Уголки ее губ печально опустились.

— Ах, не знаю. — Она скинула на него ясные синие глаза. — Вчера я опять просила у матушки настоятельницы разрешения постричься в монахини, и она опять мне отказала. — Она говорит, что монашеская келья не для меня. Скажите, Хэмфри, я что, правда настолько испорчена, что не могу даже стать монахиней?

— Да нет же, госпожа Джилли! Но матушка настоятельница мудра и говорит истинную правду монашеская келья не для вас. Это не ваш путь.

— Что же тогда для меня? И для чего я?

— Имейте терпение, настанет день и час, и вы все узнаете, — мягко ответил сэр Хэмфри. — А пока что вы должны веровать и ждать.

— Я только и делаю, что верую и жду. А время проходит впустую! — Она оглянулась на резную дверь часовни. Из-за двери послышались слаженные высокие голоса. Теперь уже можно было не спешить: богослужение началось.

— Скажите, Хэмфри, ведь ко мне здесь относятся не так, как к другим девушкам?

— Что значит — не так?

— Ну, других не учат стольким наукам и не спрашивают с них так строго. Если кто-нибудь из девушек вдруг забудет о правилах учтивости или перепутает окончания в словах, матушка Магдалина никогда не бранит их так сурово, как меня. Скажите, отчего это?

— Спросите лучше у нее самой, а если хотите послушаться моего совета — просто радуйтесь своему везению. Отец Финн специально приходит учить вас дважды в неделю — а ведь вы сами не раз признавались мне, что любите читать. Вот и благодарите судьбу за то, что вам дарована такая возможность, вместо того чтобы задавать лишние вопросы. Джилли наморщила носик.

— Может, вы и правы, Хэмфри, но меня так огорчает, когда другие девушки из-за этого насмехаются надо мной. Они думают, что мои уроки — наказание за какую-то провинность.

Они немного помолчали, садовник между тем занимался своей работой.

— Как вы полагаете, госпожа Джилли, — снова заговорил он, — для чего вам дают такое обширное образование?

Она ответила не сразу.

— Я сама не спала много ночей, думая об этом. Вероятно, матушка настоятельница готовит меня для службы в очень знатном семействе. — Взгляд ее сделался задумчивым. — Я ведь не могу оставаться здесь вечно, раз мне не позволяют принять постриг. Я уже не дитя, в мои годы многие девушки выходят замуж.

Губы сэра Хэмфри тронула улыбка.

— Так вы полагаете, что разгадали эту загадку? Думаете, вас готовят в прислуги?

— А что еще мне думать? — Она замолчала и нахмурилась. — Мне многое непонятно, Хэмфри. Например, кто мои родители? Почему я не живу вместе с ними и даже не знаю их имен? Однажды я задавала матушке настоятельнице эти вопросы, но она сказала только, что все мы дети Божьи, — и будет с меня. Это так странно.

Он хотел бы открыть ей правду, но знал, что еще не время.

— Не тревожьтесь попусту, госпожа Джилли.

Придет день, и вы узнаете свое предназначение. Терпение, как я вам уже говорил.

Она разочарованно вздохнула. Вот и Хэмфри не желает понимать ее.

— Надо идти. Не хочу, чтобы матушка увидела меня такой замарашкой.

Сэр Хэмфри прислонился спиной к стволу дерева и окинул ее оценивающим взглядом.

— Да, пожалуй, вам нелишне будет привести себя в порядок. Но, поверьте, не стоит мучить себя понапрасну бесчисленными вопросами, госпожа Джилли. Все будет хорошо.

Она благодарно улыбнулась.

— Не знаю, как бы я жила все эти годы, если бы вы не были моим другом, Хэмфри.

Он галантно поклонился.

— Готов и дальше служить вам в этом качеств Неожиданная почтительность его тона опечалила девушку.

— А мне, после сегодняшней прогулки, боюсь, придется служить всему монастырю в качестве дурного примера. — Она крепче сжала в руке совсем уже поникший букет. — Не знаю, научусь ли я когда-нибудь послушанию?..

Сэр Хэмфри задумчиво смотрел ей вслед. Вероятно, ей еще не сказали, что завтра она в сопровождении садовника Хэмфри покидает обитель Скорбящей Богоматери. Конечно, ей будет страшно уезжать — ведь до сих пор монастырь был для нее единственным домом. Ей не приходилось в жизни ни с чем больше сталкиваться. Слава Богу, что ему позволено хотя бы довезти ее до места назначения.


