, ею все больше овладевало нетерпение. Она совершала долгие прогулки, но в послеполуденную пору становилось очень жарко, и тогда она усаживалась на речке в зеленой прохладе и, наблюдая за отражением солнечных бликов в воде, предавалась мечтам об Александросе Димитриу.


Ужасное завершение того вечера стерлось из памяти, но остались два образа, запечатленные четко и ярко, — красавца грека и его дамы блондинки. В старом журнале она наткнулась на статью о мадам Петерсен. Она считалась законодательницей моды в Париже, имела домик в Швеции, а зимы всегда проводила во французской столице. Чармиэн стало интересно, как закончилась их бурная ссора. Возможно, они помирились и спасаясь от августовской жары, уехали куда-нибудь на север. Со смешанным чувством боли и радости представляла она их, то в сосновых лесах, то купающимися в прохладных озерах — она ощущала себя столь далекой от них, что даже не могла ревновать по-настоящему; просто восхищалась ими, как божествами — прекрасными и недоступными.

Как-то в конце дня она открыла громадный шкаф, служивший ей гардеробом, чтобы выбрать платье к ужину, и наткнулась на «Грёзу», сиявшую в пластиковом чехле. Здесь лежали все ее пожитки, поскольку она не собиралась возвращаться на Садовую улицу. Чармиэн ласково погладила платье — только оно напоминает теперь о том сказочном вечере.


Возвращаясь как-то с речки, она посторонилась, чтобы дать дорогу направлявшемуся в замок большому серому автомобилю. Сердце ее бешено забилось: не видела ли она эту машину раньше? Однако она заставила себя успокоиться — в мире достаточно таких машин. И вообще, пора уже покончить с этим наваждением. «Это здешняя расслабляющая атмосфера так на меня влияет; вот вернусь в Париж, приступлю к работе, и жизнь моя снова обретет смысл».

Она стояла на краю дорожки, позади был парк. На ней был зеленый льняной брючный костюмчик, блузка-безрукавка оставляла открытыми слегка загорелые шею и руки, копна волос была перехвачена зеленой лентой. Когда машина проехала мимо, девушка заторопилась в дом, чтобы привести себя в порядок на случай, если появился гость. «Странно, — думала она, — по-моему, они никого не ждали».

Но автомобиль вдруг замедлил ход, развернулся и поехал ей навстречу. Потом остановился прямо у ее ног. Чармиэн стояла как вкопанная, пока единственный пассажир авто выходил из-за дверцы. Чармиэн не поверила своим глазам, она сочла это галлюцинацией.

— Так я не ошибся, — раздался знакомый голос, — это дублерша моей Альтеи. Но, детка, что вы тут делаете?

На сей раз без шляпы, взъерошивая волосы нетерпеливой рукой, он выглядел если не лордом Байроном, то одним из его героев — Корсаром или Донжуаном. На нем была белая шелковая рубашка с короткими рукавами, серые брюки и цветной шейный платок. Лицо было точно такое, каким она его запомнила, — гладкое — цвета слоновой кости, только чуть тронутое загаром. И все тот же зоркий взгляд из-под черных бровей.

Поняв, наконец, что он не призрак, Чармиэн попыталась придать лицу холодное выражение и, задрав подбородок, выпалила почти с вызовом:

— Я живу у Себастьенов.

— Вот как? Понятия не имел, что вы знаком с почтенным Леоном и его милой супругой. Вы мне об этом не говорили.

— А надо было? — Говорить правду ей не хотелось.

— Нет. Но если б я знал, что вы знакомы, все было бы проще.

— А разве были какие-то сложности? — Она упрямо и намеренно его провоцировала — ей страшно не хотелось, чтобы он заметил, в какой шок повергло ее, его неожиданное появление.

— Нет? — Губы его тронула усмешка. А ведь тогда вы мне показались глухонемой.

— Я просто смущалась, — ответила она, — мы ведь были совершенно незнакомы.

— А теперь знакомы, не так ли? — Он стоял вплотную к ней; сердце у девушки готово было выскочить наружу.

— Конечно, мы ведь провели ту ночь вместе — объяснила она.

