— Requiem aeternam dona eis, Domine… [97]

Голоса певчих звучали слаженно и мелодично, отражаясь от полукруглых церковных сводов, — богато раскрашенных и позолоченных. Церковь в Фавершеме была новой, построенной при Стефане и королеве Мод. Они возводили это аббатство, рассчитывая, что тут будет усыпальница многих королей Блуаского рода, властвующих в Англии. На самом деле их династия началась и закончилась вместе с ними. И сейчас король хоронил тут своего наследника.

Милдрэд не хотела ехать сюда, за сотню миль от Бери-Сент-Эдмундса, но вынуждена была подчиниться приказу короля. Зачем он это сделал? Может, хотел разобраться, как вышло, что его сильный и здоровый сын так внезапно скончался? По прибытии Стефана в аббатство монахи сказали ему, что это была кара Господня за то, что Юстас губил людей, разорял монастырь и собирался продать мощи великого английского святого. Поверил ли король? Он ведь приехал в Бери-Сент, получив от приора Огдинга послание, в котором тот умолял защитить их обитель от бесчинств принца..

— Я выторговал для него графство Мортен в Нормандии, — сквозь слезы говорил потрясенный король саксонке. — Вы бы могли там спокойно жить.

Милдрэд содрогнулась при мысли о подобной участи, и Стефан заметил это. Его светлые глаза застилали слезы, но взгляд вдруг стал твердым.

— Миледи, я повезу сына в нашу усыпальницу в Фавершем. И вы должны сопровождать меня!

Да, Стефан, этот верующий человек и добрый христианин, все же отказывался поверить, что его преступного сына настиг Божий гнев и он умер прямо на пиру, подавившись куском жареного угря. Правда, тело Юстаса во время бальзамирования быстро потемнело, и монахам пришлось изрядно потрудиться, чтобы оно не стало разлагаться прямо на глазах.

С высоты хоров, где она стояла, Милдрэд бросила взгляд вниз. Тело Юстаса покоилось перед алтарем, уложенное в выдолбленный дубовый ствол, накрытый сверху лиловым покрывалом. У гроба, сменяясь круглые сутки, стояла в почетном карауле королевская стража, о нем денно и нощно молились монахи и монахини. Сейчас на глазах Юстаса покоились две тяжелые золотые монеты. Больше никогда принц Юстас Блуаский ни на кого не посмотрит своим мертвенным взглядом, в котором никогда не было света, словно он и не человек был…

«Надеюсь, тебе несладко придется в аду, Юстас», — подумала Милдрэд без всякого сожаления.

Для христианки это были недобрые мысли, но Милдрэд ничего не могла с собой поделать. Ибо, узнав о неожиданной смерти принца, она испытала только облегчение. А потом пришла страшная, пригибающая к земле тоска. Ее жизнь погублена… Она опорочена и обесславлена. Как дальше жить с таким грузом?

Но главное она все же узнала — Артуру в ту ночь удалось бежать. Как ни странно, пропал и Хорса. Милдрэд надеялась, что и ему досталось по заслугам, хотя с тех пор о Хорсе не было никаких вестей.

Милдрэд поглядела туда, где недалеко от алтаря были подняты плиты и зияло четырехугольное темное отверстие могилы, куда уже скоро опустят тело Юстаса. Невдалеке были еще гробницы — двоих рано умерших детей короля и его супруги Мод Булонской. Было там и свободное место, куда однажды опустят прах самого Стефана. Вот тогда они и будут вместе — все представители рода Блуа. Ибо теперь некому было продлевать их династию на английском престоле. Стефан остался один. Стоял сейчас перед гробом, сгорбившийся, какой-то маленький, поникший, жарко молился.

Милдрэд опять взглянула на скалящиеся маски грешников на капителях колонн. Наверняка так же сейчас искажен в аду и Юстас. Милдрэд в этом не сомневалась. Может, она и простит его когда-нибудь… Потом. А сейчас она смотрела на молящегося Стефана без всякого сострадания. Король всегда был светловолосым, но теперь его голова казалась особенно светлой — он сразу поседел, едва узнал о смерти Юстаса. Негодного сына, но все же любимого, которому Стефан не смог передать власть. Так сложилось.

