В отличии от него, тем не менее, я не могла оставить прошлое в стороне. Все лето я фантазировала о том, как оказавшись в Принстоне, я пройду по стопам Эльзы. Узнаю о том, где в кампусе она жила. Что изучала. О ее любимых преподавателях. О соседях по комнате. О ее лучшем друге. Возможно даже о парне, после неудачных отношений дома.

Мой план действий был прикреплен к карте кампуса, изображающей административные здания, в которых наиболее вероятно можно было найти информацию о каждом из пунктов. Офис регистратора был отправной точкой. Самопровозглашенный "хранитель всех академических записей" хранил не только данные о регистрации, но также каждый выбранный студентом курс и их оценки. Далее в офисе финансовой помощи могли знать работала ли Эльза на территории кампуса и, если да, то где. В офисе расселения студентов могли бы подсказать мне ее общежитие, а если повезет, то и номер комнаты. Оттуда я хотела зайти в общежитие, чтобы узнать подробности о ее жизни в Принстоне.

Фокус в том, что я, конечно же, должна была задавать вопросы, не привлекая внимание к себе или к тому, что я пыталась раскрыть преступление. Поскольку, если бы распространился слух о том, что сестра сумасшедшей пропавшей девочки теперь в Принстоне и причиняет беспокойство, университет, скорее всего, установил бы за мной специальное наблюдение, чтобы контролировать мою безопасность и моральное состояние так же, как Уайли контролировал мою музыкальную карьеру, Доннелли – мой учебный план, Рита – мою социальную жизнь. Не говоря уже о том, что они могли сообщить моим родителям, а этого я хотела избежать больше всего.

Пока Джайлс был единственным, кто узнал о моей связи с Эльзой, и если бы это зависело от меня, то я бы предпочла, чтобы так и оставалось. Но, чтобы вывести незнакомцев на разговор, необходимы были навыки. И лишь неделю назад моя первая попытка расследования провалилась.

– Мисс, прошу прощения, должно быть я неправильно вас поняла. Вы Эльза Славин или нет? – уставилась на меня пухлая женщина поверх своих очков в черепашьей оправе, сидящая в регистрационном офисе. – Потому что если нет, я не так уж и много могу сделать, чтобы выполнить ваш запрос.

– Я сестра Эльзы, надеюсь это учитывается? – Мое студенческое удостоверение едва удостоилось ее беглого взгляда. – Она училась здесь в 96 году, а я только что сюда приехала и мне любопытно… каковой была ее жизнь в Принстоне.

– Любопытно? – идеально выщипанные брови изогнулись, давая понять, что ее взяли на работу не вчера. – Боюсь, что любопытство не является достаточным основанием для доступа к чужим файлам, даже для родной сестры. Все студенческие записи, за очень немногими исключениями, конфиденциальны. Это политика университета, и она строго соблюдается.

– Каковы исключения?

– Основная информация: имена, даты поступления, факультеты и курсы, места рождения. Также можно узнать вес и рост членов спортивных команд.

Другими словами, данные, которые либо не относились к Эльзе, либо которые я уже знала.

– Вы не можете сказать мне что-то еще? Хотя бы какие занятия она посещала?

– Только если она дала вам на это письменное разрешение. И «письменное» означает подписанное лично мисс Славин.

К этому времени в голосе регистраторши уже слышалось плохо скрываемое раздражение. Я решила рискнуть.

– А что делать, если студент так и не выпустился?

Судя по ее непоколебимому выражению лица, это ничего не меняло.

– А если человека уже нет… – Слово «в живых» вертелось на кончике моего языка. – … в США, и он не вернется?

– Правила конфиденциальности соблюдаются неукоснительно. Ожидание наших студентов на неразглашение личных данных не ограничиваются границами страны.

– Понятно. В любом случае спасибо. – Я забрала бланк запроса, который она ранее попросила меня заполнить. И вдруг только сейчас, вероятно для того, чтобы убедиться, что я не побеспокою ее снова, женщина решила стать полезной.

– И на будущее, вот копия нашего кодекса на доступ к архивным файлам студентов. В пункте «б» вы увидите, что политика конфиденциальности прекращает действовать только после смерти студента или спустя семьдесят пять лет с момента создания этих файлов. Если вы считаете, что ваш вопрос заслуживает дальнейшего рассмотрения, то вы можете написать заявление на имя декана. Пример на обороте.

Я снова ее поблагодарила, на этот раз искренно. Но мое волнение длилось недолго, ровно до того, как я присела на скамью прочитать данную мне выписку.

