– Я предупреждала тебя много раз: не приближайся к церкви! Я знала, что они доберутся до тебя у церковного кладбища. Самодивы не знают пощады. И не забывают.

Садовая калитка захлопнулась.

– Ну вот, мама, стоило оставить тебя на пять минут и у тебя уже появился гость.

Мужчина выглядел как вернувшийся с моря рыбак: загорелая кожа, полосатая морская майка, а волосы и нечесаная борода местами выгорели на солнце, а местами были седыми из–за возраста. Он застыл, словно увидел перед собой смерть.

Я пришла ему на помощь:

– Меня зовут Теа. Я пытаюсь отыскать любых родственников, которые могли бы знать бабу Мару и... – По какой-то причине имя Эльзы встало в горле. – И остальную мою семью.

– А, да, я помню тебя – ребенок, который всех доводил до белого каления. Но было это когда, пятнадцать лет назад? Только посмотрите на нее!

Я не знала, что сказать, как начать разговор с родственником, бывшим для меня абсолютно незнакомым. Ему, кажется, было так же неловко. Выражение его лица немного смягчилось, больше не отражая шок, но лишь немного, и незнакомец начал потеть из–за полуденной жары.

– Итак, Теа, рад видеть тебя повзрослевшей. Мы с твоей мамой троюродные брат и сестра, почему я получаюсь... твоим дядей, примерно так?

Пожилая женщина одарила его лучистой улыбкой.

– Говорила я тебе, что наша Эльза вернется?

– Говорила, мама, говорила. – Взглядом он предупреждал меня не произносить ни слова. – Идем. Уже время обеда.

Он завел ее внутрь и через несколько минут вернулся один.

– Она нездорова, выдумывает разное. И когда она это делает, спорить с ней бесполезно. Это ее только выматывают.

– Представляю. – Чего я не могла представить, так это почему она вообще начала выдумывать подобное. – Кстати, я задолжала извинения, сначала следовало позвонить. Все решилось в последнюю минуту.

– Нет ничего плохого в минутных решениях. Ты семья.

Я скользнула на край скамейки, чтобы освободить для него место: для его мускулистого, но уже измотанного тела, а также для невидимого облака из паров машинного масла, что пропитывали воздух вокруг него.

– Родители никогда не упоминали, что у меня здесь есть семья.

– Возможно и к лучшему. – Затем он пояснил. – Меньше семья, меньше головной боли.

– Я хочу эту головную боль. Немного одиноко быть единственным ребенком.

– Единственным ребенком? Это они тебе так сказали?

Ну хоть кто-то произнес это. Я пыталась переварить эту мысль. Но слово "сестра" оставалось для меня абстрактным. Неугрожающим. Как генетическое заболевание, которое могло касаться кого угодно, кроме меня, так как не должно было являться частью моей ДНК, но лишь до этих самых пор.

– У меня была сестра, так ведь? Эльза, девушка, за которую приняла меня ваша мама.

Он опустил взгляд, погружая каблуки глубже в землю.

– Может, мне не стоило говорить тебе этого.

– Нет, я рада, что вы сказали. В любом случае, я уже подозревала это, потому и приехала сюда. Никто не говорит со мной о ней, так что я надеюсь, что вы сможете.

– Я могу рассказать тебе все, что знаю, но, боюсь, что этого мало.

– Много и не нужно.

Он откинулся на спинку скамейки, готовый погрузиться в прошлое.

– Тебе было почти три года. Ты совсем ее не помнишь?

– Только колыбельную, которую она скорее всего пела мне, вот и все.

– Судя по тому, что я помню, ей разрешали проводить с тобой не так много времени. Твои родители беспокоились, что с тобой... что она может навредить тебе. Происходило слишком много разных неурядиц.

– Например, каких?

Внезапно я почувствовала практически иррациональную необходимость знать. Но давить на него было плохой идеей: что если бы он передумал и стал бы молчаливым, как и все прочие? Внизу, в пыли, шеренга муравьев прокладывала свою дорогу по краю его обуви. Наконец он поднял взгляд.

– Я видел твою сестру всего пару раз, да и то недолго. Я работал на кораблях, путешествовал без перерывов, так что меня здесь толком и не было. Ты очень похожа на нее. Все, связанное с этой девушкой, было очень... – Он покачал головой, словно подобранное определение не удовлетворяло его. – Воздушным. Не ветреным, нет, но... что же за слово...

– Эфирным?

