– Что за стихотворение?

Он не сказал мне.

– Ну же, Джейк. Я хочу узнать.

– Может быть, когда-то.

– Когда-то? То есть никогда?

– Нет. То есть... когда станет безопасно говорить об этом.

– Как приношение этого цветка в подарок более безопасное, чем разговоры о нем?

– Никак, ты права. Я переступил черту. Мне не следовало делать этого.

Обязательное напоминание. Как будто я могла забыть, что это было не свидание. Что он проводил со мной вечер только из–за одолжения его брату.

Поездка назад в Форбс была не менее неловкой – мы сидели бок о бок с ним в темной машине, погрязшей в тишину. Это был черный Рендж Ровер (весь черный, даже кожаные сидения), выглядящий совершенно новым, как будто перед этой ночью его никогда не вывозили на улицы самого оживленного города на земле.

– Разве это не хлопотно, иметь такой большой внедорожник в Манхэттене?

– Он не мой. Это семейная машина, и она обычно остается в Принстоне.

Насколько я видела, в понятие «семья» входило всего два человека – он и его брат.

– Здесь вообще нужна машина?

– Нет. У меня есть байк19.– Немного трудно представить тебя на велосипеде на Пятой Авеню.

Он засмеялся.

– Не велосипед. А мотоцикл.

– Я правда не понимаю. Риз – плохой парень, и все же ты – тот, кто живет дикой нью–йоркской жизнью и ездит на мотоцикле. Что ты делаешь с ним, встречаешься с другими членами банды?

– Моя банда состоит из одного, на данный момент. – Его глаза быстро взглянули на меня и затем вернулись к дороге. – Риз попал в аварию на своем много лет назад.

– Что произошло?

– Неприятный случай. Кое–кто пострадал, и мой брат винил себя. Теперь он не подходит и близко к тому, что имеет только два колеса.

– И он не против того, что ты ездишь на нем?

– Против, он раньше сходил с ума от беспокойства. Затем начались жестокие споры , и он сдался.

Я не могла поверить, что Риз проиграл, даже брату.

– Хотя, ты знаешь, он прав. Мотоциклы слишком небезопасный вид транспорта.

– Не очень. – Он улыбнулся – не мне, и даже не самому себе, но чему-то в темноте впереди нас. – Одна молния не бьет дважды в ту же семью.

Его голос начинал казаться опрометчивым, и я пыталась придумать другую тему для разговора, более безопасную. Но, похоже, не существовало безопасных тем для разговора между мной и Джейком, так что я ничего не сказала больше.

Когда мы подъехали к Форбсу, он припарковался возле основного входа и пошел со мной вниз по дорожке, которая вела к моему окну.

– Я прекрасно провела время сегодня, Джейк.

– Я тоже.

Огромная луна разогнала темноту достаточно, чтобы я могла заметить, что он не улыбался. Мы кратко обнялись на прощание, и я поспешила открыть окно, в надежде, что его звук отрезвит меня от желания побежать за ним и снова оказаться в его руках.

– Ты кое–что забыла.

Я повернулась. Он вернулся. На мгновение у меня в голове промелькнула безумная мысль: что он поцелует меня.

– Что я забыла?

Но он больше не смотрел на меня. Его глаза были устремлены на что-то позади меня, в комнате. Что-то, что я еще не успела заметить, чье неожиданное присутствие напомнило ему не переступать через свои границы снова.

– Что я забыла Джейк?

– Неважно.

Я хотела сказать ему, что это было важно. Что некоторые вещи были важнее, и что я не хотела, чтобы он уходил.

Вот только он уже ушел.

Я поняла, что я забыла в машине, его розу. В моей комнате, в то время как я отсутствовала, меня ожидала ваза красных маков. В свете луны они выглядели почти черными.

Ощущала ли ты мои поцелуи, переданные тебе Альбенисом через весь зал?

Записка была сложена пополам и спрятана прямо посередине раскрытых лепестков. Всего несколько слов подтвердили то, во что мой разум отказывался верить: тот силуэт в глубине испанской площади был реальным. Несмотря на то что, он позволил мне провести весь вечер с его братом, Риз все же приехал на концерт.

Я ПРОСНУЛАСЬ, ЖЕЛАЯ, ЧТОБЫ ЭТО было воскресенье. Но в то же время боясь этого. Риз обещал дать мне ответы, но вопросы все накапливались. Отправил Джейка со мной в Нью–Йорк, только чтобы затем прокрасться в Карнеги и наблюдать издалека – кто так поступает? Может, это было испытание верности его брата? Или меня? Не говоря уже о тех цветах. Как можно достать маки в Ноябре?

