Игорь Дергун тяжело вздохнул, вытер полотенцем со лба пот и сказал крайне озабоченным тоном.

— Ты последи за яичницей, чтоб не сбежала. Я пойду подправлю антенну.

— Она разве может? — удивился поэт.

— Мутно показывает, не видишь?! Паразитская антенна, какая-то!

— Яичница! Почему она может убежать?

— В смысле, не убежать, а не подгореть! Проследи!

Игорь Дергун тяжело поднялся с кресла, залпом допил из бокала и направился к двери.

— Игорек! — вскинулся Скворцов. — Надень шляпу! Простудишься! Вот, очень подходящая шляпа! Тебе к лицу! Ты в ней похож… на этого. На американского актера.… Как его? Забыл!

— Эта-а шляпа-а женская! — с неожиданной злостью сказал Дергун. — И вообще! Знаешь, чья она-а!? Знаешь!?

Поэт Николай Скворцов отрицательно помотал головой.

— Ни черта ты не знаешь, рифмоплет!

Игорь Дергун нахлобучил шляпу на голову и решительно спустился по ступенькам в сад.


Утром в среду Дергун вызвал по сотовому такси из Красногорска, растолкал храпящего в кресле поэта Скворцова.

— Коля! Проснись! Коля-а-ан!!!

Тот никак не желал просыпаться, норовил закинуть ноги на стол и, не открывая глаз, бормотал какие-то рифмованные глупости.

— Речка, печка, свечка, колечка, огуречка, крылечко, сердечко…

Дергун подхватил его под мышки, выволок в сад и сунул башкой в пожарную бочку с водой. Вытащил, похлопал по щекам, опять сунул. Так проделывал несколько раз, пока взгляд поэта-песенника не стал хоть отчасти осмысленным.

— Не помнишь, зачем мы березу завалили?

Скворцов утвердительно кивнул головой, улыбнулся. И опять закрыл глаза. Так и стоял, покачиваясь, с закрытыми глазами.

— Кому пришла в голову эта идея? — настаивал Дергун. — Тебе или мне?

— Тебе, — четко ответил Скворцов. Вздохнул и пояснил. — Мы погулять захотели. Так, провериться… Я тогда еще Есенина читать начал. «Милые березовые рощи…». Ты за топор и схватился!

Игорь от злости, не иначе, взял за края бочку и опрокинул ее на землю. Вода из бочки хлынула стремительным потоком, словно Ниагарский водопад в миниатюре. Скворцов, пошатываясь, едва успел отскочить в сторону.

— Собирайся, сейчас такси придет! У меня в городе дела. Сегодня, какой день недели?

— Понедельник!

— Ты что, совсем уже.… Сегодня среда.

— Среда-а-а… — задумчиво протянул поэт-песенник. Взгляд его на мгновение стал каким-то далеким и мечтательным. Но он тут же встряхнулся.

— А куда вторник подевался!? — хмуро спросил Скворцов.

Дергун не ответил. Он и сам этого не знал.

Через час они уже подъезжали к Москве.


На город опять надвигалась дымная мгла. Дышать было совершенно нечем. Но люди, все-таки, дышали. Превозмогая и преодолевая, шли на работу и учебу, в магазины и поликлиники, втискивались в вагоны метро и вскакивали на подножки трамваев. Все куда-то спешили. Что наглядно демонстрировало необычайную живучесть и фантастическую приспособляемость москвичей и гостей столицы.

Поистине, внутренние резервы человека безграничны.

Приблизительно в то время, когда Дергун со Скворцовым на такси подъезжали к Кольцевой дороге, а в кафе «Прохлада» в селе Ильинское только рассаживались за столы, чтоб помянуть Ларису Васильевну Гонзалес, в Кремле в одном из кабинетов состоялось секретное заседание Совета безопасности. Под председательством человека, поразительно похожего на руководителя этого самого Совета Владимира Рушайло.

Об этом радиостанции «Эхо Москвы», не за так, разумеется, поведал один журналист, вхожий в высшие сферы и скрывавшийся под псевдонимом «Осведомленный источник».

Собственно, это нельзя было назвать заседанием. Скорее, небольшим совещанием. А еще точнее, встречей. Человек, похожий на Председателя Совета Рушайло, пригласил непосредственно в Кремль двоих очень странных посетителей.

Хотя, странными они были только на первый взгляд.

Первым был ученый климатолог Облаков, который начал бить во все колокола об изменении климата на планете еще задолго до наступления нынешней жары. Вторым был пресловутый колдун Кулебякин, известный в московских тусовочных кругах своей способностью вызывать дождь, бурю, ураган и вообще, бывший «на ты» со всевозможными природными явлениями.

Хозяин кабинета, похожий на Рушайло, вкратце охарактеризовал ситуацию в стране и потребовал от посетителей дать диагноз и прогноз.

Первым взял слово ученый климатолог Облаков. Он разложил на столе графики и диаграммы, щедро сдобренные цифрами, несколько пухлых папок с документами и налил себе в стакан воды из графина. Потом минут десять сыпал такими непонятными терминами, что ни хозяин кабинета, похожий на Рушайло, ни тем более второй его гость, ни черта не поняли. Оба не сговариваясь, пришли к выводу, который можно выразить яснее ясного. «Чему быть, того не миновать!».

Тут взял слово колдун Кулебякин и, не моргнув глазом, заявил:

— Это я нагнал на Москву жару!

Хозяин кабинета, похожий на Рушайло нахмурился.

— Зачем вы это сделали!? — искренне удивился ученый Облаков.

— Земля российская — живой организм. Ей необходима баня. Русская баня выгоняет из организма любую заразу. Я и вызвал. Пропотеет, очиститься, и выйдет из испытания молодой и обновленной. Словно девица на выданье. Грядет век Водолея. Все должны быть чистыми.

Хозяин кабинета, похожий на Рушайло стал мрачнее тучи.

— Кто вам позволил проводить подобные варварские эксперименты над людьми, над природой!? — возмутился ученый.

— Тебя забыл спросить! — огрызнулся колдун Кулебякин. — Сами с усами. Тоже кое-что кумекаем, кое-что соображаем и могем!

Он повернулся к хозяину кабинета и предложил:

— Могу все отменить! Вызвать дождь! За пять тысяч долларов!

Хозяин кабинета удивленно вскинул брови и открыл было рот, но его опередил ученый климатолог Облаков.

— Вы… вы — шантажист! Вымогатель!! — закричал он. — Вы используете свои неординарные способности не во благо народа, а во вред ему! Вы мерзавец и негодяй!!!

С этими словами возмущенный ученый схватил со стола стакан с водой и знаменитым жестом Жириновского плеснул воду прямо в лицо колдуна. Кулебякин в долгу не остался. Мгновенно вскочил со стула и метнул прямо в голову ученому какой-то волосатый предмет, который на поверку оказался амулетом для заговоров, лапой алтайского медведя. Впрочем, климатолог довольно ловко успел увернуться.

— Ах ты… козел плешивый!!! — заорал колдун.

— Таким не место в цивилизованном обществе! — достойно парировал известный ученый. — Ваше место совсем в другом месте…

— Прекра-атить!!! — рявкнул хозяин кабинета, похожий на Рушайло. — Мать вашу…. Здесь вам, не там!!!

Ученый и колдун мгновенно заткнулись. И стали оба, как бы, даже меньше ростом. Оба знали. Хозяин кабинета крут характером и скор на расправу. Не то, что некоторые.

— Пошли во-он! Оба-а! Оба-а!!! — подвел черту хозяин кабинета. Он нажал на невидимую кнопку, в дверях мгновенно появились четыре рослых парня в темных костюмах.

Выводили веселую парочку из кабинета и вели по длинным коридорам, как особо опасных государственных преступников. По два охранника по бокам. Ученый климатолог Облаков удрученно молчал и смотрел себе под ноги. Колдун Кулебякин всю дорогу бормотал, что колдун в России, больше чем колдун…. Что весь народ за него…. Что он, если захочет, может понять бунт, бессмысленный и беспощадный, против нынешних демократов, но пока воздержится….

Впрочем, охранники его не слушали.

Очень возможно, никакой такой встречи в Кремле и не было. Все это досужие выдумки нечистого на руку и на язык журналюги. Захотел сшибить бабок, вот и воспользовался моментом. А наивные и падкие на сенсации редактора «Эхо Москвы» и уши развесили.

Несколько дней по коридорам Дома журналистов и закуткам иных редакции гулял слух, будто, сам Ясен Засурский, декан факультета журналистики МГУ, непререкаемый авторитет в этой области, категорически осудил и даже заклеймил подобные методы добывания информации. Об этом говорили дня два или даже три. Потом благополучно забыли.

Жара в столице, между тем, продолжала нарастать.


Поминки в кафе «Прохлада» в центре деревни Ильинское подходили к концу. Женщины доставали косметички и, не таясь, прямо за столом, подкрашивались, поправляли волосы. Мужчины не без грусти бросали взгляды на пустые бутылки и курили.

— Говорят, Пугачева замуж за Галкина выходит! Слышали?

— Естественно! Он же голубой!

— Кто, Галкин!?

— Да нет, Киркоров. Об этом все знают. Спроси, кого хочешь!

— У него две виллы в Израиле. И одна в Альпах.

— А что толку, все равно голубой. С ним ни одна женщина счастлива, не будет.

— У Галкина дача в Серебряном бору.

— Бедная Алла Борисовна! Мне ее почему-то жалко.

— Надьк! Ты с Киркоровым знакома?

— Отвали!

— Он из наших или голубой?

— Отвали-и, сказала!

— Фу-ты, ну-ты! Спросить ничего нельзя!

— Мальчики! Девочки! Давайте споем! — вполне нормальным, человеческим, не диспетчерским голосом, предложила Анечка Василевская. — Нашу… любимую!

И Анечка неожиданно запела.

«Слышу голос из прекрасного… далека-а… Голос в утренней серебряной росе…», пела она высоким, почти детским голосом.

«Пора, мой друг, пора!» — подумал Сергей и осторожно поднялся из-за стола. Жестами объяснил Наде, что, якобы, до смерти захотелось покурить, направился к выходу.

На самом деле он не мог спокойно слушать эту песню. Почему-то именно она, вызывала в его душе странное волнение. Особенно, если ее пели дети. Тонкими, беззащитными голосами. Начинало ломить в груди, и на глаза наворачивались слезы. Сергей вовсе не был сентиментальным человеком, но эта песня могла вышибить из него слезу на-раз. Этого на людях Сергей позволить себе не мог.

Вслед ему из-за стола неслось:

«Прекрасное далеко-о.… Не будь ко мне жестоко-о…» — пели взрослые, уже вполне сложившиеся люди. Их голоса бередили душу Сергея теми самыми беззащитными интонациями, которые мгновенно выбивали его из колеи.

«Не будь ко мне жестоко-о… Жестоко не бу-удь.… От чистого истока… прекрасное далеко-о… Прекрасное далеко-о… я начинаю путь».

Выйдя из кафе все, долго прощались, обнимались, по очереди целовались. «Но пассаран!!!», твердил каждый из бывших воспитанников «Журавлика» и вскидывал к плечу руку со сжатым кулаком.

Потом долго рассаживались в микроавтобус, в «Жигули» десятой модели Вадика Кондратьева и в «Форд» Нади Соломатиной. Обменивались телефонами, адресами, если кто переехал, опять целовались и вскидывали руки к плечам со сжатыми кулаками.

Но пассаран! Но пассаран!

6

Каждое утро Наталья выгуливала своего Дыма на Головинских прудах. У них был давно устоявшийся маршрут. От подъезда до ступенек, ведущих к воде на поводке, дальше, уже у самого пруда, Наталья всегда спускала Дыма. Тот взлаивал и уносился вдоль берега искать в камышах уток. Дым не был охотничьей собакой, самый обычный «дворянин», но уме-ен. Давно замечено, беспородные псы гораздо сообразительнее, даже интеллектуальнее тех, кто с безупречной родословной.

Дым был не просто умным. Он был псом с большим чувством юмора. Любимая забава, незаметно подкрасться к стае уток, дремавших у самого берега, неожиданно высунуть морду из камышей и грозно сказать: «Га-ав!!!». Утки обычно заполошно, крякая и махая крыльями, отплывали от берега. Некоторые из стаи даже взлетали. Дым подбегал к хозяйке и смеялся во всю пасть. На его морде явственно было написано: «Ну-у… дуры-ы! Я же пошутил!».

Утром на прудах всегда малолюдно. Собачники, молодые матери с колясками, да рыбаки, застывшие вдоль берега через равные промежутки с длинными удилищами. Изредка пробежит какой-нибудь пенсионер в спортивном костюме, убегающий от старости.

Тишина, покой. Вода всегда действует на нервы успокаивающе.

«Наташ! Ты вообше-то… здесь кем?» — который день звучал в ее ушах голос молодого охранника. Действительно, кем она? Тридцать два, критический возраст. Ни мужа, ни ребенка, ни семьи. Скоропалительный брак с поэтом-песенником Наталья вообще считала своей трагической ошибкой. Единственная польза, он пристроил ее на эстраду. А уж она за собой потянула Надьку. Пора бы, еще не поздно. Многие и в сорок рожают. Все как-то не складывается. Подходящей кандидатуры нет.

Последние дни Наталья с тихой завистью наблюдала за Надей и молодым охранником Сергеем. И не только одна она. Многие из группы наблюдали. Эти двое, шаг за шагом, как саперы на минном поле, боясь ошибиться и сделать неверный роковой шаг, медленно, но неотвратимо приближаются друг к другу.