Лесли Локко - С тобой и без тебя. Нежный враг

Сердечные благодарности Кристине Грин, моему агенту и другу, без чьего издательского таланта и бесконечного, повторяю, бесконечного терпения не было бы этого романа.

Благодарю Кейт Миллз, Хелен Ричардсон и всю команду «Ориона» за постоянную поддержку; Аластеру и Сусанне Кован с Истсайд-Фарм в Пениквике за предоставление такого замечательного места для писательской работы; Патрику за постоянное проявление доброты с его стороны; всех своих друзей в Лондоне — Кэролайн, Кэти, Джонатана, Марко, Ро, Рахеш, Самира и Викторию, которые оставались всегда рядом со мной, несмотря на разделяющее нас расстояние; команду в Аккре — Шона, Йо, Салли, Элкина, «Пи» и «Свит Пи» за возвращение домой; Марко Джобста и Шерри Шилдз за их помощь и совет в минуты сомнения; Генри Флетчера за столь щедрое предоставление мне возможности использовать его имя (но, клянусь, не его персонаж); доктору Рубену Атекпу за его описания Мали и менталитета местных жителей; Сюзанне Сабо и Маме Гвиндо за их помощь в переводе; Дитре Кордеа за критическую остроту взгляда и память; Чарльзу, как всегда, и Вику за его доброту, преданность, вдохновение и любовь.

Лондон, Англия, 1974

Амбер Сэлл сжалась в комочек, удивительно маленький, если брать в расчет ее высокий рост. Она уместилась в небольшом пространстве на задней лестнице около тумбочки для обуви, пытаясь занять то самое место, где раньше стоял пылесос. Тут темно, этот клочок пространства надежно отгорожен от внешнего мира зимними пальто и шарфами, развешанными вдоль стены. Это единственное место в доме, где не было слышно драки. Она едва могла терпеть голос Макса, орущего все громче, и совсем не могла выносить слез. Когда ее мать начинала плакать: сначала тихо, но потом все громче, всхлипывая так, что становилось слышно в каждой комнате в доме, это было сигналом для Амбер бежать в свое укрытие из любого места в доме, где бы она на тот момент ни находилась. Здесь, и только здесь, отгороженная от внешнего шума, она успокаивалась, ее сердцебиение становилось реже, паника, сжимавшая грудную клетку мертвой хваткой, постепенно ослабевала. Тишина ее убежища была глубокой и успокаивающей. Она завернулась в ближайший шарф и стала спокойно отсчитывать минуты, надеясь, что ссора не продлится слишком долго. Один, два, три… Она досчитала до девяти, когда услышала, как хлопнула входная дверь и тяжелые шаги раздались на лестнице. Наружная дверь тоже сильно хлопнула, оконные стекла задребезжали. Она затаила дыхание, но больше ничего не последовало. Она подождала еще несколько минут, гадая, что будет дальше. Стояла тишина. Потом она услышала, как машина Макса завелась. Двигатель прорычал один раз, другой… и машина уехала.

Она вздохнула с облегчением, вылезла из своего укрытия и побежала вверх по лестнице.

Ее мама лежала на обитом шелком диване в гостиной на втором этаже. Она повернула свое заплаканное лицо к Амбер, когда та вбежала в комнату.

— Дорогая, — тихо сказала она, — Макс уехал.

— Да, я знаю, — ответила Амбер, — но сегодня только понедельник. Он скоро вернется, я уверена. Ты хочешь чего-нибудь?

— Просто обними меня, дорогая, — сказала мама, вытирая слезы. — Иди, обними меня.

— Нет, — сказала Амбер твердо, глядя на тушь, растекшуюся по маминым щекам. — Ты меня испачкаешь. Я пришлю к тебе Кристину.

И она повернулась, чтобы уйти.

— Ты не попросишь ее принести мне немного… чаю? — сказала мама ей вслед. Амбер взглянула на нее. Чаю? Бренди больше подойдет для такого случая. Она побежала вниз по лестнице.

На кухне она увидела Кристину, их домработницу-польку, занятую приготовлением еды, хорошо отрепетированной повседневной процедурой. Кристина улыбнулась и обняла ее, прежде чем исчезнуть с подносом на лестнице. Амбер схватила из шкафа свое пальто, взяла домашнее задание и выбежала из дома, сильно хлопнув уличной дверью. Она добежала по улице до дома Бекки, и нетерпеливо позвонила в дверь. Она хотела как можно скорее оказаться подальше от домашних проблем.