– Именно! Двигалась плавно. Говорила мягко. Словно ее можно было сдуть, как одуванчик.

– Вы знаете, что с ней случилось?

– Да, это. – Он продолжал избегать моего взгляда. – Я был здесь, когда это случилось. Хотелось бы мне, чтобы было иначе. Тем летом ходили слухи о каком-то мальчике, я никогда с ним не встречался, но слышал, что он был привлекательным, таким, в которых обычно влюбляются девушки. Они сказали, что он разбил ей сердце. Если ты спросишь меня, то чушь это. Не родился еще парень, который мог бы уйти от создания вроде нее.

– Она была красивой?

– Красивой? Ха! Самой идеальной девушкой из всех, что я видел! Ей стоило лишь улыбнуться мужчине, и он готов был умереть за нее. На кораблях все стелились у ее ног. Она приходила к докам, светила своим милым личиком, и эти глупцы не говорили ни о чем другом дни напролет. Меня они называли "кузеном ведьмы". Большинство из них получили за это!

– Думаете, она правда была...

– Ведьмой? Я не верю в ведьм.

– Тогда почему люди звали ее так?

– У нее, должно быть, что-то перемкнуло в голове. Она начала гулять у моря, одна одинешенька, часто после захода солнца. Бог знает, что она делала там. Одной ночью она ушла и пропала, после чего ее нашли практически безжизненной у старой церкви. Твои родители забрали ее обратно в Софию и больше мы о них не слышали.

– Так значит, вы не знаете, жива ли она?

– Мне всегда казалось, что жива. Но судя по тому, что ты говоришь, не похоже, чтобы все было так, как я полагаю. – Он нервно теребил потертые разрывы на его джинсах чуть выше колена. – Я предупреждал, что не смогу помочь. Как и моя мать.

– Она назвала меня самодивой. Само собой, я в курсе легенд. Но какое они имеют отношение к Эльзе? И к местной церкви, к кладбищам, фиговым деревьям?

– Именно там нашли твою сестру, у церковного кладбища. Там растут фиговые деревья. А что до моей матери... она не в своем уме уже долгие годы. Верит в разное.

– Вроде чего?

– Что самодивы существуют. В историю, связанную с нашей семьей. Слышала ее?

– Нет.

– Она очень старая. Моя двоюродная бабушка Евдокия жила в регионе, который сейчас является частью Турции. После одной из многих балканских войн 3были возведены границы, и все, преследуемые турецкими войсками, перебрались на эту сторону. У Евдокии тогда был новорожденный младенец и, когда ты прячешься в лесах, плачущий ребенок это последнее, что тебе нужно. Только представь себе, каково очнуться посреди ночи и обнаружить, что над тобой стоит мужчина в тюрбане и кончик его ятагана направлен на твоего ребенка. "Все неверные должны быть убиты во имя Аллаха!" Когда лезвие начало погружаться, то ощущения были такие, словно надвое рассекали твое собственное сердце. Затем разверзся ужас. Массовая резня. Даже луна в небе и та кровоточила. Пока вдруг, словно спустившиеся прямиком с небес, среди деревьев не начали кружить белые фигуры. Молодые девушки. Хрупкие. Светящиеся. Такой ясной красоты, что встречается только в сказках. С выверенной точностью они стремительно отрывали каждую замеченную ими облаченную в тюрбан голову – хрясь! хрясь! – шеи ломались, словно ветки, извергая красные фонтаны, пока сами тела, дергаясь, падали на влажную землю. Как только дело было сделано, существа исчезли. Но прежде они пустились в танец, приглашая в их круг только одну человеческую девушку: ту, что проливала слезы над своим мертвым дитем. Позже выжившие рассказывали, как Евдокия спасла их. Как, обезумев от горя, она призвала самодив.

– Призвала их?

– Я слышал, что каждый, рожденный с кровью самодив, может вызывать их вот так... – Он щелкнул пальцами. – Без слов, просто так. Просто пожелать из появления в ночи, и они придут.

Теперь я понимала, почему родители все эти годы держали меня в неведении. Рожденные с кровью самодив. Я одна из таких? А моя сестра? Звучало это все, как безобидное суеверие. Фольклорный рассказ. Сказочка. Но однажды посаженные семенами в голову вопросы было невозможно вырезать.

– То есть вы говорите, что даже я могу... что в нашей семье может передаваться некоторая разновидность ведьминских способностей?