Откинув голову, он расхохотался, показав белейшие зубы:

— Хотел бы я, чтоб это было так!

Чармиэн залилась краской, поняв, что именно она сказала. А он еще и усилил ее смущение:

— Но ведь у нас еще все впереди, не так ли?

Ну, это уж слишком — вконец пристыженная, она искала средство возмездия.

— Это не понравилось бы миссис Петерсен, правда? — съязвила она. — Наш ужин тогда, по-моему, испортил ей настроение.

Выстрел наугад достиг цели — он перестал смеяться и нахмурился.

— Мне нет дела до ее настроений, — отрезал он.

— Ах, вот как.

Смятение, вызванное его внезапным появлением, улеглось, теперь ее душе боролись разные чувства. Здесь было восхищение, неуверенность в себе, боязнь его насмешек, любопытство… Не прошла еще и обида — ведь он тогда воспользовался ею, для того чтобы отомстить этой шведке. Может быть, и сейчас ему что-то от нее нужно. Снова вспыхнуло благородное негодование и желание ранить. «Если он думает, что я беспомощное дитя, так он заблуждается! Чармиэн медленно произнесла, вслушиваясь в свою спокойную и холодную речь:

— Если вы собираетесь завести со мной еще и роман, чтобы уязвить мадам Петерсен, то вам следовало бы постыдиться. Подобные мотивы для меня оскорбительны.

Она была горда собой, считая, что высказалась очень разумно. Он должен понять, что она больше не будет марионеткой в его руках! Однако девушка совершенно не ожидала такой реакции — одним быстрым движением схватив ее и приблизив лицо почти вплотную, он произнес угрожающе:

— Не пытайтесь меня соблазнить — у меня большой арсенал средств борьбы. Знаю я вас — снаружи лед, внутри пламень, — руки его сжались сильнее, он перешел на шепот. — Хотите потягаться со мной?

Она тщетно старалась вырваться из его рук.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — пожалуйста… отпустите меня.

— Не отпущу.

Их губы встретились — огонь охватил ее, тело обмякло, и у нее возникло страстное желание прильнуть к нему, вверить всю себя. Но тут она опомнилась, почувствовала почти ужас. Так вот он какой, ее сказочный принц!

Тщетно стараясь вырваться из его сильных рук, девушка беспомощно отворачивала лицо. Он, кажется, был уверен, что ее сопротивление не более чем кокетство. Алекс внимательно посмотрел на нее и вдруг понял, что ошибается. Девушки, шляющиеся по парижским улицам и цепляющиеся к незнакомцам, обычно знают, на что идут; но здесь перед ним совсем иной случай. Какая-то ее беспомощность, явное отсутствие игры пробудили в нем жалость. Да, обычно он берет то, что хочется, не задумываясь о чувствах партнера. Но сейчас он был растроган.

— Господи, да вы совсем еще ребенок! — произнес он почти с нежностью. — Не хватало мне еще прослыть совратителем.

Он старался говорить весело, а девушка стояла перед ним бледная и дрожащая, скрестив руки на груди и опустив глаза. Лента с ее головы сползла, и прекрасные волосы рассыпались по плечам.

— Позвольте дать вам совет, крошка, — продолжил он, — не пытайтесь меня провоцировать, в каждом из Димитриу сидит черт, и его легко разбудить. В следующий раз вы так легко не отделаетесь.

Внезапная вспышка гнева охватила Чармиэн — она сжала кулаки и гордо откинула голову назад.

— Никакого следующего раза не будет, — крикнула она, — уж будьте уверены! Не думаете, что если подарили мне платье… — И тут же примолкла. «Какой идиотизм — напоминать ему об этом! Нет, я не умею с ним разговаривать».

Он искренне рассмеялся:

— Вы что же, думаете, я пытался купить вашу невинность? Когда Александрос Димитриу желает женщину, он предлагает ей больше, чем красивый туалет.

Он прищурился и с любопытством наблюдал за ней. Несомненно, она была на грани срыва, и он ждал, во что это выльется, интересно, не попытается ли она использовать ситуацию в своих целях? Однако она была лишена корысти, и он это понял.