Джилли стояла перед матушкой Магдалиной, смиренно потупив голову и сцепив пальцы опущенных рук.

— Я все надеялась — с возрастом ты сумеешь преодолеть свою строптивость, Джилли, — вздохнула настоятельница. — Но, видно, мятежный дух твой никогда не угомонится. Много лет я пыталась обуздать твой характер, научить тебя терпению и благочестию, какие приличны скромной рабе Божьей, но, увы, из этого ничего не вышло.

— Простите меня. — Подняв глаза, Джилли встретилась с суровым взглядом матушки Магдалины.

Настоятельница — маленькая сухощавая женщина — говорила всегда очень тихо, однако это не мешало ей внушать трепет всему монастырю. Точного возраста ее никто не знал, но лет ей, по-видимому, было немало: бледное лицо под белоснежным платом было сплошь покрыто морщинами.

— Матушка Магдалина, я знаю, что доставляю вам множество огорчений, — торопливо оправдывалась девушка. — Но я исправлюсь, поверьте мне, обязательно исправлюсь. Отныне вам не придется без конца корить меня. Обещаю, что завтра…

Настоятельница подняла руку, прерывая этот поток искреннего раскаяния.

— Завтра, Джилли, тебя уже здесь не будет. — Голос ее вдруг смягчился, взгляд немного потеплел. — Я буду молиться о том, чтобы Господь позаботился о тебе и научил послушанию, которого мне так и не удалось от тебя добиться.

Джилли испуганно ахнула и, упав на колени перед матушкой Магдалиной, вцепилась в подол ее платья, неосознанно ища защиты от неизвестности. На ее ресницах заблестели слезы. — Умоляю вас, позвольте мне остаться в монастыре! Клянусь, я буду беспрекословно слушаться вас, буду молиться все утро, а день посвящать одним только добрым делам!.. Вот увидите, я теперь не буду опаздывать к вечерне, и я научусь скромности и смирению…

Лицо матушки Магдалины снова посуровело.

— Встань! — приказала она. — Довольно валяться у меня в ногах.

Джилли поднялась, чувствуя, как гордость и самолюбие вновь возвращаются к ней.

— Но хотя бы объясните: за что вы отсылаете меня?

Обойдя вокруг стола, матушка Магдалина села на стул с прямой деревянной спинкой и сложила руки, как для молитвы.

— Это не я отсылаю тебя, дитя мое, и вины твоей тут нет. Я полагала, что ты это понимаешь. — Она развернула лежавший на столе пергамент и, молча его перечитав, сунула в карман своей широкой юбки. — Мне приказано отправить тебя в Англию, в Солсбери. Сейчас ты должна пойти собраться, чтобы успеть выехать завтра на рассвете. До места тебя будет сопровождать Хэмфри.

Джилли стало вдруг так страшно, что у нее застучало в висках.

— Но почему я должна ехать в Англию? Ведь я не англичанка.

— Джилли, — устало проговорила настоятельница. — Мне неизвестно, что за люди прислали тебя ко мне четырнадцать лет назад, но кто бы они ни были, за ними стоит большая сила. Чтобы ты немного осознала это, скажу тебе: все это время мне приходилось переправлять ежегодные отчеты о твоем здоровье, душевном состоянии и успехах в учебе самому Папе Римскому.

От удивления рот девушки приоткрылся.

— Как, Его Святейшество интересовался моими успехами?!

— Не знаю, вправе ли я была тебе об этом говорить, так что лучше всего забудь мои слова.

Но в голове у Джилли роилось столько вопросов, что она снова устремила на матушку Магдалину умоляющий взор.

— Джилли, я не знаю, кто ты и откуда, и мне нечего добавить к тому, что уже сказано. Надеюсь, что ты всегда будешь держаться с достоинством и сумеешь с наилучшей стороны показать своему покровителю — кем бы он ни оказался — преимущества своего воспитания и образования.

Страх перед таким непонятным будущим нахлынул на Джилли, и она опять опустилась на колени.

— Матушка Магдалина, благословите меня! Настоятельница встала со стула и возложила руку на склоненную голову девушки.

— Благословляю тебя, дитя мое, и пусть Господь всемогущий поможет тебе преодолеть твои слабости и наставит на путь истинный. Молись, и Он научит тебя быть скромнее в помыслах и тверже в деяниях твоих.