– Я говорю, что все это чушь, бред, который выдумывают пожилые люди, чтобы позабавить их ломящие от боли кости. Тебе бы хотелось обладать суперспособностями? Да и кто бы не захотел? Но мне жаль говорить тебе, что это лишь премилая история. Евдокия не была самодивой. Иначе она до сих пор была бы жива, ночами бродя по нашим побережьям.

– Как она умерла?

– Пневмония, довольно скоро после того, как добралась сюда. Я видел ее могилу собственными глазами.

– На церковном кладбище?

После быстрого кивка головой, он сменил тему разговора:

– Как долго ты пробудешь в городе? Приглашаю остаться у нас.

– Спасибо вам, но я забронировала номер в отеле. Уезжаю уже завтра рано утром.

– Вижу, родители уже не присматривают за тобой так пристально.

– Вообще-то, у них нет особого выбора. Скоро я уезжаю в Америку.

– И ты тоже?

Это последний секрет о моей сестре, который я узнала от него. Тем роковым летом она хвалилась скорым отъездом в университет, тем, что уже куплен и билет и все прочее. Нередко упоминался город Нью-Йорк. А затем произошел инцидент у церкви.

– Мне частенько бывало интересно, поехала она в итоге или нет, – сказал он, бросая на меня взгляд прежде, чем мое безмолвие напомнило ему, что я знала о судьбе Эльзы еще меньше его. – Эти решения, связанные с учебой... Твоя родня наверно в смятении. Потеряв одного ребенка, они наверно и не думали, что второй тоже уедет.

– Может, по этой причине они и завели меня? Страховка, чтобы не остаться одинокими, когда Эльза вырастет.

– Не говори так. Люди заводят детей по многим и самым разным причинам, даже в зрелом возрасте. Дай им шанс исправить то, с чем они напортачили в первый раз. – Он улыбнулся и поднялся со скамейки. – Уверен, что они делали все возможное, чтобы уберечь тебя от проблем. И все же ты здесь.

Как только мы попрощались, я спросила у него, были ли у них фотографии Эльзы. Он отправился проверить некоторые старые фотоальбомы, но вернулся, качая головой.

– Прости, не повезло. Но хорошие новости в том, что тебе достаточно посмотреться в зеркало. Когда я только увидел тебя, то, клянусь, решил, что вижу привидение.

– А я... эфирная?

– Надеюсь, что нет! – посмеивался он. – Ты настоящая, из плоти и крови. Оставайся такой и дальше.

Я поблагодарила его и пообещала прислать открытку из Америки. Но я еще не закончила. Прежде чем уехать из Царево, мне нужно было сделать еще одну остановку.

ЦЕРКОВЬ ТЕРПЕЛИВО ЖДАЛА на голых скалах над черным морем. Закатное небо одеялом расплывалось над всем вокруг, оставляя на окнах отливы насыщенных гранатовых оттенков, как будто все здание изнутри было охвачено пламенем.

Я сидела в машине.

И что теперь?

Подняться по склону... Открыть дверь... Войти и зажечь свечу...

Или просто уехать и никогда не возвращаться?

Как будто это все не имело значения. Я чувствовала себя преданной: каждым по отдельности, а особенно моими родителями. Когда правда выплыла наружу, ничто не могло изменить ее или дать хотя на намек на то, что же с ней делать.

У меня была сестра.

Скорее всего сумасшедшая.

Жива ли она еще? А если нет, то как умерла, случайно? Самоубийство? Или что похуже, что запечатывало всем рты так долго?

Я оставила машину у дороги и пошла по склону. Ко входу вела тропинка, сворачиваюшая лишь раз, на середине пути, чтобы избежать контакта со старым фиговым деревом, чьи изогнутые ветви провисали до земли непроницаемым куполом из плодов, коры и листьев.

"Как ты двигалась, как танцевала у фигового дерева. Белоснежная красота под светом луны..."

Я заглушила голос в голове; она просто пожилая женщина, приправившая свой рассказ деталями из легенд. Но ее место заняли другие голоса. Знакомых. Незнакомцев. Людей, знавших о моем прошлом больше, чем я сама. Я представляла их беседы. Годами скрываемые взгляды. Слухи, скрываемые за жалостью, склоненные друг к другу головы через мгновение после того, как я поворачивалась к ним спиной:

– Бедная семья. Пытаются сделать все возможное, чтобы уберечь хотя бы младшую дочь от скатывания в глубокую яму.

– А что случилось со старшей?

– Вы не слышали? Она была замешана в колдовстве. Стыд-то какой. Быть такой умной и попасться на таких делах!