А через неделю после этого звонка мамаша пожаловала в Москву сама. Она, как обычно, вихрем влетела в квартиру (благо «лучшего человека» дома не было – он поехал в редакцию решить с Любочкой кое-какие, как он выразился, «писательские» вопросы), но, скинув с себя алый плащ, привезенный осенью из Германии, мама не кинулась, как это всегда бывало, к холодильнику, а тяжело опустилась в кресло и в ужасе воскликнула:
– Маша! Я не знаю, что мне делать! – и схватилась за голову, после чего подробно рассказала мне, как Николай Иванович умудрился разрубить, подобно Александру Македонскому, тот гордиев узел, который хотя был завязан и не царем Гордием, а герром Корнишнауцером, но затянут крепко и тщательно.
Поняв, что тайная и бескорыстная помощь его в ночные часы по хозяйству не возымела того благостного действия на бывшую супругу, на какое он рассчитывал, а также увидев в окне размытую невыразительно-бесцветную физиономию соперника, да еще и услышав из маминых уст, что она собирается в Германию, Николай Иванович решил действовать.
Дней семь он отсутствовал. Родительница моя уж возрадовалась – надо же, как быстро и ловко я от него отделалась! Но не тут-то было! Через неделю он явился опять в своем неизменном коричневом опушенном костюме двадцатилетней давности с вонючей болгарской сигаретой во рту, по пять рублей за пачку, содержащую 18 мг смол и никотина, повис на калитке и, увидев свою бывшую супругу, крикнул:
– Это... Полина! Я это!..
– Что ты здесь делаешь?! – яростно воскликнула мамаша.
– Я это... К тебе приехал! – И он глупо улыбнулся, нарочно показывая вставные белые зубы, держащиеся на клыках крючками.
– Очень ты тут нужен! Я замуж собралась! Откуда приехал, туда и поезжай!
– Поль! А я ведь не один приехал! – И он улыбнулся еще глупее – к ровному ряду вставных зубов прибавились еще и выпученные глаза.
Родительница моя недоуменно посмотрела на отчима, а тот, распахнув дверцы машины, принялся вытаскивать оттуда кошачьи переноски, приговаривая:
– Поленька! Я всех наших потерянных кошариков нашел! Смотри! Ровно 19 и Рыжик – двадцатый, у тебя! Мобыть, пересчитаешь?
Николай Иванович выпустил кошек в огород – они расползались, словно тараканы, кто залезал под гараж, кто под скамейки, кто-то пытался проскользнуть между маминых ног и проникнуть в дом. Пушистики были, конечно же, не мамашины – Николай Иванович за неделю отсутствия облазил все московские подвалы и помойки и привез своей Поленьке дворовых, блохастых, лишайных, глистастых кошек. Он знал, что бывшая супруга неравнодушна к кискам и никогда в жизни рука у нее не поднимется выдворить их из дома. И не просчитался!
– Неужели ты нас с детишками выгонишь? – жалостливо промычал он.
– Пушистиков можешь оставить, а сам убирайся! Мы с Гюнтерхеном и без твоей помощи их всех в порядок приведем!
– Польхен, что сдесь есть происходить? – На крыльцо вышел длинный рыжеволосый рыцарь с блеклыми, почти бесцветными ресницами.
– Гюнтерхен, у нас теперь появилось еще 19 кошечек! – радостно сообщила мамаша потомку знаменательного тевтонца, что участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного Поморья с Гданьском в 1309 году, и, схватив белую пушистую кошку, проверила, нет ли у нее блох.
– Я не понимать, – растерянно проговорил Корнишнауцер.
– А что тут не понимать?! Что тут не понимать! – взорвалась мама то ли от того, что немец туго соображал, то ли от того, что увидела в длинной шерсти белой кошки слишком много блох. – Я говорю, теперь с нами будут жить цванцихь катцен!
– Тут?! Хиир?!
– Я, я! Хиир! – подтвердила мамаша.
– Найн! – отрезал герр Гюнтер. – Это нельзя! Это слишком дорохо! Нет! Или я, или твой катцен! – рявкнул он и поставил свою любимую перед выбором. В этот момент белая пушистая кошка с необыкновенной нежностью обвила лапами мамашину шею, спрятав при этом когти. И выбор был сделан моментально в пользу бездомных, не видевших ласки дворовых блохастых кошек.
– Они! – с гордостью провозгласила моя родительница. – А ты, Гюнтер, – скупердяй, если тебе на содержание моих пушистиков денег жалко!
Герр Корнишнауцер после этих слов рванулся в дом, быстро собрал свои вещи и, схватив со стола подаренный совсем недавно даме сердца бесценный шлем своего предка-тевтонца, отправился на автобусную остановку.
