Я молча смотрела на него, слишком боясь открыть рот, чтобы оттуда не вылетели слова, которых потом не вернешь.

Он посмотрел на меня, а затем на часы.

– Так что ты решишь?

– Ты к этому привык! – прошипела я. – Я не привыкла. Я не могу вот так…

– Тогда не делай, – прошипел он в ответ. – Дай сюда.

Он попытался выхватить у меня листок, но внутреннее упрямство заставило меня его не отдать.

– Ладно, – сказал Лео, и его взгляд стал жестким. – Я не собираюсь принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь. Но я должен сказать кому-то, что…

– Я это сделаю, – в ярости ответила я. – Я… чтоб его… это сделаю.

Лео слегка расслабился, чего я себе не позволила. Я не знала, к чему все это приведет, но почувствовала, как что-то изменилось.


Когда мы вошли в фуршетный зал, произошли две вещи одновременно – разговоры у двери прекратились, поскольку все уставились на меня, а затем Лиза подхватила Лео под руку и увела его прочь для беседы с разными европейскими знакомыми.

Я осталась одна, и если бы Джо не спасла меня, завопив от радости, простояла бы у двери в течение всего фуршета. Но Джо находилась в родной стихии, она сновала между беседующими, как золотая рыбка в море пингвинов. Я никогда не умела как следует представляться, поэтому каждый раз меня представляла она, с той же легкостью, словно мы были на вечеринке в Фулхэме; но я, в растрепанных адреналином чувствах, не успевала следить за сменой тем разговоров.

Я даже передать не могу, насколько пусто становилось в голове всякий раз, как кто-то задавал мне вопрос. Полный вакуум. И чем больше на меня смотрели, ожидая какой-то умной реплики, тем громче звенело в голове, тем чаще я отпивала из бокала, чтобы заполнить неловкие паузы. Впервые виноват был не «вечериночный паралич» – все было гораздо сложнее.

Я знала, что Лео на меня поглядывает, я реагировала на него, продолжая молчать и улыбаться со все более стекленеющими глазами, а внутри нарастала паника. Неужели так будет всегда? Его семья отстраняется от меня? Он почти рядом… но вне досягаемости?

Я с радостью услышала фанфары и увидела, как камердинеры появляются, чтобы отвести в стороны тех, кто будет сидеть за главным столом, войдя через отдельные входы. Но в тот же миг облегчение схлынуло при мысли, что до молитвы осталось всего несколько минут.


Лео, Рольфа и меня отвели в смежную комнату за главным залом, где Лизу и Бориса готовили к выходу помощники, а Павлос и его семья наблюдали за этим. Павлос, казалось, был счастлив избавиться от суеты, но его жена Матильда, на голове которой блистало то, что я приняла за четвертую по важности тиару, имела такое выражение лица, словно ела лимоны. Парни, насколько я видела, страдали от похмелья.

Лиза и раньше потрясающе выглядела, но теперь она была королевой, а к тому же еще всемирно известной супермоделью. Ее угловатое лицо было безупречным, золотые волосы идеально сочетались с поразительной диадемой, которая могла бы посрамить все украшения Британской монархии. Рядом с ней стояла София, чью подводку правили два художника, а облегающее платье проверяли на пылинки еще два помощника. Фотограф, которого я уже видела раньше, снимал «закулисные» сцены, но Лиза не зря контролировала все на свете. Они уже были идеальны.

На Борисе не оказалось пластиковой короны, но его пиджак был украшен радугой медалей, и еще один помощник пудрил ему лоб. Увидев нас, он радостно заулыбался.

– А, вот вы где, – сказал он. – Все готово?

Я глупо кивнула и крепче вцепилась в свою вечернюю сумочку.

– Ваше высочество, если вы готовы… – пробормотал церемониймейстер, и внезапно все стало двигаться очень быстро.

Я услышала из зала приглушенные звуки фанфар; затем Лиза и Борис исчезли за дверью, вызвав вдалеке волну аплодисментов.

Лео, Рольф и я взглянули друг на друга. Я не знала, выглядела ли я так плохо, как себя чувствовала. София жестом отпустила визажиста, и я уставилась на нее вполне откровенным взглядом, но она не ответила, а затем нас построили в очередь, и пришлось шагать друг за другом через противоположную дверь.

Это было как шаг на сцену в Вест-Энде. Все прожектора сосредоточились на главном столе, и я заморгала, когда к нам развернулось море лиц; люди смотрели, шептали, оценивали. Мы сели, и зазвучали тосты на итальянском, и снова фанфары, и речь Бориса на трех языках, а затем, слишком уж быстро, было объявлено мое имя, и в зале воцарилась пронизанная ожиданием тишина.

Я оттолкнула свой стул и встала, уверенная, что микрофон поймает и усилит стук моего сердца. Странно было, что приподнятое декольте не дрожит, как желе, ему в такт.

