Даниэла Стил - Саманта

— Вы возьмете с собой Джоша?

— Наверное. Где мы встретимся? В вашей конторе? И какие бумаги я должна подписать?

— В них говорится, что вы отказываетесь от апелляции.

Черт побери, что все это значит?

— А почему вы не можете послать их по почте?

— Я слишком мало беру за работу, мне не на что купить марку.

Сэм засмеялась:

— Вы сумасшедший.

— Я знаю. Когда вы приедете?

— Понятия не имею. — Сэм зевнула. — Может, после полудня?

— Почему бы не покончить с делами пораньше?

— Вы хотите, чтобы я явилась к вам в ночной рубашке, Норман?

— Это было бы очень мило. Давайте встретимся в одиннадцать.

— Проклятье! — Сэм снова вздохнула. — Ладно. Но только ненадолго. У меня здесь полно дел.

— Договорились.

Сэм позвала Джоша и рассказала ему о звонке Нормана. Джош разозлился не меньше ее.

— Какого черта?! Почему он не может послать все по почте?

— Не знаю. Но раз уж нам придется этим заняться, то лучше в воскресенье. А то у меня вся неделя забита очень плотно. Придется много заниматься с детьми. — Сэм ожидала одиннадцать новых ребятишек из разных штатов.

— Хорошо. Ты сможешь выехать через полчаса?

— Давайте лучше через час.

Джош согласился, и через час Сэм села в машину; она надела джинсы и красный свитер, перехватила волосы красной лентой и обулась в свои любимые красные ковбойские сапоги.

— Ты нарядилась так, словно сегодня Валентинов день, Сэм. Как будто на свидание едешь.

— А у меня такое чувство, будто сегодня Хэллоуин и мне устроили какой‑то розыгрыш. Не понимаю, какого черта нам надо тащиться в воскресенье в Лос — Анджелес?!

Когда же они доехали до дома Нормана, то увидели, что он страшно нервничает. Норман заявил, что нужно поехать в суд, потому что, оказывается, у него нет всех необходимых документов.

— В воскресенье? Норман, вы что, напились? — Сэм не на шутку рассердилась.

— Ну поверьте! Ради Бога!

— Если бы я вам не доверяла, меня бы здесь сейчас не было, — ответила Сэм.

Джош лишь подозрительно покосился на адвоката, и они поехали на машине к зданию суда, находившемуся в противоположном конце города. Но добравшись туда, Норман вдруг повел себя как человек, который твердо знает, что ему нужно делать. Войдя в вестибюль, он показал охраннику пропуск; тот кивнул и разрешил им войти.

— Седьмой этаж, — сказал Норман дежурному лифтеру, и, выйдя из лифта на седьмом этаже, они повернули налево, потом направо, потом снова налево и внезапно очутились в очень светлом помещении, где за письменным столом сидела матрона в униформе, с которой любезничал полицейский. И туг Сэм вдруг издала сдавленный вопль и рванулась вперед. В инвалидном кресле сидел Тимми со своим неизменным медвежонком: он снова был жутко чумазым, но зато в нарядном костюмчике, купленном Самантой. Тимми радостно улыбался.

Он обнял Сэм и долго не отпускал. Она чувствовала, что он дрожит. Мальчик не произносил ни слова, а Сэм повторяла лишь одно:

— Я люблю тебя, Тимми… Люблю, дорогой… Все хорошо.

Она не знала, как долго сможет продлиться это свидание: минуту, час или день, но сейчас это было не важно. Она отдаст ему все и будет отдавать, пока это будет можно… пока ей позволят…

— Все хорошо.

— Моя мама умерла. — Он внимательно посмотрел на Сэм и сказал это с таким видом, словно не понимал значения своих слов.

Только тут Сэм заметила, что под глазами у Тимми синие круги, а на шее — синяк.

— Что случилось? — Сэм ужаснулась увиденному не меньше, чем услышанному. — Что ты хочешь этим сказать?

Однако Норман вышел вперед и ласково взял Сэм за руку.

— Сэм, она скончалась два дня назад. Вчера вечером полицейские обнаружили Тимми дома одного.

— Она была там? — Глаза Сэм расширились, она сжала ручонку Тимми.

— Нет, где‑то в другом месте. Тимми был в квартире один. — Адвокат шумно вздохнул и улыбнулся женщине, к которой успел проникнуться дружеской симпатией. — Вчера вечером полицейские позвонили судье, чтобы посоветоваться насчет Тимми. Они не знали, стоит ли его отправлять к малолетним… в приют для малолетних, — тут же пояснил он Саманте. — А судья позвонил мне. Он пообещал встретиться здесь с нами сегодня утром и пересмотреть дело Тимми. Сэм, все вот — вот будет решено! — В глазах Нормана стояли слезы.

