Дане не надо было спрашивать, кого имеет в виду Рэйчел.

— Он не умер… пока, — ответила она. — Доктор Мак взял его в операционную. У него за несколько минут до обстрела остановилось сердце…

Вздох облегчения вырвался из груди Рэйчел. Но тут же, ее обдало ледяным холодом.

«Я должна быть с ним рядом, — пронеслось у нее в мозгу. — Должна помочь. Я тот самый последний лист, благодаря которому он еще живет. Неужели Мак и другие этого не видят?»

Рэйчел круто развернулась и бросилась обратно. Операционная находилась в другом конце коридора, всего в каких-нибудь нескольких десятках метров, но ей казалось, что она никогда туда не добежит, словно бежать надо было по крайней мере несколько миль. Одежда на ней намокла от пота, ноги сделались ватными и дрожали. Сердце стучало как бешеное.

Она ворвалась в палату — силы ее были на исходе.

В узкой и длинной комнате стояло с полдюжины операционных столов. Свет фонаря в дальнем углу отбрасывал длинные тени, наводящие ужас своими очертаниями — казалось, здесь разыгрывается какое-то страшное действо. Тени скользили по стенам и потолку, а две из них даже склонились над операционным столом. Подойдя ближе, Рэйчел увидела, что это доктор Мак и Мередит Барнс, которая держала фонарь в левой руке и гемостат — в правой. На столе, над которым они склонились, лежало чье-то длинное неподвижное тело. Брайан. Ее Брайан! Сердце Рэйчел тревожно екнуло.

Его положение казалось критическим. Легкие отказались дышать, и сейчас в них закачивали воздух. Худая обнаженная грудь была в крови. Рэйчел увидела длинный разрез под левым соском. Мак пытался вставить пару реберных расширителей.

Прекрасно! Он хочет попробовать прямой массаж сердца. Слава Богу, значит, еще есть шанс. И слава Богу, что она не опоздала.

Мак поднял глаза, бросив на нее тревожный взгляд из-под седых кустистых бровей. Рэйчел уже натягивала перчатки. Времени на то, чтобы вымыть их, не оставалось.

— Позвольте мне! — взмолилась она. — У меня рука меньше.

— Ты что, раньше это когда-нибудь делала? — Голос Мака был усталый, видно было, что у него нет сил спорить.

— Нет, Мак. Но зато видела, как это делают другие. Я справлюсь.

Рэйчел была спокойна — тем странным спокойствием, которое бывает, когда ждешь чего-то и оно наступает.

— Хорошо. Но учти, времени на ошибки нет. Мы и так упустили время. Пять минут, как он перестал дышать. Я сделал ему искусственное дыхание. Плюс шесть уколов эпинефрина — прямо в сердечную мышцу. Если это не поможет, тогда конец.

Рэйчел заставила себя вспомнить все, что когда-либо знала о торакотомии. Всматриваясь при неверном свете фонаря в открытую рану, она обнаружила перикард и с помощью своего скальпеля произвела продольный разрез, не задев при этом грудобрюшный нерв. Затем осторожно просунула правую руку в перчатке, продвигаясь на ощупь вдоль легочной артерии и полой вены. Ничего! Никакого, даже самого слабого, сокращения сердца не прощупывалось. Господи! Она словно окаменела, тело сделалось холодным, как у покойника: похоже, ее собственное сердце тоже перестало биться. Непостижимо, однако, как при этом ее разум все-таки умудрялся функционировать.

Когда пальцы Рэйчел сомкнулись вокруг неподвижной дряблой мышцы сердца Брайана, она почувствовала, как все вокруг замерло. Вся комната. Весь госпиталь. Весь мир. Стрельба странным образом также прекратилась. Или это она сама вдруг перестала ее слышать? Единственным звуком оставалось равномерное биение ее пульса, отдававшееся в ушах.

Осторожно, подчиняясь какому-то внутреннему ритму, она начала сдавливать мышцу. Сдавливать, непрестанно повторяя про себя: «Живи! Ну, пожалуйста! Живи, Брайан. Ты должен мне помочь. Одна я мало что сделаю, ну пожалуйста…»

Ничего.

На лбу у нее выступили капли пота, заструившиеся по вискам. «Только не паниковать! — приказала она себе. — Никоим образом нельзя выходить из заданного ритма. Это главное. Выдерживать его во что бы то ни стало. Боже, помоги мне, прошу Тебя!»