Джилли поднялась с колен и заглянула в глаза матушки Магдалины, надеясь увидеть в них хоть проблеск жалости по поводу отъезда воспитанницы — но такой необходимой ей душевной поддержки она не нашла.

Настоятельница проводила ее до двери.

— Ступай, надо собираться в дорогу. В Солсбери тебя отвезет Хэмфри, наш садовник. Завтра перед рассветом ты уже должна стоять у ворот, совершенно готовая в дорогу, чтобы ему не пришлось тебя ждать. Прощай же, дочь моя.

Больше как будто говорить было не о чем, и Джилли медленно отправилась по коридору к своей келье. Что это за таинственный покровитель, о котором говорила матушка Магдалина? Как странно до сих пор она даже не догадывалась, что ее существование вообще кого-то интересует. Внезапно ее охватило волнение в Англии она, вероятно, узнает хоть что-нибудь о своем прошлом!.. Но тут же сердце ее тревожно забилось. Может, ей лучше вовсе ничего не знать? Одно явно — надежные стены монастыря больше не защищают ее.

Войдя в келью, девушка нашла у себя на постели кожаную дорожную сумку и принялась аккуратно складывать в нее свои скудные пожитки. Потом она долго стояла на коленях возле своего узкого ложа и молилась. Завтра для нее начиналось неведомое.

Ей было страшно.


На другое утро, когда они с садовником встретились у ворот, погода стояла хмурая. Да и у Джилли на душе было пасмурно. Сэр Хэмфри, напротив, казался бодрым и оживленным.

Он подсадил ее в седло, и девушка в последний раз оглянулась на монастырь быть может, матушка Магдалина захочет попрощаться с ней или кто-нибудь из сестер выйдет пожелать ей доброго пути. Ведь она провела здесь четырнадцать лет. Никто не появился. Все правильно, вздохнула Джилли, сестрам негоже отвлекаться от утренних молитв.

Она еще ниже опустила голову, пряча лицо, чтобы садовник не заметил, как ей тоскливо и горько. Наконец, тронув поводья, она обернулась.

— Я готова.

Выехав из монастырских ворот, они двинулись по дороге в сторону дальних холмов.


Спустя две недели пути они наконец добрались до маленькой деревушки на берегу Эйвона. Сразу за ней на фоне неба вырисовывался величественный силуэт серого замка.

— Это и есть замок Солсбери?

— Да, госпожа Джилли.

— Какой он неприветливый на вид, даже зловещий. — Девушку заранее обуревали предчувствия, что в Англии ее не ждет ничего хорошего.

— Вас тут встретят тепло, — заверил ее сэр Хэмфри.

— Кто встретит — мой таинственный покровитель?

— Скоро сами увидите, — уклончиво ответил он.

Сэр Хэмфри направил лошадь по дороге, ведущей в сторону замка, и Джилли последовала за ним. Они миновали деревню, в которой им не встретился один человек, переехали по деревянному мосту через ров и остановились перед закрытыми воротами.

— Кто там внизу? — прокричал стражник со стены.

— Здесь девушка, она приехала на службу в замок, — отвечал сэр Хэмфри.

— Про девушку нам, известно, но на службу берут только ее одну. Ты кто такой?

— Я ее сопровождаю.

Стражник окинул взглядом нехитрый наряд Джилли и кивнул.

— Девушка пусть проезжает, а тебе в замке делать нечего.

Джилли хотела что-то возразить, но сэр Хэмфри ободряюще улыбнулся ей.

— Ступайте без страха, в замке вас ждут друзья.

— Но… я не хочу с вами расставаться, — пробормотала она сквозь слезы.

Сэр Хэмфри печально смотрел на нее, и сердце его разрывалось на части.

— Вы же видите, я не могу сейчас остаться с вами, госпожа Джилли. Но мы еще обязательно встретимся, обещаю вам.

Стражник приказал сэру Хэмфри удалиться от ворот, и, когда он это сделал, ворота распахнулись, пропуская девушку. Джилли въехала во двор, все время оглядываясь на своего спутника, который так внезапно ее покинул. Когда створки ворот захлопнулись у нее за спиной, она почувствовала себя совершенно одинокой и глубоко несчастной.

Стражник, коренастый человек с неулыбчивым лицом, велел ей спешиться и показал дорогу к черному ходу.

Устало бредя по грязноватой тропинке и сжимая в руке сумку со своими пожитками, Джилли совсем пала духом.

На кухне ее встретила женщина, очевидно, предупрежденная об ее приходе.