Дверь открыла мама Бекки. Увидев расстроенную до слез несчастную десятилетнюю девочку, стоявшую на ступеньках, женщина вздохнула. Миллионер Макс Сэлл жил через дорогу от них, в этом не было ничего плохого, но почему-то всегда было жаль его детей, особенно Амбер. С таким отцом, как Макс, было уже само по себе нелегко: неразбериха в его связях — жена с семьей в Лондоне, а любовница с дочерью в Риме, — но еще и с такой пустоголовой алкоголичкой, как Анджела, в качестве матери… неудивительно, что бедная девочка выглядела теперь такой несчастной.

— Бекки наверху, дорогая, — сказала она, борясь с желанием обнять Амбер, когда та проскользнула мимо. Она наблюдала, как девочка скакала вверх через две ступени. Однако вслух ничего не сказала, прислушиваясь, как хлопнула дверь наверху в комнате Бекки. Амбер была не из тех девочек, которых хочется приласкать и приголубить. Слишком самостоятельная и уверенная в себе для своих десяти лет. Словно всем своим видом ребенок показывал, что не нуждается ни в чьей помощи и сочувствии и способен со всем справится сам. Это было так не похоже на ее собственную дочь, Бекки, часто думала Сьюзан Олдридж. Обе девочки дружили с детского сада и были как сестры, но по характеру оказались совершенно разными. Амбер, с задатками лидера и большой силой воли, привыкла руководить, отличалась практичностью и серьезностью. Бекки — мечтательница, вся в своих фантазиях, ведомая, легкая в общении девочка, которой нетрудно было угодить. Сьюзан думала, что в основе дружбы девочек лежало сходство противоположностей. Она заперла входную дверь и отправилась на кухню, размышляя, что приготовить к обеду. Она была уверена, что Бекки съест все, что бы перед ней ни поставили. Но Амбер была слишком разборчива с чересчур длинным списком «Этого я не ем».

Наверху в мягком свете комнаты Бекки Амбер немного успокоилась. Она ничего не сказала с тех пор, как пришла в комнату, но при виде знакомых вещей Бекки — книги, куклы, пластинки, рулоны бумаги и сотни цветных карандашей, — она неизменно приходила в себя. Бекки тоже ничего не сказала, просто взяла пачку цветных карандашей и стопку бумаги и положила на пол. Она неторопливо готовилась к их любимой игре в бумажных кукол. Амбер взяла несколько карандашей, неохотно вступая в игру. На самом деле это была любимая игра только для Бекки. У нее очень хорошо получалось рисовать, подбирать одежду и аксессуары… Порой Амбер просто сидела рядом и смотрела, завороженная прирожденным даром Бекки к подбору цветов и моделей и превращением пустых листов бумаги в тысячи кукольных костюмов, ни один из которых не был похож на предыдущий. Она и понятия не имела, как это удавалось подруге.

Она наблюдала, как Бекки взяла ножницы из коробки для обуви и начала вырезать серые брюки, которые только что нарисовала. Ей нравилось, как свисали светлые локоны подруги, когда девочка вырезала, внимательно следуя контуру, по которому скользили ножницы. Все, что она делала, получалось красивым и аккуратным. Амбер, чьи бумажные куклы выглядели так, словно их вырвали, а не вырезали из бумаги, завидовала Бекки.

Она осмотрелась. Ей нравилась комната. Она была наполнена любимыми безделушками Бекки: рисунками, маленькими керамическими кувшинчиками, карандашами и кистями. Ее лучшие картины висели на стенах, одежда была сложена в корзине, зимние пальто и шапки — на вешалке, ее коллекция балетных туфелек… Но комната была не в беспорядке, а просто наполнена… жизнью. Она очень отличалась от пустой комнаты Амбер. Дома горничная приходила в ее комнату дважды в день: сразу после ее ухода в школу и после обеда, чтобы проверить шкафчики и убрать постель. Это походило на жизнь в отеле, жаловалась Амбер Кристине. Но с указаниями Макса прислуге было бесполезно спорить: в квартире должно быть чисто, минимум хлама. Амбер вспомнила, как Макс после возвращения из недельной деловой поездки обнаружил, что они с Киераном ни разу не принимали ванну. Ей тогда было восемь лет, а брату десять, и они поспорили, сколько они смогут обойтись без… Макс был в бешенстве. После этого случая была нанята армия прислуги, которая мыла, чистила и драила все уголки дома, приводя все в столь желаемый Максом порядок. Макс, Макс, Макс. Словно все в этой жизни крутилось вокруг него. Ни она, ни Киеран даже не называли его «папочкой», она не знала почему. Это звучало бы так… глупо. Он был просто Максом. Так же, как и Анджела была Анджелой, а не «мамочкой». Анджела, конечно, никогда и не вела себя как мать. Она была скандальным, пьяным и хрупким созданием, каким они всегда ее и помнили.

