– А может, ты предатель и тайно служишь тетрарху? – с вкрадчивой угрозой в голосе переспросил у него Тувия и медленно поднялся. В его руке неожиданно сверкнул кинжал. Симон отскочил. Лицо его побелело, под скулами взбугрились желваки. В правой руке у секария тоже появился кинжал.

– Ты ответишь за клевету, сепфорисец, – не теряя хладнокровия, произнес он и принял оборонительную позу, готовясь отразить удар.

Элеазар, который безмолвно наблюдал за разгорающейся на его глазах ссорой, громко вскрикнул и стремительно бросился между ними. Схватив брата за руку, державшую нож, он воскликнул:

– Остановись, брат. Оглянись вокруг. Нельзя проливать кровь в таком священном месте.

Голос его звучал убедительно. Тщедушный Элеазар был ниже ростом и слабее Тувии, однако вцепился в руку брата мертвой хваткой.

– Не мешай мне, глупец. И не хватай за руки. Я тебя однажды уже предупреждал. Помнишь? – со злостью процедил сквозь зубы Тувия. Метнув на брата негодующий взгляд, он решительно высвободил руку.

– А с тобой мы еще поговорим… только уже без свидетелей… – угрожающе буркнул он, переведя взгляд на Симона.

– Согласен. Но предупреждаю: я не позволю тебе зарезать себя, как жертвенного барана, – твердо произнес Симон, и в его глазах полыхнул ответный сердитый огонь. Его лицо исказилось от ярости.

Несколько напряженных мгновений юноши пожирали друг от друга горящими как угли глазами. Однако присущее им благоразумие вскоре охладило их головы, и они оба почти одновременно бросили кинжалы на землю. Разойдясь в разные стороны, они уселись на траву и с демонстративно-небрежным видом отвернулись друг от друга.

Первым прервал молчание Симон.

– Выслушайте меня, братья! И не спешите судить! – выдавил он через силу. – Клянусь, что на вашем месте я поступил бы точно так же, если бы заподозрил вас в измене. Но клянусь своей жизнью и честью, которую у меня никто не отнимет, что я никогда не нарушал нашей клятвы! Что же касается моих взглядов…

Он задумался, потом решительно продолжил:

– С недавних пор мне стало невыносимо убивать людей.

В голосе Симона прозвучало страдание, а лицо исказилось от отвращения.

– Почему? Ты ведь так много сделал для нас? – удивленно воскликнул Тувия. Он был поражен болью и искренностью слов Симона.

Тот грустно вздохнул.

– Я не отказываюсь от наших целей. Но я не согласен с методами. Не знаю, поймешь ли ты… Когда-то я сделал осознанный выбор, решив посвятить жизнь борьбе за чистоту закона и за свободу нашего народа от римских тиранов и их прислужников. Каким же наивным я был! Я думал, что, отнимая жизнь у виновных, научу остальных не совершать ошибок и соблюдать закон. Но я жестоко ошибался! Своей беспощадностью мы вызываем у народа ненависть и страх, а неоправданной жестокостью уподобляемся палачам. Мы даже хуже их! Потому что палачи безропотно исполняют приказы правителя, мы же убиваем соплеменников по доброй воле. Мы не должны так больше поступать, – с горечью заключил Симон.

Сепфорийские зелоты в изумлении смотрели на него. Тувия не верил своим ушам. Подобную крамолу провозглашает человек, руки которого у самого по локоть обагрены кровью?!

– Ты безумец! Понимаешь ли ты, что, несмотря на твои заслуги перед обществом, за подобные убеждения и высказывания мы должны немедленно предать тебя смерти? – ошеломленно проговорил он.

Ему неожиданно стало жаль смелого юношу-рыбака, не побоявшегося открыто признаться в своих сомнениях. Несмотря на свойственные ему хитрость и недоверчивость, Тувия мог быть объективным и различал, где правда, а где ложь. И, глядя в горящие глаза Симона, он готов был поклясться: тот не лжет. Жаль, что он будет заколот своими же товарищами. А все потому, что не умеет держать язык за зубами и слишком искренен, доверчив… Тут он вспомнил о своем хитром брате и метнул на того вопросительный взгляд. Заметив, что глаза Элеазара загорелись в предвкушении триумфа, который ожидает, когда он доложит на собрании старейшин о возможном предательстве Симона, Тувия предостерегающе покачал головой.

– Предположим, ты говоришь правду, – обернулся он к Симону. – Тогда признайся, ты друг нам или враг?

