Оставалось лишь надеяться, что Господь с Его бесконечной милостью сумеет понять и простить ее.

Она слегка подвинулась, чтобы лучше видеть лицо Брайана. Приподнявшись на локте, она посмотрела в окно поверх его плеча. На улице горел фонарь, и его свет создавал волшебное кольцо из тумана, прорезаемого хлопьями снега, который островками покрывал зелень спортивного поля за их домом. А справа, как всегда, нависала темная тень Батлеровской библиотеки.

Сколько раз лежала она вот так в его комнате общежития «Хартли Холл», глядя в окно второго этажа. Лежала и думала: когда же наконец им не надо будет урывать минуты, чтобы быть вместе?

«Скоро, — пообещала она себе, — скоро мы будем вместе. В самом крайнем случае — через год. И тогда все изменится! Как мы и мечтали. И если уж столько времени пришлось ждать, то еще немного — это нетрудно».

…Взгляд ее вернулся в комнату. Собственно, это даже не комната, а каморка. Большой встроенный шкаф. Вдоль испещренных следами чертежных кнопок стен тянутся деревянные и металлические полки, доверху заставленные книгами. Сколько раз она мечтала, что когда-нибудь у нее будет время их все прочесть! Хемингуэй, Фолкнер, Фитцджеральд, Джойс, Бодлер… В углу, на изрезанном дубовом столе — старенький «ундервуд», рядом из коробки торчат отпечатанные страницы. Страницы романа, который Брайан начал писать еще до того, как погрузился в свой диплом.

Она прочла его, и ей понравилось. Даже очень. Гордость за Брайана так и распирала ее, согревала сердце. И какое значение имеет, что матрац продавлен, а у них с Брайаном нет за душой и цента. В один прекрасный день он станет знаменитым. В этом нет ни малейшего сомнения. И его книги будут наверняка стоять на таких же вот полках в студенческих общежитиях рядом с книгами Джойса и Фолкнера.

Она принялась внимательно изучать лицо Брайана: в тусклом свете, проникающем с улицы, оно, казалось, состояло из одних плоскостей и впадин. На лбу и переносице поблескивали капельки пота. Она слизнула одну с виска, ощутив на кончике языка солоноватый вкус.

— М-м-м! Так бы и съела тебя всего! — шепнула Роза, нежно потеревшись носом о шею Брайана. — Только вот что я потом стану делать, когда от тебя ничего не останется?

— Роза… — Брайан неожиданно сел, сбросив одеяло на пол, так что ей тут же стало холодно. — Я все время забываю тебе рассказать одну вещь… Хотя должен был бы сделать это до того, как… — Он отвел взгляд: его гордый профиль резко выделялся на фоне окна. — Господи Иисусе! До чего мне это ненавистно. Право, не знаю, как к этому приступить…

Задрожав, Роза обняла себя руками, прижав локти к животу. Что-то тут не то! Чутье ее не обманывает. Она почувствовала неладное еще раньше, когда он пришел к ней в последний раз. Его движения были непривычно яростными: похоже, он хотел причинить ей боль.

— Что случилось, Брай? — Она тоже села, завернувшись в пододеяльник, словно защищая себя от известия, которое наверняка будет плохим.

— Мне бы надо было рассказать тебе об этом еще до того, как… Но понимаешь, когда я тебя вижу, то забываю обо всем на свете. И единственное мое желание — обнять тебя покрепче и привести сюда.

Роза нервно рассмеялась:

— Знаю. Мечта каждого сопливого мальчишки, который, как ты, прислуживал у алтаря. Мечта о чистенькой девочке-католичке. Наверное, ею разбавляют святую воду, чтобы вызвать половое возбуждение. Ее, эту воду, надо было бы разливать по флакончикам — вместо духов. «О-де Ватикан». Как, по-твоему, Папа бы разрешил? — Она все говорила и говорила, чтобы не слышать того, что предстояло услышать. — Господи! Ты помнишь эти страшные муки совести, которые я испытывала? О, как хорошо я представляю себе состояние мучеников, надевших власяницу…

— Роза. Призывная лотерея. Выпал мой номер.

Его слова прозвучали, как удар чугунного шара, которым ломают каменную стену дома. Глухой шум в ушах никак не хотел стихать.

— Невозможно!

Но произнося это, она уже чувствовала, как сжались ее мышцы и холодные капли побежали по спине.

— Но так случилось.

— Нет!

Шум в ушах перешел в тревожный набат. Голова раскалывалась от нестерпимого гула.

— Ты должен им сказать. Это ошибка. Кто-то нажал в компьютере не ту кнопку. Тебя никто не может обязать. Ты имеешь право на отсрочку. Они не могут тебя взять. Господи, Брайан! Вика Лючеззи убили во Вьетнаме! А бедняга Бадди… — договорить она так и не смогла.