Амбер разглядывала кукольную одежду, медленно оживавшую под руками Бекки. Яркая модная юбка, фламандский шарфик… стильные туфли на высоком каблуке. Амбер вздохнула. Ей так хотелось, чтобы у нее так же хорошо что-то получалось. Даже неважно что. Ей нравилось, как говорили о Бекки: «одаренная в искусстве». Но о ней никто никогда не сказал ничего подобного, кроме того, какой ранимой она была и как неплохо справлялась со своим положением. Но ей надоело «справляться». Она даже не знала, что это значило.

Лондон, Англия, 1978

Амбер проснулась рано, выдернутая из сна приступом ноющей боли внизу живота и звуками голосов снизу. Она лежала очень тихо, в надежде, что невыносимая боль наконец отступит. Это были ее первые месячные. Она знала, чего ожидать — мама Бекки рассказала им обеим все, что следовало об этом знать, хотя и не сказала им, что это может быть так больно. Но боль в животе показалась ей ничем по сравнению с охватившим ее ужасом от орущего Макса. Сна уже не было. Она сползла с кровати, дошла до ванной, быстро помылась, отыскала пачку гигиенических салфеток, которую дала ей миссис Олдридж, и надела чистую пижаму. Она как раз собиралась снова лечь, когда услышала сильный шум внизу, сопровождаемый звуком бьющегося стекла. Анджела, должно быть, запустила чем-то в Макса. Или, наоборот, он в нее что-то запустил. Раздался еще один крик, потом звук, словно по полу волокли что-то тяжелое. Амбер услышала, как отворилась дверь комнаты брата в другом конце коридора. Она открыла свою дверь, ее сердце учащенно колотилось.

— Что происходит? — спросил Киеран, испуганно глядя на нее.

— Я не знаю, — прошептала Амбер, перегибаясь через перила балюстрады, — я сама только что проснулась.

— Я думал, он в Риме, с этой чертовой Франческой, — пробормотал Киеран.

— Он вернулся поздно вечером, — сказала Амбер. — Анджела, видимо, его не ждала… Она ведь начала пить только вчера.

Амбер посмотрела на Киерана. Черты его лица были жесткими. Он ненавидел, когда Анджела расстраивалась, а тем более когда родители вот так ссорились. Амбер вздохнула и отвернулась. Хотя Киеран был на два года старше, ей казалось, что было наоборот — именно ей приходилось его успокаивать. Он всегда пытался не подавать виду при взгляде на пьяную Анджелу, притворяясь, что ничего не случилось, что у всех такое происходит время от времени, что все нормально, но потом, Амбер знала, потребуется много дней, чтобы вытащить его из этого замкнутого мрачного состояния.

Раздался завершающий хлопок дверью, поворот ключа в замке, наконец, слава богу, воцарилась тишина. Киеран развернулся и быстро пошел в свою комнату. Амбер наблюдала, как он пытался нащупать в кармане халата пачку сигарет, которую он всегда туда клал. Ее пригвоздил к месту холодный парализующий страх, расползавшийся по жилам. Что-то должно было случиться, она ощущала это так же ясно, как и изменения, происходившие в ее организме.

На следующее утро в доме было необычайно тихо. Кристина не пришла будить ее. Амбер встала поздно и опаздывала в школу. Она сразу натянула школьную форму и побежала вниз. Анджелы нигде не было видно. Киеран уже ушел в школу. Она направилась в столовую, не зная, чего и ожидать. Макс сидел за столом в халате, спокойно читал газету, словно ничего и не произошло. Она аккуратно присела рядом, боясь потревожить его.

— Где Анджела? — спросила она, наливая насколько могла осторожно молоко в свои хлопья.

— Вашей маме требуется немного отдохнуть, — сказал Макс, откладывая газету и глядя на дочь. Амбер нервно сглотнула.

— Она в постели?

— Да, ненадолго. Но сегодня позднее она уедет.

— Уедет? Куда?

— Туда, где покой. — Макс пристально изучал ее. Амбер стало не по себе от его взгляда. — Об этом-то я и хотел с тобой поговорить.