Запрос на личные данные студента, умершего в течении шести лет после зачисления в Принстон, должен сопровождаться подписями ближайших родственников.

Каких ближайших? Я поискала фразу в интернете на своем телефоне – это юридический термин о том, кому переходит право на ваше имущество, после вашей смерти. Порядок таков: дети–родители–внуки–братья и сестры. Это означало, что для доступа к файлам Эльзы потребуется подпись моих родителей, не моя.

И как будто этого было недостаточно, примерно через час зазвонил мой телефон. Офис декана университета был поставлен в известность о моей попытке получить записи и, вместо того, чтобы ждать моего запроса, они сами связались со мной.

– Теа, до нашего сведения дошло то, что Вы являетесь сестрой… – Мужчине пытался найти правильное слово, чтобы описать плачевную ситуацию с Эльзой. В голове пронеслась мысль: «Просто скажи это: сестра той бедной девушки, труп которой был похищен из нашего кампуса пятнадцать лет назад.» – … мисс Эльзы Славин. Боже, какая трагедия! При таких странных обстоятельствах… по крайней мере, мне так рассказывали, поскольку эти события произошли до того, как я начал свою работу в Принстоне. Без сомнения, это должно быть тяжело для вашей семьи.

– Да, эта боль навсегда останется с моими родителями, но что касается меня, я совсем не помню Эльзу.

– Не удивительно, учитывая разницу в возрасте. И все–таки замечательно, что вы решили поступить в тот же университет. Я предполагаю, что это было не единственным вашим приглашением от учебных заведений подобного класса, и многие на вашем месте держали бы обиду на Принстон.

– На самом деле я была рада, что Принстон не настроен против меня.

– Совсем наоборот. Наш колледж будет в вечном долгу перед вашей семьей. Это конечно не означает, что произошедшее было виной Принстона, но принять вас в качестве студента – это наименьшее, что мы можем сделать для вашей семьи.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

– Вы хотите сказать, что меня приняли в Принстон из–за того, что случилось с моей сестрой? Своего рода… наследие?

Под «поступление по наследству» имеется в виду существующая в Америке противоречивая практика: абитуриенты, которые были в родстве с выпускниками, особенно если эти выпускники жертвовали деньги или сделали что-то другое для университета, имели в два раза больше шансов быть зачисленными в него.

– Послушайте, Теа… – на этот раз он тщательно подбирал слова для ответа. – Я видел ваше дело и у вас более чем предостаточно положительных рекомендаций для поступления. Все, что я хотел сказать, это то, что мы должны быть крайне деликатны к ранее произошедшей истории. Что приводит нас к причине моего звонка. Я хочу удостовериться, что, если вам что-то понадобится или вы столкнетесь с любого рода препятствиями, вы сообщите об этом лично мне. Нет смысла в запросах или беседах с администраторами, которые не знают ситуации и не могут помочь. Как та леди в регистрационном офисе.

– Но она должна была знать, раз сообщила Вам о моем визите.

– Не знала, пока не провела обыденную проверку имени, которое вы ей дали, после вашего ухода. В следующий раз просто позвоните мне, хорошо? Это многое упростит. – Я была уверена, что этим я упрощу ему присмотр за мной. – Что касается табеля успеваемости вашей сестры – это не проблема. Я пришлю вам его копию на электронную почту.

– А как насчет остальных файлов, могу ли я получить к ним доступ?

– Я не думаю, что что-то осталось. Все было передано в рамках расследования в окружное отделение полиции Принстона. Могу я дать вам совет?

– Конечно, пожалуйста. – Если мне отказывали в информации, всегда прилагался совет.

– Вы начали новую главу своей жизни. Приехали в Америку, в Принстон. Не портите это гонкой за тем, что только расстроит вас и приведет в никуда. Попробуйте похоронить прошлое и … – Это прозвучало настолько похоже на «похороните мертвых» – единственное, что мои родители никогда не смогут сделать – что я почти почувствовала его смущение. – В любом случае, я думаю вы поняли, что я имею в виду. О, и еще кое-что. Я попросил службу социальной помощи позвонить вам.

– Помощи?

– Да, из нашего центра здоровья в МакКоше. Конечно, вы не обязаны с ними говорить, но я бы вам все–таки посоветовал это сделать. Это неофициально, всего лишь договоренность, чтобы перестраховаться. Конечно же, это конфиденциально.

Что, как я уже знала, строго соблюдалось в Принстоне. Я лишь не знала в чем он хотел «перестраховаться».

– Неужели мой интерес к жизни Эльзы в Принстоне настолько… проблематичен?

– Ваш интерес сам по себе – нет. Проблемы может создать интерес других. Несмотря на то, что прошло довольно много времени, могут появиться последствия.

– Например?

– Ну, этот случай, кажется, был главной новостью в то время. И люди не забывают такие вещи, особенно в таком тихом месте, как Принстон. Рано или поздно это всплывет в каком-нибудь разговоре.

– Даже если и так. Мне нечего стыдиться.

– Конечно нет. Но я полагаю, что смерть вашей сестры довольно щепетильный вопрос. Мы хотим, чтобы вы были полностью готовы к тому, чтобы справиться с этим, вот и все. Наша задача – обеспечить каждому студенту плавное привыкание к жизни в университете, и мы стараемся устранять все преграды на пути к этому.

Я была уверена, что, в тот момент, его работа состояла в том, чтобы заглушить мои подозрения и направить меня к консультанту. Но у меня тоже были свои планы. И, как и он, я не собиралась позволять чему-либо встать на моем пути.

УЧЕБА ЗАСАСЫВАЛА МЕНЯ, словно зыбучие пески. Я продолжала пытаться распутать этот загадочный клубок, успевая при этом выполнять все задания, стремительно приближающиеся к дедлайну, что было возможно только при отсутствии сна и с зашкаливающим пульсом. И все же не было смысла обращаться к кому-либо за помощью. Дома я видела такое решительное выражение жизни или смерти на лицах людей, только когда приезжала скорая помощь или пожарники.

В довершении всего я должна была начать работать в кампусе – те смены в кафетерии, о которых меня предупреждала Доннелли. Офис Финансовой помощи назначил меня на работу в обеденном зале Магистерского Колледжа, вероятно из–за его близости к Форбсу. До меня доходили слухи об этом месте, о его снисходительной красоте, созданной почти век назад во время разгоревшейся известной вражды между деканом Эндрю Вестом и тогдашним президентом Принстона Вудроу Уилсоном. Вскоре должно было начаться строительство Магистерского Колледжа. Уилсон хотел его построить на территории главного кампуса, где все могли бы смешаться, и магистры могли бы послужить примером для шумных первокурсников. Однако у Веста были другие планы. Он предложил построить богатую академическую обитель, мини–копию Оксфорда и Кембриджа, в котором он мог бы руководить своими стажерами и возвращать старые европейские традиции, вдали от толпы первокурсников и вне досягаемости Уилсона. Вскоре последовали деньги, и Вест смог осуществить свою мечту, возведя готические стены кампуса, которым будут завидовать и подражать конкуренты, такие как Дьюк и Йель.

Мой первый рабочий день пришелся на среду. Мне так не терпелось увидеть творение Веста, что я решила срезать путь через поле для гольфа. Конечно это означало, что я нарушила правила, поскольку гольф–клуб был закрытым, и его членам не нравилось, что во время игры на него вторгались студенты. Но на то, чтобы пройти по университетской дороге потребовалось бы намного больше времени, а на праздные прогулки у меня его не было.

Через несколько безукоризненно скошенных холмов карта кампуса привела меня через резную каменную арку на задний двор, который заканчивался настежь открытыми массивными деревянными дверьми. На мгновение я подумала, что по ошибке попала в церковь. Затем я увидела стулья, длинные столы, солонки и перечницы, стоящие на них на идеально ровном расстоянии. Гигантский обеденный зал был пуст. Я попыталась осмыслить все это и представить, как я буду работать, а другие обедать, в месте, которое всем своим видом и ощущением напоминало готический собор.

Все в Проктер Холле было огромным, средневековым и красивым. Тяжелые двери, открытые в вестибюль, были отделены от других тонкими деревянными брусками. Сам зал был абсолютно ошеломляющий. Его стены были обшиты богатыми дубовыми панелями, на которых висели портреты уже умерших академиков. Над ними возвышались неразрывные белым камнем арочные окна, позволяющие свету изливаться на столы в абстрактных причудливых формах. Еще выше с резных балок куполообразного, как внутренняя часть перевернутого корабля, потолка низко свисали двенадцать люстр, со скалящимися горгульями на каждой из них. На противоположном конце доминировал над всем залом роскошный витраж, щеголяя замысловатой мозаикой своих пронзительных, ярких цветов. И царствовал над всем этим, стоящий перед входом орган – самый величественный, из всех мною виденных.