— Ну не всех же… — начал он, но она зажала уши руками.

— Нет! Нет! — продолжала твердить Роза. — Не ты! Только не ты, Брайан!

Она слышала, как ее голос переходит в крик. Но шел он откуда-то извне. Как будто сирена «скорой», доносящаяся с улицы.

— Роза. Не преувеличивай… — Брайан попытался обнять ее, но она отстранилась, вся сжавшись: если позволить — это будет означать признание страшной реальности.

— Тебя не могут заставить, — повторила она, стараясь говорить как можно спокойнее. — У тебя отсрочка.

— Постой, Роза. На прошлой неделе я получил повестку. Меня просили явиться на медицинскую комиссию. Я не стал тебе говорить. Ведь могло оказаться, что у меня какой-нибудь там шум в сердце или еще что-то, из-за чего меня признали бы не годным к военной службе. Но сегодня я получил ответ. Здоровье в полном ажуре. На следующей неделе мне велено прибыть в Форт Дикс для прохождения первичной военной подготовки…

В голове у Розы, как в приемнике, что-то гудело и потрескивало. Потом она словно поймала шестичасовые новости с их кошмарными известиями. И тут же воочию увидела своего Брайана, лежащего на рисовом поле, — комбинезон пропитан кровью, которая алыми кругами растекается по вспененной поверхности воды, заполнившей воронку.

«Нет, Господи! Нет!» — беззвучно молят ее губы.

Усилием воли она заставляет себя прогнать страшное видение.

Но ее воля оказывается бессильной против охватившего тело озноба: кажется, вместо крови сердце гонит по жилам ледяную воду.

Этот страшный холод — реальность, а не плод ее больного воображения.

Как реальность и то, что Брайан отправится во Вьетнам. Туда, где в него будут стрелять. Где его могут ранить или даже убить!

— НЕТ! — кричит Роза, вскакивая с постели.

— Роза… — Брайан умоляюще протягивает к ней руки.

Но она не отвечает на его мольбу.

Будь он проклят! Скорей всего он сам этого хочет. Тоже мне герой дерьмовый выискался!

— Канада! — начинает она уговаривать Брайана. — Помнишь Рори Уокера? Он уехал в Канаду. Кажется, в Монреаль. Или в Торонто. Ты тоже это можешь. Уезжай. Я поеду с тобой.

Руки Брайана падают, как две плети. Его тень ложится на плетеную циновку с травяным узором, на которой она стоит, и вот-вот дотянется до нее. Тень, как черная провозвестница смерти. Роза не в силах унять дрожь — такое чувство, что у нее подскочила температура. Горячая волна давит сзади на глаза; в висках стучит, как будто по кости изнутри бьют молотком.

— Рори в бегах, — отвечает он тихо. — Он не может ни вернуться, ни даже навестить семью. Его сразу же арестуют…

— Хорошо. Есть другие способы. Например, невозможность идти в армию по религиозным соображениям.

— Ты ведь знаешь моего старика, Роза. Это бы его убило на месте. Он высаживался во вторую мировую войну в Анцио, дошел с боями до самых Альп. Мой дед служил в армии в первую мировую, был ранен под Верденом. У него в верхнем ящике стола, в самом дальнем конце, всегда хранилась бархатная коробочка, — голос Брайана потеплел. — Знаешь, он не показывал мне, что там лежит. И вот как-то — мне тогда было лет одиннадцать, по-моему, мы с Кирком играли в солдатиков на пустыре за его магазином — подзывает нас к себе, заводит в дом и показывает. Бронзовая Звезда. Говорит, теперь, может, мы поймем, что это такое, ведь уже не маленькие. То есть поймем, что это для него значит. И еще, люди, что думают, будто война — это геройство, ордена и прочее в том же духе, так у них вата в голове вместо мозгов. Драться на войне страшно, но необходимо. Все равно, говорит, что огонь тушить, пока пожар не вышел из-под контроля. Только хвастаться тут особенно нечем. Ты просто пошел и сделал свое дело. Вот и все.

— Но ты не он. Твой дед был другим человеком, — упрямо возразила она. — И война сейчас другая. Никто даже не знает, зачем мы ее ведем.

Брайан вскинул на нее глаза. Теперь в них — этого нельзя было не заметить — горела ясная решимость.