– Друг! Я дал нерушимую клятву. Лишь смерть прервет ее, – твердо произнес Симон и доверчиво посмотрел на Тувию. Он был удручен, но взгляд его оставался прямым и открытым. Тувия в ответ пожал плечами и вздохнул.

– Ну хорошо. Однако хочу предупредить: все сказанное здесь подлежит обсуждению на собрании старейшин. По уставу я обязан им доложить. – В голосе Тувии сквозило участие.

– Поступай как положено, – спокойно ответил Симон. Однажды связав себя с секариями кровавой клятвой, он уже давно был готов к смерти.

Глава 6

– Возможно, ты и правда не враг, а всего лишь глупец и мечтатель… – задумчиво пробормотал Тувия.

С этими словами он прилег на траву, закинул руки за голову и стал любоваться медленно проплывающими в безмятежной синеве облаками. Их вид успокаивал и отвлекал от тревожных мыслей. Сепфорийцу были непонятны и казались дикостью искренность и смелость Симона – сам он был не таким. Стремясь достичь высокого положения в обществе зелотов и возглавить восстание, он тщательно скрывал от товарищей свои истинные мысли и подстраивался под окружающие обстоятельства.

Довольно долго на поляне царило полное молчание, нарушаемое только разговорами людей в отдалении и всплесками от играющей в реке рыбы. Наконец Симону надоело сидеть в тишине.

– Я рад, что между нами все улажено. Давайте поговорим о деле, ради которого мы пришли сюда, – решил он сменить тему разговора. – Ты не сказал мне, что хочешь услышать от Иоанна?

– Я хочу привлечь его на нашу сторону, – охотно пояснил Тувия. – Если мы не сделаем этого сейчас, то совершим ужасную ошибку. Сила воздействия его слов на людей огромна. Но ею могут воспользоваться другие! Например, эти… или вон те…

Он кивнул в сторону сидящих у воды фарисеев и ессеев.

– Фарисеи – нет. Ессеи – да! – убежденно произнес Симон. – Я слышал речь Иоанна на базарной площади и речи ессеев. Иоанн призывает людей к покаянию и очищению от грехов. Ессеи даже под пытками не отрекутся от Моисея и призывают к тому же – смирению и раскаянию.

– Вот именно! Но в этих призывах кроется основное зло. Убежден, что они демонстрируют слабость народного духа перед вызовом римских тиранов. Когда человек смиряется со злом, он невольно становится рабом. Своими лозунгами о благодушии, терпении и смирении ессеи отвлекают иудеев от борьбы и поощряют их и дальше быть пассивным перед насилием. Чтобы наш народ понял, что с этим нельзя мириться, и воспылал жаждой мести, нам нужен такой человек, который бы денно и нощно объяснял, что только поднявшись с колен можно добиться цели и соблюсти чистоту наших законов. У этого проповедника есть дар убеждения, в его речах звучит истина, а самое главное – он оказывает неодолимое влияние на людей. Он мог бы стать нашим глашатаем и помочь в исполнении планов… – Тувия не договорил и задумчиво посмотрел вперед.

В этот момент послышались громкие возгласы удивления и радости. Многочисленная толпа у подножия холма расступилась. Наверху показался высокий и худой человек, одетый в верблюжью шкуру, подпоясанную потертым кожаным ремнем. Это был Иоанн. Он быстро шел, опираясь на посох. Спустившись, он ласково поздоровался, внимательно оглядел собравшихся людей и заговорил. Его глубокий звучный голос сразу привлек к нему внимание. Люди подходили ближе, боясь пропустить даже слово. Они окружили крестителя плотным кольцом и не отрывали глаз от его одухотворенного лица.

Зелоты встали позади и стали слушать, о чем говорит креститель. Симону почему-то пришло на ум, что Иоанн подобен солнцу, а стоящие вокруг люди, словно цветы, повернулись к нему своими бутонами и впитывают его живительное тепло. Святые слова и поучения Иоанна завораживали своей искренностью и простотой, были понятны и глубоки. А во взгляде таился свет его чистой и ясной души.

Рассуждения Иоанна пробуждали в людях любопытство, острый интерес, недоверие, смешанное с восхищением, подозрительность и веру в чудо – в скорый и безоговорочный приход Мессии, который, по мнению иудеев, должен стать новым Моисеем. Приход, предсказанный древними пророками много лет назад. Однако таинственный обряд крещения, который Иоанн совершал на Иордане над покаявшимися людьми, вызывал еще больший интерес. Всякий, кто наблюдал за обрядом, интуитивно ощущал его глубокий и чистый смысл.