Все ее чувства напряглись до предела. Ноздри Рэйчел ловили стойкий запах пота, исходивший от Мака, и одновременно аромат цветочных духов, которыми пользовалась Мередит. Казалось, весь воздух пропитался кровью, ее запах был разлит вокруг подобно туманной дымке. Рэйчел чувствовала привкус крови на языке — горький, обжигающий. Ее рука между тем ни на секунду не прекращала сдавливать безжизненную мышцу. Массируя, она в такт повторяла про себя:

«Да-вай! По-шел! Про-шу! Сей-час…»

Стоявший рядом Мак грустно покачал головой:

— Хватит, детка! Бесполезно. Ты уже сделала все мыслимое и немыслимое.

Рэйчел с трудом сдерживала рвущиеся из груди рыдания. В горле стоял ком, трудно было дышать.

— Нет! — взмолилась она. — Еще немного. Пожалуйста! Позвольте мне убедиться, что действительно уже нельзя ничего сделать.

— Хорошо. Одну минуту. И все. Сейчас мы нужнее не ему, а другим.

В минуту, отпущенную ей, могла, кажется, вместиться целая вечность. Вечность, давившая на нее, лишавшая самообладания, грозившая ее поглотить. Теперь уже Рэйчел боролась не только за жизнь Брайана, но и за собственную.

Наконец, когда она была готова смириться с неизбежным, сердечная мышца вздрогнула.

Потом еще раз.

Всего один. Слабо, неуверенно.

Прошло еще несколько бесконечно долгих секунд.

Ничего.

И вдруг — о чудо — сердце Брайана забилось!

Глухо, медленно. Но стало биться.

Толчок радости оказался для Рэйчел столь сильным, что она едва устояла на ногах. Горло наконец-то освободилось от сдерживаемых все это время рыданий — из ее глаз брызнули слезы. Стекая с подбородка, они капали на неподвижное, с промельками синевы, лицо человека, лежащего без сознания на операционном столе.

— Бьется! — закричала Рэйчел. — Оно бьется! Он жив!

Вытащив руку из грудной полости Брайана, она посмотрела на Мака, встретившись с его изумленным взглядом. Луч от фонаря, который держала Мередит, наискось скользнул по стене и потолку, и все услышали ее ликующий возглас: «Жив!»

— Да будь я… — прошептал Мак. — Это же настоящее… чудо. Если они еще бывают на свете. Послушай, а ты, правда, не католичка?

— Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно. А почему вы спрашиваете? — улыбнулась Рэйчел.

— Мне показалось, что над твоим плечом появился… ангел.

14

Брайан открыл глаза. Вокруг него вздымались белые волны: белые стены, белые простыни, белые ставни на окнах. Окна были сейчас открыты, и оттуда доносился запах дождя и виднелся кусок голубого знойного тропического неба.

«Все это сон, конечно, — решил он. — Лежу я у себя дома в кровати рядом с Кэвином. Мама сейчас возится на кухне, оттуда уже слышно, как она помешивает овсяную кашу в большой эмалированной кастрюле, и я…»

Брайан слегка повернулся, чтобы лечь поудобнее, — ответом на это движение была волна острой боли, шедшая откуда-то из самой его середины. За первой, сокрушительной, волной последовали вторая и третья… «Какой там сон! Боже, что же это?» — мелькнуло в мозгу.

Сна как не бывало. Брайан застонал, из уголков глаз сами собой лились слезы, стекавшие по вискам в волосы. Сквозь их пелену он смутно различил очертания кого-то, кто стоял возле его кровати. Брайан несколько раз моргнул — и очертания сделались более четкими.

Женщина.

Маленькая, хрупкая, похожая на вьетнамку, но кожа у нее светлая, лицо бледное, пожалуй, даже чересчур, а волосы чудесного медного отлива. Гладко зачесанные и собранные в хвост с помощью гребня — открытая шея казалась удивительно изящной. Глаза женщины были такими ярко-голубыми, что в них даже больно заглядывать, — как если бы перед тобой открывалась сияющая голубизна летнего неба. Постепенно он оглядел ее всю. Очертания молодого лица напоминали контуры сердца. Но челюсти упрямо сжаты, нос прямой, с широкими раскрыльями ноздрей. Рот капельку широковат, но зато это лишает ее образ слащавой картинности. Она кажется усталой и встревоженной. Под глазами синеватые тени. Кожа у висков и на горле поцарапана.

Кто она? Никогда раньше ему не приходилось ее видеть. Но, странное дело, почему-то он подумал, что знает ее.

— Доброе утро, — произнесла она, устремив на него взгляд глубоких голубых глаз, которые, казалось, вообще не умеют моргать. — Как самочувствие?