— Прямо сейчас?

Норман кивнул.

— Неужели он может?

— Да, из‑за того, что случилось, он может пересмотреть свое решение. Тимми будет избавлен от волокиты, суду не придется временно брать над ним опеку. Он ваш, Сэм! — Норман обернулся и посмотрел на маленького мальчика в инвалидном кресле, держащего Сэм за руку. — Вы получили своего сына.

Две недели назад кричащего Тимми отобрали у нее и увезли из зала суда, а теперь он снова был с ней… Сэм посадила мальчика на колени и, громко всхлипывая, смеясь сквозь слезы, принялась целовать Тимми и гладить по голове. Постепенно и

до его сознания дошло, что происходит. Он обнял Сэм, поцеловал, а затем дотронулся до ее лица замызганной ручонкой и сказал:

— Я люблю тебя, мама.

Эти слова Саманта мечтала услышать всю жизнь…

Через час пришел судья; по дороге на седьмой этаж он забрал из своего кабинета дело Тимми, подписал несколько бумаг, потом попросил Саманту расписаться, матрона заверила документы. Джош заплакал. Норм заплакал, Сэм заплакала, судья улыбнулся, а Тимми, когда его везли в креслице к лифту, помахал судье плюшевым медвежонком и расплылся в улыбке до ушей.

— До свидания! — крикнул Тимми, и, когда двери лифта закрылись, судья засмеялся, уже не сдерживая слез.

— А потом я покатаюсь на Маргаритке… и поиграю в поезд, и в пожарную машину, и…

— Искупаешься, — усмехнувшись, вставила Сэм по дороге назад на ранчо.

Господи, какой же потрясающий подарок ей сделали! Сэм заливалась чуть ли не истерическим хохотом, она была так счастлива! И Джош смеялся, смеялся впервые с тех пор, как Джеф попал в аварию и погиб, а Мэри Джо отделалась переломами рук и ног. Когда Тимми спросил про Джефа, ему сказали правду. Тимми немного поплакал, а потом кивнул:

— Как мама…

Больше он про мать не упоминал, а Сэм не хотелось на него. давить. Из того немногого, что успел рассказать ей Норм, она поняла, что Тимми пришлось худо. Но теперь это все было позади, и Сэм надеялась, что ее любовь и ласка заслонят дурные воспоминания о прошлом.

Сэм рассказала Тимми о предстоящем приезде новых детей, о том, что весной она собирается посадить сад… а потом с лукавой улыбкой посмотрела на мальчика.

— Угадай, что ты будешь делать через пару недель.

— Что? — Несмотря на темные круги под глазами от бессонных ночей, Тимми был очень оживлен.

— Ты будешь учиться в школе.

— Почему? — Он вовсе не пришел в восторг.

— Я так решила.

— Но я же раньше не учился! — Тимми захныкал, как самый обычный ребенок, и Саманта с Джошем с улыбкой переглянулись.

— Потому что раньше ты был особым ребенком, а теперь нет.

— А нельзя снова стать особым? — Тимми с надеждой поднял глаза на Саманту, она усмехнулась и сгребла его в охапку.

Они уместились втроем на широком сиденье большого пикапа, усадив Тимми посередине.

— Ты всегда будешь особым, дорогой. Но теперь мы можем жить как обычные люди. Тебе не придется волноваться из‑за того, что скоро надо уезжать или что тебя заберут. Ты сможешь учиться в школе, как и все остальные дети.

— Но я хочу быть дома, с тобой.

— Ты немножко побудешь, а потом начнешь ездить в школу. Разве ты не хочешь стать таким же умным, как я или Джош? — Сэм снова захихикала, и Тимми тоже рассмеялся.

А потом запротестовал:

— Ты не умная… ты просто теперь моя мама!

— Ну спасибо!

Но было совершенно ясно, что их роман еще далек от завершения. В тот день они испекли печенье и пошли в гости к другим детям. А перед сном — Тимми лег спать в соседней комнате — Сэм согласилась почитать ему сказку, но дочитать не успела, потому что он тихонько захрапел. Он спал, а она еще долго сидела рядом, глядя на него, перебирая пальцами его волосы и благодаря Бога за то, что Он вернул ей ребенка.

Это случилось две недели спустя; Тимми уже начал учиться в школе, на ранчо поступили новые дети и начали там обживаться, так что Сэм постепенно получала возможность проводить все больше и больше времени в конторе. Она просмотрела три горы писем — в основном от врачей. Некоторые врачи работали в восточных штатах. Сэм это было в новинку: до сих пор к ним обращались только из западных городов.