Со своего места Милдрэд видела знатных вельмож, прибывших на похороны не столько из почтения к памяти Юстаса, сколько из уважения к Стефану. Все же он оставался их королем, который, возможно, будет править еще много лет. И вот они стояли за коленопреклоненным монархом, опустив обнаженные головы, все в темных траурных одеяниях. Арундел, Бэдфорд, Оксфорд, Дерби, барон де Траси, в стороне горячо молился Генри Винчестерский. А подле них стояли их вчерашние противники — графы Лестер и Корнуолл, иные вельможные лорды из стана Плантагенета, прибыл даже граф Норфолкский Гуго Бигод с супругой. В какой-то миг Милдрэд заметила движение у входа в церковь — похоже, явился еще кто-то. Она чуть перегнулась через перила, с легким удивлением увидев своего бывшего жениха графа Херефордского. А рядом с ним шел… Милдрэд слабо ахнула. Артур!

Она не могла отвести от него глаз. Это был не прежний Артур, это был настоящий лорд, нарядный и представительный, с гордо вскинутой головой; на его темном оплечье блистала золотая цепь, полы длинной темной мантии отлетали при движении. И как же спокойно он встал среди самых вельможных графов и баронов, сколько в нем было достоинства! Да, он всегда умел держаться, как истинный вельможа, этот подкидыш, носивший имя легендарного британского короля. Милдрэд вспомнила, как увидела его в самый первый раз… после солнечного дождя, горделиво шагавшего по мощеным улочкам Шрусбери. А теперь он сэр Артур де Шампер, владелец Тавистока и д’Орнейля, лорд Малмсбери… сын императрицы Матильды и брат будущего короля Англии… Его ждет славное будущее. В котором для нее нет места, если она желает ему добра.

Сотворив полагающееся крестное знамение, Артур стал озираться, как будто выискивал кого-то в толпе. Милдрэд спешно отступила за колонну. Что ж, ей надо уходить, пока он ее не заметил.

У себя в келье Милдрэд торопливо переоделась в простые темные одежды, набросила на голову капюшон и, повернувшись к Джил и Джун, протянула им свои драгоценности: этого хватит ее служанкам, чтобы начать безбедную жизнь. И Милдрэд, как и ранее, просит их никому не говорить о ее отъезде, да и самим им стоит поскорее уехать, если они не хотят неприятностей, когда подозрительный, сокрушенный горем король начнет дознание о неожиданной смерти сына.

Быстро миновав крытую монастырскую аркаду, Милдрэд вышла через боковую калитку, где ее уже ожидали двое тамплиеров в белых плащах. Она связалась с храмовниками при первой же возможности, и они согласились ей помочь.

— Миледи, если мы поспешим, то сможем отплыть с ночным отливом.

В наступавших сумерках они торопливо направились в порт, где на волнах покачивалась длинная ладья с высокой мачтой. Едва они взошли на палубу, матросы тут же начали поднимать большой квадратный парус.

Ветер был попутный, к рассвету они миновали устье Темзы, поплыли вдоль берегов Восточной Англии на север. Милдрэд не знала, спала ли она в небольшой палатке у мачты или просто пребывала в полузабытьи. Молодая женщина старалась не думать об Артуре, надеясь, что он ее не найдет и вскоре сам поймет, что она избрала лучшее для них обоих решение. А вот о сыне Милдрэд думала постоянно. Как только она связалась с тамплиерами и поведала о своих планах на будущее, они с готовностью поддержали ее, довольные, что и в дальнейшем огромные гронвудские владения будут оставаться в их руках. Другое дело, что у Милдрэд был сын-наследник, и уж Стефан проследит, чтобы его единственный внук получил все, что ему полагается. Пока же Вильям мал, по решению Милдрэд он останется в аббатстве Сент-Эдмундс. Там за мальчиком будет надлежащий уход, он получит прекрасное образование, и, кто знает, возможно, однажды он предпочтет остаться в аббатстве навсегда, посвятив себя духовной стезе. В таком случае большая часть его владений, согласно завещанию барона Эдгара, останется в руках ордена. И когда Милдрэд сообщила все это храмовникам, они сразу же согласились помочь ей устроить побег и доставить туда, куда она пожелает.

На рассвете четвертого дня корабль приблизился к устью реки Яр у городка Данвича. Некогда это был оживленный порт, где стояла деревянная крепость саксонских королей, но теперь от нее ничего не осталось, а на песчаном берегу виднелись хижины рыбаков да похожая на каменный монолит церковь Святого Феликса, чьи удары колокола разносились ветром по всей округе. Милдрэд стояла у борта ладьи и смотрела на знакомые места. Она невольно отметила, что береговая линия несколько изменилась с тех пор, как она здесь бывала. И все же она узнавала эти низкие песчаные дюны, где местные ребятишки, как и ранее, привычно рыскали при отливе по пляжу, высматривая среди гальки кусочки выбрасываемого морем янтаря. Милдрэд слышала, как дети порой перекликались на местном диалекте, в котором было много датских слов, оставшихся в речи еще со времен, когда в Денло хозяйничали викинги. У нее невольно сжалось сердце. Здесь все было так знакомо…

Но она не позволяла умилению и слабости завладеть душой. И когда, войдя в устье реки и проплыв вдоль берегов Яр, они бросили якорь у причала, где их ожидали с лошадьми представители ордена, Милдрэд первая вскочила в седло и понеслась так, что ее темная накидка заполоскалась на ветру. Тамплиеры едва поспевали за ней.