Я старалась не заострять на этом свое внимание и сосредоточится на том, о чем мечтала месяцами: экскурсии по Принстону для моих родителей. Они хотели видеть все – мое общежитие, классы, библиотеку, и конечно Александр Холл. Мы даже пошли в художественный музей, но я избежала греческих галерей и вместо этого провела их по первому этажу, где моя мать влюбилась в тающие "Луга в Живерни" Моне, а мой отец все возвращался к портрету Жана Кокто в исполнении Модильяни.

После позднего ланча в Форбсе, головная боль мамы заставила ее вздремнуть в моей комнате, пока мы с папой сидели за чашкой кофе на веранде. Он разглядывал пейзаж и, в первый раз за тот день, затих.

– Пап, что-то случилось?

– Ничего не случилось, все хорошо. Приятно видеть, что ты так хорошо здесь устроилась . Более счастливой, я тебя видел.

– Счастье – это сложная вещь.

– Даже в восемнадцать лет? – Он покачал головой, улыбаясь. – Подожди, пока тебе не стукнет столько, сколько мне. Вот когда вещи действительно становятся сложными.

Я взглянула на него более внимательно, чем раньше. Мой мудрый, скромный, добрый папа. Даже сейчас, когда он был доволен и спокоен, его лицо, казалось, отказывалось сменять выражение постоянной тоски. Я задавалась вопросом, должна ли я показать ему работу Эльзы. Она была его ребенком, он имел право увидеть ее. Но что хорошего это бы принесло? Это была не та печаль, которая могла бы утихнуть от старого напоминания. Он хотел получить ответы. Запоздалую правду. А в лучшем случае – некую справедливость.

– Теа, помнишь, когда ты уезжала из дому, ты обещала мне не копаться в прошлом?

– Конечно. – И я сдержала свое обещание. Почти. – Почему ты спрашиваешь?

– Для начала, твой класс по греческому искусству. Это так ты не лезешь в прошлое, выбирая такие же предметы, что и твоя сестра?

– Клянусь, я понятия не имела.

Последовала пауза, и его хмурый взгляд усилился.

– И что там с этим твоим профессором?

– Ты о Джайлсе?

– Да, Джайлс. Странный ученый Греции, который вышел чистым из воды, в конце концов, потому что у него не было никакого мотива. У них никогда нет мотива, не так ли?

Мне не приходило в голову, что Джайлс, возможно, был подозреваемым. Все же, учитывая исчезновение тела Эльзы, список подозреваемых, вероятно, включал всех, кто знал ее.

– Папа, то, что он преподает этот предмет не значит, что он... – Я снова почувствовала его враждебность к моему профессору. – Или есть что-то, что ты не говоришь мне?

– К сожалению, нет. Только то, что ты уже знаешь.

Он вытащил свой бумажник, и из него – две газетных вырезки, свернутые в размер долларовой банкноты. Когда он передал их мне, я узнала статьи, я видела их много раз в течение лета, опубликованные в Вестнике Принстона с перерывом в три дня, в декабре 1992 года.

Пятничный заголовок – НАЙДЕНА МЕРТВАЯ СТУДЕНТКА, ПРИЧИНА СМЕРТИ НЕИЗВЕСТНА – есть краткое вступление, не более, чем некролог. Тело девушки было найдено накануне бегуном на пешеходной тропе, к югу от кампуса. Не было никаких признаков насилия, никаких оснований для тревоги студентам. Вскоре будет объявлено панихиду. Тем временем тело будет оставаться в похоронном бюро Гарриет, пока семья не проведет необходимые приготовления.

Вторая статья имела совершенно иной тон, и несмотря на то, что в выходные была задержка новостей, заголовок поражал своей безотлагательностью: ТЕЛО МЕРТВОЙ СТУДЕНТКИ ИСЧЕЗЛО, ОХРАНА КАМПУСА НАХОДИТСЯ В СОСТОЯНИИ ПОВЫШЕННОЙ ГОТОВНОСТИ. Сотрудник нашел пустой гроб в пятницу утром, после открытия похоронного бюро Гарриет. На этот раз там был скандал. Подразумевая возможность преступления. Под воздействием свежих сплетен, репортер преподнес детали на несколько газетных колонок, раскрыв отчеты прошлых смертельных инцидентов, списки мер безопасности, и даже критический анализ способа, которым Гарриет управлял своим бизнесом.