И вот, отложив последнее письмо, Сэм вдруг увидела его. Она случайно посмотрела в окно, и… Он оказался там, такой же, как всегда: высокий, красивый, жгучечерноволосый, широкоплечий, с резко очерченным лицом… На нем были ковбойская шляпа и сапоги… только волосы на висках слегка поседели: в смеси соли с перцем доля первой увеличилась, однако это даже красило Тейта, и Саманта, затаив дыхание, смотрел, как он остановился и заговорил с кем‑то из ребят. Она внезапно припомнила, как он прекрасно играл Санта — Клауса. Но потом отпрянула от окна, опустила жалюзи и вызвала к себе секретаршу. Лицо ее пылало, она страшно нервничала и озиралась, словно ища, куда бы спрятаться.

— Разыщи Джоша! — только и смогла сказать Саманта секретарше.

Через пять минут он уже был в ее кабинете. К этому времени Сэм хотя бы внешне обрела спокойствие.

— Джош, я только что видела Тейта Джордана.

— Где? — изумился Джош. — Ты уверена?

Мало ли что, прошло три года, он мог измениться… может, ей вообще все приснилось!

— Уверена. Он стоял на главном дворе и разговаривал с детьми. Найдите его, узнайте, что ему нужно, и избавьтесь от него. Если он захочет повидаться со мной, скажите, что я в отъезде.

— Ты считаешь, что это справедливо? — с упреком посмотрел на Саманту Джош. — Да у него сын только что умер, Сэм. Еще пяти недель не прошло. И похоронен он здесь, на ранчо. — Джош взмахнул рукой, указывая на холмы. — Неужели мы не позволим ему хоть немного побыть здесь?

Сэм закрыла глаза, но тут же открыла их и посмотрела на старого друга.

— Да, вы правы. Покажите ему могилу Джефа, а потом, — пожалуйста, Джош, увезите его отсюда. Здесь ему делать нечего. Вещи Джефа мы ему послали. Ему совершенно незачем здесь оставаться.

— Может, он хочет тебя увидеть, Сэм.

— А я не хочу! — заметив неодобрение в глазах Джоша, Сэм рассвирепела и, развернув свое кресло, уставилась на старика в упор. — И нечего болтать про справедливость! Несправедливо было бросать меня три года назад. Вот что несправедливо! А сейчас я ему ничего не должна, черт побери!

Джош замер на пороге и с сожалением пробормотал:

— Ты в долгу только перед самой собой, Сэм.

Она чуть было не послала старика к дьяволу, но сдержалась. Потом Сэм сидела в кабинете и ждала… Она толком не знала, чего ждет, но все равно сидела и думала… Ей хотелось, чтобы Тейт уехал с ранчо, оставил ее в покое. Теперь это только ее жизнь, он не имеет права возвращаться и преследовать ее! Хотя она понимала, что в словах Джоша есть доля правды — Тейт в полном праве требовать, чтобы ему показали, где похоронен его сын.

Джош вернулся через полчаса.

— Я дал ему коня по кличке Солнечный Танец, Тейт съездит на нем на могилу мальчика.

— Хорошо. Он уже выехал из конюшни?

Джош кивнул.

— Тогда я вернусь домой. Когда увидите Тимми, скажите, что я буду там.

Однако, вернувшись из школы, Тимми с друзьями занялся верховой ездой, и Сэм сидела дома одна, гадая, уехал Тейт с ранчо или нет. До чего же странно было осознавать, что он рядом и если ей захочется, она может выглянуть на улицу и дотронуться до него, увидеть, поговорить… Сэм и сама толком не понимала, чего она так боится. Своих собственных чувств? Или того, что он может сказать? Может, она вообще ничего не почувствует, если пообщается с ним какое‑то время, а может, она так долго страдала только потому, что он покинул ее без объяснений, не позволив оказать сопротивления? Это было сродни скоропостижной смерти, раз — и все. А теперь, спустя три года, он вернулся, но им уже нечего сказать друг другу. Во всяком случае, нет ничего, что стоило бы сказать, ничего, что она смогла бы высказать.

На дворе было уже почти совсем темно, когда Джош постучался в ее дом. Сэм опасливо приоткрыла дверь.

— Он уехал, Сэм.

— Спасибо.

Они обменялись протяжным взглядом, и Джош кивнул.

— Он хороший человек, Сэм. Мы с ним долго говорили. Тейт убит горем. Он сказал, что заедет сегодня вечером в больницу к Мэри Джо и выразит ей свое сочувствие. Сэм… — Во взгляде Джоша сквозил вопрос, но Сэм покачала головой. Она знала, что он собирается спросить, и инстинктивно подняла руку, желая положить этому конец.