Они миновали столицу края Норидж, когда начался дождь, который шел до самого вечера, заставив их остановиться в небольшой придорожной обители. На другой день, едва отстояв раннюю мессу, они вновь тронулись в путь. Дождь продолжал лить, нескончаемый, мелкий, превративший все вокруг в серое зыбкое марево. Милдрэд не глядела по сторонам, ехала, опустив на лицо капюшон, и ей даже нравилось, что окружающие ее места такие унылые и неприглядные. Молодой женщине не хотелось видеть красоты мира, от которого она решила отказаться.

Но когда ближе к вечеру они приблизились к землям монастыря Святой Хильды, погода неожиданно наладилась, все вокруг осветилось янтарными закатными лучами, многоголосо защебетали птицы.

Солнце плавно садилось в пелене шафрановых облаков. Повсюду расстилались заливные луга фенленда с редкими купами деревьев — солнечный свет окрасил их роскошную летнюю зелень в бронзу, а тени приобрели фиолетовый и темно-синий вечерние тона. Вода, стоявшая в небольших озерцах среди зарослей, сверкала серебром и испускала сияние.

— Как прекрасен мир Господен! — невольно восхитился один из спутников Милдрэд.

Да, в таком мире хотелось жить. Но Милдрэд промолчала и упрямо послала шенкелями вперед свою усталую лошадь.

Наконец показался монастырь Святой Хильды. До путников долетал колокольный звон вечерней службы, светлые стены обители розовели в закатном зареве. Милдрэд на миг остановилась и, заслоняясь рукой от бивших в глаза лучей, стала смотреть на монастырь. Эта обитель процветала под покровительством ее родителей, вон и эту легкую четырехгранную колоколенку с красивыми продолговатыми окнами возвели благодаря их помощи. Скоро Милдрэд найдет там успокоение. Добрая мать Отилия не посмеет отказать дочери своих дорогих друзей в ее желании вступить в сонм проживавших там сестер.

Однако когда они встретились, настоятельница весьма удивилась, прознав о намерении гронвудской леди.

Они беседовали в уединенном покое аббатисы, мать Отилия восседала в высоком кресле, а Милдрэд расположилась у ее ног, опустив голову и умоляя внять ее просьбе.

— Наш род много сделал для сей святой обители, матушка. Я богата и внесу немалый вклад за свое поступление. И буду послушной и смиренной, ибо хочу укрыться тут от мира со всеми его тревогами и горестями. Разве вы откажете мне в такой просьбе?

Она посмотрела на аббатису. Голова молодой женщины была непокрыта, светлые волосы были уложены сзади тяжелым узлом, но в пути они растрепались, и несколько прядей волнистыми струйками ниспадали вдоль бледных щек, глаза от усталости посветлели, и в полумраке казалось, что от них исходит голубое свечение.

Обычно кроткое лицо преподобной Отилии сейчас казалось замкнутым.

— Да, дитя, тебе выпал нелегкий удел. Ты так страдаешь! Да поможет тебе пресвятая Богородица.

Она перекрестилась, и Милдрэд последовала ее примеру.

— Я знаю, что ты много пережила, — продолжала настоятельница. — И вижу, в каком горестном состоянии ты приехала сюда, ища спасения и желая успокоиться. Но я знала тебя с детства, Милдрэд, знаю, какая ты сильная, несмотря на кажущуюся хрупкость. И однажды… Пойми, дитя, чтобы уйти от мира и стать одной из сестер Христовых, ты должна чувствовать к этому призвание. Если же тебя побуждает отчаяние, то это плохой поводырь для того, кто становится на стезю духовной жизни.

— Я уже все решила, матушка! — твердо сказала молодая женщина и вдруг вспылила: — Почему вы так говорите со мной? Я пришла сюда, ибо это единственное убежище, где я смогу залечить свои раны. И монастырю Святой Хильды даже выгодно, если я стану одной из сестер. Вы разве не поняли, что со мной ваша обитель получит земли и богатства, сможет разрастись и прославиться? Конечно, большинство моих владений останутся в управлении ордена Храма, но и вам ведь немало перепадет.