Брайан успел заметить, что на женщине надеты брюки цвета хаки, сандалии и выцветшая, когда-то зеленая, рубашка. Из глубокого нагрудного кармана торчит стетоскоп.

Медсестра? Наверно. Похоже, он в больнице. Лежит на кровати в какой-то длиннющей комнате. Собственно говоря, это даже не кровать, а железная койка. Другие, точно такие же, стоят вдоль побеленных бетонных стен. И в каждой лежит забинтованная фигура — некоторые даже и на людей не похожи.

В голове у Брайана звон и головокружение. Во рту пересохло. Неужели это во сне? Выходит, и то, что с ним происходило раньше, тоже сон? И он только время от времени выплывал из него, чтобы затем снова впасть в забытье. Вот почему так трудно определить, где кончается реальность и начинается вымысел. Наверняка ему известно только одно: боль, что его терзает, настоящая. Боль сковывает все тело — от шеи до пят, словно его переехал бульдозер. Даже дышать и то больно.

— Как? — переспросил Брайан. — Примерно, как у Сонни Листона после пятнадцати раундов с Кассиусом Клеем, — попытался он отшутиться, изобразив жалкое подобие улыбки.

Лицо женщины сразу же сделалось мягче, словно она ждала с его стороны какого-то знака или сигнала. Она улыбнулась. Ее улыбка была почти осязаема, как прикосновение. Брайану казалось, что женщина взяла его на руки, подняла с кровати.

— Что ж, в таком случае публика вполне оправдала свои затраты. Никто до самого конца не знал, на чьей стороне будет победа. Но сражались вы отлично. Что-нибудь запомнилось?

Брайан попытался на какой-то сантиметр сдвинуть свое тело, чтобы поудобнее лечь на матраце, таком же твердом, как и сама железная койка. Боль тут же вспыхнула с новой силой. Он откинул голову на подушку, тяжело дыша и недоумевая, что же с ним такое произошло.

— Так, немного, — ответил он, когда боль слегка утихла, перейдя в тупое покалывание. — А сколько времени я здесь нахожусь?

— Почти три недели, — ответила женщина. — И большей частью спали. Это морфий вам помогал.

Брайан прикрыл веки. Свет причинял боль. Видеть других, лежащих в койках людей, забинтованных с головы до ног, словно мумии, да еще с торчавшими отовсюду трубками — так же, должно быть, выглядел и он, — было невыносимо.

В голове, где все казалось холодным и темным, от ее голоса веяло странным спокойствием.

— Может быть, будет лучше не стараться вспомнить все сразу, а сделать это постепенно, — посоветовала она.

Откуда ему знаком этот голос? Да, да… знаком. Наверное, он звучал во сне. К его Лбу тем временем прикоснулась маленькая прохладная ладонь, и жгучая боль тотчас отступила. Пусть немного, но отступила.

Откуда-то из глубин подсознания стали всплывать разрозненные куски картины. Мучительным усилием воли он попытался соединить эти куски вместе.

— Мы были в разведке. И, когда шли по джунглям, попали в засаду, — начал вспоминать Брайан. — Да, да, так оно было. Рядом со мной находился Транг… Он наступил на мину. Река… — Глаза раненого широко распахнулись, и он даже попытался приподняться, но удар боли свалил его подобно нокауту: из глаз посыпались красные искры. — Транг? Он что… — спросил Брайан, как только боль немного ослабла.

— Мне жаль, но… — мягко ответила молодая женщина, покачав головой, и попросила: — Пожалуйста, не пытайтесь пока садиться. Лучше, если вы будете лежать. Может быть, вам чего-нибудь принести?

Брайану сделалось сперва грустно, но потом его охватила злость. Значит, ему так и не удалось спасти Транга. Стоило ли тогда вообще стараться? Да и сейчас тоже. Все эти смерти вокруг него, вся эта война — для чего они?

Непроизвольно Брайан перекрестился: «Бедняга Транг. И не только он один. Сколько еще парней погибло. И почему именно я остался в живых? Почему не погиб вместе с другими?»

Впрочем, он тут же потерял всякий интерес к выяснению этого вопроса. Страшная усталость тяжело навалилась на него. Мозг снова начал отключаться.

Облизав губы, он ощутил соленый привкус. Кровь. Губы были потрескавшиеся, шершавые, как наждак.

— Воды, — прошептал Брайан. — Вы сестра?

— Врач, — ответила молодая женщина и улыбнулась. — Но, пожалуйста… Зовите меня просто Рэйчел. За это время мы, мне кажется, стали старыми друзьями.