Там и было упомянуто мимоходом имя – безобидное. Имя, которое ничего не значило для меня тогда в Болгарии, когда я еще не приехала в Принстон:

Многочисленные студенты и преподаватели выразили дань уважения умершей в четверг днем. Согласно записям, в похоронном бюро, последний, кто видел тело, был Винсент Э. Джайлс, профессор умершей, который зарегистрировался у администратора похоронного бюро в шесть часов и вышел из главного лобби в шесть двадцать пять, завершая длинный список посещений. На данный момент подозреваемых нет. Университетские должностные лица убеждают всех в кампусе соблюдать ранний комендантский час пока власти не закроют дело.

Я облокотилась на спинку стула и уставилась на страницу. Джайлс. Все эти научные игры в кошки–мышки над работами моей сестры, и не слова мне о своем визите в похоронное бюро. Было ли еще что-то, что он решил оставить в тайне?

Отец погладил мою руку.

– Не нужно сильно задумываться об этом. Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности, вот и все.

– В безопасности от чего, пап? Конечно Джайлс пошел в похоронное бюро; Эльза была его студенткой. Это не делает его преступником.

– Я не говорю, что он преступник.

– Тогда что именно ты имеешь в виду?

– Многие вещи остались без объяснений Теа. В том числе то похоронное бюро. В день, когда твою сестру привезли туда, кто-то прислал десятки цветов одним заказом.

– Что ты имеешь в виду, говоря кто-то? Полиция не узнала, кто это был?

– Они пытались узнать. Заказ был сделан в тот же день в местном цветочном магазине, мужчина средних лет попросил, чтобы доставка осталась анонимной. Он заплатил наличными, так что не было никакого способа его отследить.

– И ты думаешь, что это был Джайлс? Извини, но я не вижу его одержимым студенткой таким образом. Или посылающим огромное количество цветов.

– Ну, к счастью для твоего дорогого профессора, человек из цветочного магазина был описан как «невысокого роста и более формально одет».

– Тогда зачем ты мне это рассказываешь? И почему вдруг именно сейчас?

– Мама и я... мы долго обсуждали, как много тебе рассказать. Сначала мы думали, что чем меньше ты знаешь, тем лучше. Возможно, мы приняли желаемое за действительное, предполагая, что ты могла приехать в колледжи не столкнутьсяс прошлым. Но Джайлс на твоем концерте стал проверкой в реальных условиях. Я не говорю, что сейчас Принстон не стал безопасным местом, просто... Я не думаю, что пятнадцать лет – это долго, Теа. Многие из тех же людей, вероятно, все еще рядом. Так что все, что я говорю это... не верь никому, ладно?

КОГДА МОИ РОДИТЕЛИ ОТПРАВИЛИСЬ спать, мне следовало сделать тоже. Но это был вечер вечеринок с отголосками прошедшего Дня благодарения, и я не хотела быть единственным человеком, который все пропустит.

«Тигры» были обеденным клубом, располагавшимся у Колониального зала, полностью смешиваясь с ним: белый фасад пересекали темно–коричневые балки, создавая праздничный эффект немецких домов. Рита ранее прислала мне смс, что мое имя будет в списке гостей у двери. К счастью, так оно и было

– Тэш наконец-то! Ты в порядки? Я ни слышала о тебе ничего весь день.

Я сказала что-то о том, что проводила экскурсию моим родителям, и то, что по всей вероятности, провалю половину предметов.

– Хочешь сказать, что Джайлс не дает тебе поблажек после Карнеги? Держу пари ты лучшая в его классе. Мужчина не переставал говорить о тебе на приеме.

– У него были студенты и лучше.

– Правда? Какие-то безумные археологи, который потирали древнюю лампу в поисках джина?

Как всегда, она попала в самую точку. От этого меня кинуло в дрожь.

– Джинн был в «Тысяча и одна ночь», а не в Греческих мифах.

– Все равно, вот почему у меня специализация в науке . Но хватит об учебе. Когда вы с Ризом расстались?

– С чего ты взяла, что мы расстались? – Она, вероятно, так решила после того, как увидела меня в Карнеги с кем-то другим. – Парень со вчерашнего вечера – это его брат.

– Я так и думала. Но если вы еще двое вместе, почему он не был на концерте?

Или еще лучше: Почему он там был и никто об этом не знал?

– Его нет в городе в эти выходные.

– Это он сам тебе сказал?

– Да, а что?

Ответ занял секунду, но этого было достаточно для появления первых признаков жалости на лице моей подруги.

– Он в городе, Тэш.

– Да?