— Может, так оно и есть. Но все равно туда посылают наших парней. И среди них тех, с кем мы вместе росли. Вик, и Бадди, и Гас Шоу. А это кое-что значит. Не знаю точно что, но тем не менее. И еще я знаю наверняка: если мне удастся увильнуть, то выпадет чей-то другой номер. И этот кто-то другой, может статься, сгорит в том огне, который я должен был погасить. — Он помолчал и тихо произнес: — Я много об этом думал. Еще до повестки. Просто не рассказывал тебе, каким чувствовал себя виноватым, что год за годом мне давали отсрочку. Не рассказывал, потому что понимал: тебя это огорчит. Но сейчас…

Она подумала о «Зеленых беретах» Джона Уэйна. Обо всех этих разговорах насчет чести и долга. На самом деле его парни просто любили палить из своих пушек. А как же Брайан? Нет, тут другое. Он действительно верит в то, о чем говорит. Господи! Как же она не догадывалась?

На память ей пришло давнее, казалось, напрочь забытое. Пятый класс. Брайан выходит из школы — кисти рук у него опухшие, все в красных рубцах. Брат Джозеф всыпал ему дюжину ударов линейкой.

— За что? — спросила она его тогда, объятая настоящим ужасом. — Что ты сделал, чтобы он так тебя наказал?

— Ничего, — ответил он, по своему обыкновению пожав плечами. — Я тут вообще ни при чем. Это все Дули. Разбил окно в доме приходского священника. Не нарочно. Но у него и так неприятности с братом Джозефом. Понятно, что ему бы брат всыпал раз в десять больше.

«Брайан, Брайан! Если бы я могла, то пошла бы вместо тебя! — подумала Роза. — Потому что если с тобой что-нибудь случится, я тоже умру».

Она опустилась на колени, не обращая внимания на то, как больно колется джутовая трава, украшающая циновку. У нее болел живот, ломило все тело. Словно ее избили.

Боже, какая же она была глупая, когда боялась, что кто-то разлучит ее с Брайаном.

Никто не разлучил. Это он сам решил. Решил так же твердо, как если бы пошел в центр, где принимают добровольцев, и записался сам.

Итак, он от нее уходит!

И тут ее окатила волна гнева.

Вскочив на ноги, Роза схватила первое, что подвернулось ей под руку — стоявшую на тумбочке копилку, куда бросали мелкие монеты. Она швырнула копилку об стену. Монеты со звоном разлетелись в разные стороны, отскакивая от мебели и дребезжа по полу.

«СУКИН ТЫ СЫН! ЕСЛИ ТЕБЯ УБЬЮТ ТАМ, ЗНАЙ, Я ТЕБЯ НИ ЗА ЧТО НЕ ПРОЩУ».

Что-то жгло ей глаза, разъедало лицо. Слезы казались кислотой — едкой, ранящей.

— Плевать мне, кто пойдет вместо тебя! — рыдая, начала выкрикивать Роза. — Мне все равно, кого убьют. Только бы не тебя! О, Господи! Мой живот! Почему он так болит? Как я тебя ненавижу! Ты слышишь меня, Брай? Ненавижу за то, что ты сделал!

Но вот его руки обхватили ее за плечи, прижали к себе. Не дали ей рассыпаться на куски. Они вернули ее на землю. Согрели.

Матерь Божья! Что она там такое наплела? Кто сказал, что он умрет? Нет, он будет жить! Она прижалась к нему и дала волю слезам.

— Не плачь, Роза! — произнес Брайан дрожащим голосом, и Роза почувствовала на своей шее что-то мокрое.

Слезы? Брайан плачет!

Тем же дрожащим от волнения голосом он продолжал:

— Да, целый год — это целый год. Мне будет недоставать тебя. Да я уже грущу. Господи! Такая боль… Но со мной ничего не случится. Уверяю тебя…

Роза прижалась к нему еще крепче. Казалось, из ее груди выдрали сердце. И там осталась лишь большая саднящая рана.

«Как я вынесу это? — сверлило в мозгу. — Ждать. От одного письма до другого. Не зная, что с ним за это время произошло! Может, его ранило. Или еще хуже…»

Она отстранилась. Подняла глаза — и встретилась с его глазами. Прекрасными серыми глазами. Тоска резанула ее по сердцу, словно осколком стекла.

— Никогда ничего не обещай, Брайан! Обещания могут и не сбыться. Просто возвращайся. И все, Брай. Возвращайся ко мне, понял?!

4

«ДОКТОР МИТЧЕЛЛ. К ВАШИМ УСЛУГАМ…» — гласила табличка на дверях клиники на Пятой улице в Уэст-Сайд.

Рэйчел проскочила через вертящиеся стальные двери, которые вели в отделение для рожениц. Бросив взгляд на часы над стеклянной выгородкой сестринского поста, она чертыхнулась про себя. Тридцать пять седьмого. Опоздала к утреннему обходу. Только этого ей недоставало. Именно сегодня!