– Теперь-то он уж точно уехал в Германию, – тяжело вздохнув, заключила свой рассказ мама. – А я не знаю, что делать! Блох и глистов я кошечкам всем вывела, всех их вымыла, в порядок привела, – с умилением проговорила она. – Но вот что с развратником делать?.. Ума не приложу! Пока живет на первом этаже. Маш, может, мне его выгнать? – И она посмотрела мне в глаза, но, видимо, ничего не прочитав в них, сказала: – Но в то же время я одна не справлюсь с таким количеством кошек.
– Конечно, не справишься! Или избавляйся от живности, или снова выходи за Николая Ивановича замуж.
– Я, наверное, выберу второе. Не могу я, Машка, без кошек! А Коленька на них ничего не жалеет! – Мама смущенно покраснела, а глазки ее предательски забегали – так всегда бывало, когда у нее появлялся очередной воздыхатель. Однако сейчас спрашивать, кто он такой, этот ее воздыхатель, было бессмысленно, ибо я знала, что это бывший ее супруг и мой отчим – Николай Иванович, и дело тут не совсем в котах... – Так, Маша! Я не пойму, когда ты меня познакомишь со своим будущим мужем?! Бабушка ждет не дождется, когда кончится Великий пост и вы приедете к ней венчаться! – Мамаша резко переключилась на меня.
Теперь, когда Мисс Бесконечность находилась в 30 километрах от Буреломов, родительница моя виделась с ней каждые выходные и поведала мне о том, что коренная москвичка неплохо пристроилась в монастыре:
– И там нашла тепленькое местечко! На кухне послушание несет, говорит: «Больше я ничего не могу, потому что стара уж и немощна!» Матушка-настоятельница на нее плюнула и так и оставила на кухне.
В тот вечер мамаша наконец познакомилась со своим будущим зятем и, кажется, осталась им очень довольна. Особенно тем фактом, что он отвез ее рано утром на вокзал.
– Ну не зять, а золото! Чистое золото! Как же тебе, Машка, повезло! – все повторяла она перед отъездом.
Что касается Мисс Бесконечности, то старушка звонила мне каждый день, то есть чаще, чем когда жила в миру, и всякий раз напоминала, сколько дней осталось до Пасхи.
– Я вас жду! Я договорилась с отцом Пафнутием! Он вас обвенчает! – повторяла она.
Лишь два дня назад отличница народного просвещения сказала мне нечто новое:
– А я, Маша, скоро стану невестой Христовой!
– Что?
– Постриг я решила, Маша, принять! – важно заявила она.
– Что?
– Что, что! Монашкой буду! Вот что! – с нетерпением воскликнула она, но тут же тон ее переменился: – Машенька, деточка моя, сейчас с тобой будет говорить матушка – сестра Амфилохия. Матушка Амфиплохия, матушка Плохия! – во всю глотку закричала будущая монашенка. – Поговорите с моей внучкой! Скажите, что нельзя жить с мужчиной во грехе!
– Мария, отец Пафнутий обвенчает вас с вашим избранником 10 мая в 10 часов утра. Не опаздывайте, – тихим, монотонным, ничего не выражающим голосом молвила настоятельница.
– Ой! А я не одна венчаюсь! Еще две мои подруги хотят повенчаться!
– Если их решение тщательно продумано, а не является данью моде, то пожалуйста.
– Продумано, продумано! – заверила я ее.
– В таком случае мы вас ждем, – также монотонно изрекла она и повесила трубку, не дав бабушке возможности еще поговорить с любимой внучкой. У меня вообще возникает подозрение, что Мисс Бесконечность проболтала по телефону уйму денег – так, что теперь монастырь не расплатится за ее междугородние звонки.
10 мая свадебный кортеж из машин, перевязанных, словно праздничные торты, разноцветными атласными лентами, набитый невестами, женихами, их родителями, подругами и родственниками, остановился у высокой каменной стены монастыря, купаясь в нежно-розовых лучах восходящего солнца.
Неподалеку от ворот я заметила старую иномарку отчима, которая, несмотря на свою старость, находилась в прекрасном состоянии. Мы с Алексеем выскочили из машины и побежали к ним.
– Машенька! Какая ты сегодня красивая! Как я счастлива! Платье дорогое? Как же я счастлива, что ты наконец-то нашла свою вторую половинку! – воскликнула мамаша.
– И я это... тоже... того... – поздравил нас и Николай Иванович.
– Сестрица, сестрица, сестрица! Ты куда от меня убежала? – К нам навстречу неслась Адочка – в одной руке она держала мое легкое пальто, в другой – Афродиту в белом плащике, отделанном кружевами, в белой фате, державшейся на ушах, и в коротеньких ботиночках. За ней Мстислав Ярославович, Нина Геннадьевна под ручку с Иваном Петровичем, Пулька с патологоанатомом и родителями, Икки с Федором, Вероника Адамовна с Аполлинарием Модестовичем. Последней из автомобиля вывалилась Огурцова (она уже еле ходила, гордо выпятив живот в чехле, точно гигантский арбуз-мутант в сетке) и, завалившись всей тушей на Михаила, приближалась к нам. – Вот говорила я! Говорила! Что в мае совсем не жарко! Что в мае может даже снег выпасть! Накинь пальто! Пальто накинь!
– В церковь с собаками нельзя! – ревностно заявила Нина Геннадьевна.
– А мы кошек дома закрыли! Представляю, к чему мы приедем!
– Я вижу, что красиво! Я не слепая! Да! И романтично! Но, Лелик, давай отложим свадьбу хотя бы на лето, как Адочка, или на осень!
– Почему нельзя? Почему нельзя?! Я что, зря ей свадебный наряд шила? Бедняжка, что, должна одна в машине сидеть? Одна?
– А кошкам в церковь можно! – хвастливо проговорила мамаша.
– Что ты в меня вцепился?
– А вдруг ты убежишь, моя «Уходящая осень»! Пока нас не обвенчают, я тебя не отпущу!
– Стива, отнеси Фроденьку в машину! Несправедливость какая! Какая несправедливость! Кошкам можно, собакам нельзя!
– Олег Игоович! А вот если эксгумиовать тууп...
– Мама, да ты можешь хоть сегодня оставить Лелика в покое?
– Пуфечка! Это пъекасный чеовек! Выходи за него, пока он тебе пъедлагает!
– Отчего же, мне очень любопытна тема, которой интересуется Вероника Адамовна!
Радость, возбуждение и беспечная легкомысленность – все это улетучилось в тот миг, когда я ступила за ворота монастыря. Сердце мое в каком-то неистовстве колотилось, ноги подкашивались, в висках стучала кровь – я ничего не соображала, а в голове пульсировала одна и та же мысль на все лады: «Что я делаю? Что я делаю? Что я делаю?» Я перестала ощущать реальность – золотые купола с ослепительными крестами, кирпичные стены, монашки в черных одеждах – все это я видела сквозь густой туман.
– А где послушница Вера? – глухо донесся до меня мамин голос, и чей-то незнакомый ответил:
– Она в трапезной.
Лестница. Длинный узкий коридор. Мрачно. Серо все кругом.
Туман рассеялся, когда мы вошли в трапезную.
За деревянным столом сидела Мисс Бесконечность в черной рясе, жуя мякиш белого хлеба, и сосредоточенно чистила огромную картофелину. Увидев нас, она встрепенулась, швырнула картошку в чан и воскликнула:
– Манечка! Полечка! Ах! Какой хороший паренек! А где Жорочка? Он что, не приехал?
– Здравствуй, мамочка! Нет, не приехал, – ласково проговорила моя родительница и обняла бабушку.
– Нахал! Ой! Прости, господи! – И Мисс Бесконечность, наскоро перекрестившись, вымыла руки. – А теперь пойдемте венчаться! Я готова! Анжела! Ты тоже в белом?
– Да, и Анжела, и Икки. Мы все, как сказал Алеша, венчаемся оптом!
– Я так рада! Я так рада! Мои молитвы дошли до господа! – В голосе коренной москвички послышались смирение и кротость. – Ну что встали-то как столбы? Идемте за мной! – И она засеменила по длинному узкому коридору. – Феодулия! Феодулия! Матушка Амфилохия! Матушка! Плохия! – захлебываясь, кричала она, затем подскочила к бледнолицей женщине лет пятидесяти и принялась дергать ее за рукав. – Матушка! Вот моя внучка с подружками приехала, и все венчаться хотят!
– Здравствуйте. Все готово. Отец Пафнутий ждет вас. Пойдемте в храм, тут недалеко, – монотонно промолвила матушка, и мы, выйдя из монастыря, направились в сельскую церковь, которая действительно оказалась неподалеку – меньше километра по асфальтированной дорожке. Машины двинулись за нами.
Глаза мои снова застлал туман, а уши словно ватой заткнули.
Я почти не помню самого венчания – все мое внимание сконцентрировалось на запыленном узком луче солнца, проникшем сквозь стрельчатое окно высоко под сводом храма и пролегшем по диагонали его, едва касаясь мысков моих бирюзовых туфель. Я стояла, незаметно раскачиваясь из стороны в стороны, будто в забытьи. До моего слуха не доносилось даже обрывков фраз – лишь однообразное чтение, потом кто-то пел, потом ноги мои, кажется, оторвались от пола, и, наступив на луч, я сдвинулась с места, ведомая «лучшим человеком нашего времени», затем снова остановилась. Алексей легонько толкнул меня в бок.
"Самое гордое одиночество" отзывы
Отзывы читателей о книге "Самое гордое одиночество". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Самое гордое одиночество" друзьям в соцсетях.