В проповедях Иоанна, хотя он не разрешал называть себя проповедником, была сокрыта жизненная истина, призыв к покаянию. Вера в необходимость покаяния была сначала робкая и неосознанная, но с каждой проповедью крестителя она все больше и больше крепла в душах внимающих ему слушателей, становилась душевной потребностью. И потребность эта в народе постепенно набирала силу поднимающейся мощной лавины.

Каждому, кто в этот момент завороженно слушал пламенную речь Иоанна, казалось, что его добрый и понимающий взгляд обращен именно на него. Что он любит его, прощает ему, вопрошает, взывает и объясняет. Взгляд крестителя побуждал людей верить ему. Его речь, наполненная глубочайшими эмоциями, меняла мировоззрение каждого слушателя – даже тех, которые до этого относились к нему презрительно и не верили в смысл и ценность покаяния. Слушая Иоанна-крестителя, невозможно было не увидеть великую и вечную любовь к людям, идущую из глубины его сердца.

– Покаяние – это начало всех начал в человеческой жизни и спасение, – говорил он, и голос его звучал подобно раскату грома. – Покайтесь, братья мои, ибо и вправду приблизилось царство небесное[2]. Земные царства никогда не были более немощными, чем сегодня: они уже не способны придать человеческой жизни какую-либо высокую значимость и более достойный смысл и назначение, а тем более преобразить ее светом и радостью! Грешили ваши предки, согрешили и вы. И от этого двойное бремя на ваших плечах. Покайтесь же, чтобы сыновья ваши не понесли его уже в тройном размере, а внуки – в четырехкратном. После покаяния креститесь. И будет вам прощение от Господа нашего за грехи ваши.

Люди стали переговариваться между собой. Сначала тихо, потом громче и громче. Многие не поняли сказанного, поэтому стали спрашивать:

– Объясни, чего ты хочешь от нас? Что есть грех и что такое покаяние?

Иоанн внимательно оглядел людей и произнес:

– Покаяние сродни переоблачению. Всякий, кто хочет войти пред лице царя, сбрасывает с себя грязную одежду и надевает чистую. Иначе выгонят его из царских чертогов[3]. Душа наша так же требует переоблачения, как наше тело, потому что и она загрязняется: безбожными мыслями и нечестивыми помыслами. Поэтому каждому из нас надлежит очищать свою душу и переоблачать с помощью покаяния. Где есть люди, существует и грех. А где бы ни возникал грех, там возможно и покаяние. Покаяние, братья мои, – это восстание человека против самого себя. Наши грехи и злодеяния, поселившиеся внутри нас, помрачают наш ум и наполняют наше сердце алчущим недовольством и душевным бессилием. Мы прозябаем в самообмане, не пытаясь выгнать этих врагов из своей души, а тем временем наши внутренние враги расхищают нашу душу, прельщают и отравляют нашу жизнь. Так разве не должны мы прогнать наших внутренних врагов, как прогоняем внешних – воров или разбойников? Не будем же, братья мои, поступать опрометчиво при обороне собственной души, своей единственной и драгоценной крепости!

– Почему ты пророчествуешь? И почему мы должны тебе верить? – выкрикнул один человек. Его светлый льняной хитон, подпоясанный расшитым поясом, выдавал в нем левита.

– Вы должны верить мне, потому что моими устами с вами говорит Господь, – ответил Иоанн.

– Тогда твое имя должно быть Илия? – допытывался левит. Он недоверчиво смотрел на Иоанна.

– Нет. Я не Илия, как думаешь ты и многие из вас. Я – предвестник Мессии и принес вам благую весть о его приходе. Господь ждет от вас покаяния и очищения от грехов. – Иоанн замолчал и обвел всех пытливым взором.

Левит не поверил сказанному, недоуменно пожал плечами и скрылся в толпе.

Люди снова стали переговариваться между собой. В этот момент из толпы вышел бедный старик. Глаза его слезились от старости, солнца и ветра. Он встал перед Иоанном и, опершись натруженными руками на посох, спросил:

– Ты видишь, я – простой виноградарь. Всю жизнь я забочусь о пропитании и одежде, честно тружусь и собираю урожай. Но так и не смог накопить много денег, чтобы жить безбедно и без забот. А мой сосед, который ничего не делает и бездельничает, всю жизнь живет в роскоши и имеет много денег. Объясни, почему так несправедливо устроена жизнь?

Иоанн задумался, опустив голову. Потом сочувственно и серьезно взглянул на бедняка и тихо ответил. И в голосе его звучали участие и боль, великое сострадание и понимание, словно он взвалил на свои плечи всю тяжесть отчаяния стоявшего перед ним бедняка: