Красси Зуркова - Самодива

– Я не знала, что в Нью Джерси растут маки.

– Никто не знает. Это тайна.

При каждом следующем шаге, когда трава словно расступалась для нас, я видела все больше маков. Все их дикое цветение. Удивительное. Нереальное.

– Знание всегда все меняет. Оставайся со мной просто так.

Он стоял неподвижно, прислонив свой рот к моему уху, ожидая. Было так много всего, что я хотела бы узнать, и то, что он уходил от моих вопросов не предвещало ничего хорошего. Но в тот момент это не имело значения. Все, о чем я могла думать, это его быстрое и горячее дыхание на моей коже.

Оставайся со мной…

Я поцеловала его над ключицей, где плечо переходило в шею. Он смаковал мой ответ. Наслаждаясь его значением. Затем он обрушился на меня, как будто я собиралась сбежать в любую секунду. Я всюду чувствовала его поцелуи сквозь одежду, пока он опускался на колени на траву, притягивая меня к себе.

Это оказалось слишком неожиданным, и я попыталась его притормозить. Это не сработало, а лишь раззадорило его еще больше.

– Подожди, я не могу…

– Не можешь что? – Его рука легла на мою ногу, и я могла почувствовать ее жар сквозь джинсы. – Не бойся меня.

– Я не боюсь.

– Тогда позволь мне… – Он потянул за молнию на джинсах и мой желудок скрутило, как будто внутри меня его кто-то сжал.

Я поймала его за запястье.

– Не стоит.

– Почему нет?

– Слишком быстро. Я едва тебя знаю.

Его вес больше на меня не давил. Я думала, он рассердится, но он взял мою руку и поцеловал ее.

– Технически, мы не знакомы. Я Риз. А ты?

– Теа. Твое имя в моей стране означает «рысь».

– Это объясняет, почему ты так меня боишься. А из какой ты страны, Теа?

– Из Болгарии.

Его улыбка застыла, как будто он почувствовал, что по лесу приближается хищник.

– Ну конечно же ты оттуда.

– Почему «конечно же»?

Риз пожал плечами, не ответив.

– Как много ты знаешь о Болгарии?

– Очевидно не так много, как должен. Возможно, мы это исправим?

Он начал меня расспрашивать о моем доме, о фортепиано, о том, что привело меня в Америку. Я упустила только часть об Эльзе – ту часть, которую, я была не уверенна, расскажу ли хоть кому-нибудь. Мы лежали так довольно долго, скрывшись в траве, разговаривая. Лес вокруг нас застыл в гробовой тишине, за исключением редких взмахов крыльев птиц и шороха ветра, качающего деревья. Когда я снова почувствовала на себе его руку, то поняла, что проспала несколько часов. Солнце начало садиться, и тени от деревьев теперь простирались через все поле.

– Почему ты дал мне проспать все это время?

– Потому что тебе это нужно. – Он помог мне подняться. – У нас впереди целый вечер. Или, по крайней мере, я на это надеюсь. Если ты не собираешься возвращаться, то я веду тебя на ужин.

Ресторан оказался небольшим деревянным домиком где-то на берегу Нью Джерси. На старой вывеске на двери было написано: У Луизы. Внутри находились четыре пустующих стола, и женщина за стойкой (вероятно сама Луиза), улыбнулась Ризу, прежде чем повернуть на двери табличку с «открыто» на «закрыто», чтобы никто не мог побеспокоить ее особенного посетителя.

– Пусть Барнаби сыграет для нас, – тихо сказал он ей по пути к нашему столику.

Пару минут спустя, пока Риз наливал нам вина, Луиза поставила перед нами два блюда.

– Я совсем забыл спросить – ты любишь морепродукты?

– Да.

– Это их фирменное блюдо. Но я пригласил тебя сюда не за этим. Смотри…

Через боковую дверь в зал вошел старик и направился к столу, на котором стояли всевозможные виды стаканов. В каждый из них он налил воду и стал касаться их краев, смочив пальцы. Приглушенные, нежные звуки наполнили зал с такой призрачной хрупкостью, которой я никогда не слышала в музыке. Каждый тон поднимался в воздух и почти мгновенно умирал, оставляя после себя тишину, от которой с невыносимой болью сжималось сердце.

– Я знал, что тебе это понравится. – Его голос снова стал таким мягким, как в тот раз, когда он говорил со мной у греческих ваз. – Ты слышала водяную арфу прежде?

– Нет. Это напоминает мне Шопена.

– Меланхолия Шопена? Ты уверена, что это хорошее сравнение?

Что-то в его тоне обеспокоило меня, но прежде чем я смогла понять, что именно, Риз придвинул свой стул ближе к моему и попросил старика сыграть что-нибудь другое.

К тому времени как он привез меня обратно в Форбс, почти наступила полночь.

– Во сколько мы можем встретиться завтра? – Быстрый и прямой вопрос, как и все его остальные вопросы сегодня.

– У меня занятия все утро. Затем до пяти я свободна.

– Встретимся в час. В том же месте, где и сегодня.

Риз уехал, не дав мне произнести что-нибудь еще. Когда, уже на расстоянии, рев автомобиля стих, я поняла, что его красивое, странное имя, было единственным, что я знала о нем.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Две смерти Орфея

НОВОСТЬ первым делом попала во входящие Уайли в пятницу утром, и он тут же прислал мне письмо: Приходи. ЖИВО! Забудь о занятиях!

Но к тому времени я закончила с учебой и увидела его сообщение, был уже полдень. Когда я наконец добралась до его кабинета, его лицо пылало от нетерпения.

– Где тебя носит? Ты только что выиграла в лотерею!

Стоявшая на полу рядом с ним электрогитара издала тикающий звук. Это оказались часы: четверть первого. Если эта встреча не будет короткой, то я рискую опоздать на наше свидание с Ризом в час.

– В какую лотерею я выиграла?

– Максимальный Джек–пот. – Он протянул тайну в течение нескольких дополнительных секунд. – Карнеги.

Глянцевый буклет полетел через стол, и мне удалось поймать его как раз вовремя. Обложка была иллюстрирована изображениями самого известного концертного зала Америки.

– Справочник подписчика на текущий сезон. На шестой странице. Внизу слева.

Я последовала его указаниям, слишком потрясенная, чтобы думать. На шестой странице был календарь. Одна из его ячеек была обведена красным.

– 23 Ноября. Думаешь, сможете провернуть это?

– Что именно я должна провернуть?

Доннелли предупредила меня: Уайли любит видеть успехи своих учеников и теперь он дергал за все ниточки, лишь бы затащить меня в Нью-Йорк. Но Карнеги, из всех мест?! Она называла его «малой вероятностью». Но, видимо, когда этот человек превращался в кукловода, все становились вероятным в считанные дни.

– Это ежегодный концерт «Двадцать ниже двадцати». Двадцать студентов, все в их трагическом подростковом возрасте – ну ты уловила идею. Изначально, это должны были быть только Джулиардцы, но в последнее время они начали расширять границы. В этом году список включает в себя двух ребят из Колумбийского, одного из Стэнфорда, и тебя.»

И меня. В очередной раз, все уже было решено – хотела я того, или нет.

– Что я буду играть?

– Здесь у меня плохие новости и плохие новости. Что ты хочешь услышать в первую очередь?

Для него это были шутки. Я ничего не сказала, просто ждала.

– Первая плохая новость – ты не можешь выбирать на этот раз. Концерт является частью их Европейской серии, так что программа была установлена сразу за несколько месяцев».

Я посмотрела на обведенную ячейку и заголовок в ней:

Дань Современной Европе: Пульс Испании

– А другая плохая новость?

– Верно. Друга плохая новость та, что пьеса убьет тебя. Освежевав, зажарив, и съев заживо.

Он протянул мне несколько нотных листов. Плотные скопления нот мчались по первой странице.

– Ты играла Альбениса⁵?

– Нет. Я слышала о нем, но я не слишком хорошо знакома с его музыкой.

– Думай о нем, как Шопене, если бы он родился испанцем: взял народные темы и превратил их в салонную музыку. Не мой тип представления. Тем не менее – гениально, хотя и спустя рукава.

Названием являлось испанское слово, Астурия, и, казалось, она была частью чего-то под названием Испанская Сюита.

– На самом деле, твой Шопен гарантировал нам место.

– Причем тут Шопен?

– Один из самых великих кахунас ⁶пришёл на твой концерт. Был просто потрясен, особенно этюдами. Все время назвал тебя «The Maelstorm». Ты знаешь, что это значит?

– Вихрь?

– Да, но на стероидах. Вихрь настолько мощный, что разрушает все на своем пути. Теперь этот парень убежден, что ты единственная, кто может справиться с Альбенисом. Если с ним вообще можно справиться.

Если.

На этот раз, Уайли не шутил. Он подошел к стереосистеме, нажал кнопку, и музыка пронеслась по комнате. Пугающая. Шквал звука. Быстрее, чем все, что я могла бы себе представить.

– Это все твое. – Он вытащил диск и протянул его мне. – Слушай его, пока плохо не станет. Пей его, ешь его, дыши им – меня не волнует. Но приручи его!

– Что, если его нельзя приручить?

– Тогда эта неудача будет такая же моя, как и твоя. А я никогда не проигрываю. – Небольшая пауза, чтобы убедиться, что я поняла. – Теперь давай согласуем стратегию.

«Согласуем» просто означало, что он возложил все на меня, пока я слушала:

Я должна практиковаться каждый день, отныне и до концерта. Ко времени промежуточных экзаменов я должна была знать всю пьесу наизусть, потому что, как он выразился: «все нотные листы отправятся в окно». Доннелли будет моей первой проверкой, Уайли – последней. И на последующие два месяца, начиная с этой секунды, я могла забыть о своей жизни.