У меня дрожали руки, слова на латыни расплывались перед глазами.

Я заставила себя подумать о Лео. И о своих родителях.

Но я не могла прочитать молитву. Буквы прыгали перед глазами, голова кружилась.

– Benedic… – начала я по памяти, но голос сорвался.

Я чувствовала, как Лео рядом со мной желает мне справиться. Я знала, что он может встать и прочитать молитву, если я попрошу, но я не хотела его просить. Не хотела.

Тишина длилась, и я уже слышала нервное покашливание и стук приборов.

Из глубин моей памяти мамин голос прорвался в сознание, голос, читающий молитву перед нашим воскресным обедом у бабушки. Ростбиф, йоркширский пудинг, тыквы… Молитва, которой, по маминым словам, ее научили монахини в школе…

– За все Твои благодеяния… – произнес голос где-то высоко-высоко надо мной. Это был мой голос, но звучал он очень по-йоркширски. И очень громко. – И за дары, которые мы будем вкушать, благодарим Тебя, всемогущий Боже, живущий и царствующий во веки веков.

А потом я села, едва не промахнувшись мимо стула, который для меня придержал стюард.

Последовала краткая пауза, а затем Лео с одной стороны от меня и Рольф с другой принялись оглушительно аплодировать, и вскоре все в зале последовали их примеру, фанфары прозвучали снова, и гости нырнули в свои тарелки.

Я схватила стакан воды и попыталась дрожащей рукой поднести его ко рту, чтобы успокоить взбесившийся желудок. Я справилась. Но чувствовала себя так, словно прошла по канату над пропастью.

– Молодец, – наклонился ко мне Рольф. – Это что за акцент? Ему учат в академическом отпуске, или как?

Лео сжал под столом мое колено, и, взглянув на него со смесью облегчения и раздражения, я заметила, что фотограф ловит момент нашей близости.

Я только надеялась, что в кадр не попало то, как Лео едва заметно вздрагивает и отшатывается после моего неожиданно резкого ответа.


Я почти не прикоснулась к изумительным блюдам, стоявшим передо мной, зато, благодаря тому, что я сидела между Рольфом и Лео, от меня почти не требовалось усилий для поддержания разговора.

Гербовые тарелки сменяли друг друга, затем появились и исчезли серебряные турки с кофе, еще один стюард прибыл, чтобы проводить нас из-за стола в бальный зал, где через пятнадцать минут должны были начаться танцы.

Я воспользовалась хаосом, чтобы ускользнуть в тихий угол и освежить макияж, но потеряла Лео в толпе и запаниковала, поскольку не знала, где нужно стоять во время церемонии с туфелькой. Такая формальная церемония наверняка должна быть четко организована, но все остальные, похоже, отлично знали, что делать, будто уже не раз этим занимались.

Время утекало сквозь пальцы, а я пробиралась сквозь толпы людей с загорелой кожей в одинаковых пиджаках, выискивая знакомое лицо. Но, похоже, я блуждала по коридорам по кругу. Паника начала нарастать в груди, сжимать легкие, и я стала замечать, как люди прерывают разговоры при моем приближении. Они что, обсуждали меня? Тиара давила на голову, но я не осмеливалась снять ее, чтобы тоже не потерять.

«Мне нужно подышать, – сказала я себе. – Постоять минутку, чтобы прийти в себя».

К моему огромному облегчению, я увидела впереди Лео и Лизу; они разговаривали с кем-то из знати, улыбались и кивали так, словно этот вечер был самым обычным. Я видела, как Лиза постучала пальцем по «Ролексу» и они зашагали прочь, по всей видимости, занимать свои места для открытия церемонии.

Я заторопилась следом: они направлялись в аванзал между бальным залом и главным коридором, где я переодевалась в джинсы перед фотосессией в честь помолвки. И они, похоже, вели важный разговор, так что я чуть отстала, чтобы потом вежливо вклиниться в паузу. Поток толпы подтолкнул меня ближе, я потеряла их из виду, а затем они исчезли. Наверняка вошли в аванзал. Я добралась до двери и тихонько скользнула внутрь, выжидая нужный момент, чтобы заявить о своем присутствии и спросить, готова ли туфелька Лизы.


Я не подслушивала. Я просто не могла не слышать. Лиза совершенно не понижала голос.

– Лео, – говорила она, – ты должен поговорить с Эми о ее поведении. Она слишком замкнута. Инфанта Елена Испанская сказала, что Эми не задала ей ни единого вопроса, даже не спросила, кто она.

Кто?

– Мама, Эми застенчива. И она не привыкла к таким большим приемам, но привыкнет.

– Да неужели? А мне казалось, ты побеседовал с ней после моего благотворительного бала в Лондоне – она хоть знает, что проигнорировала Карлу Бруни[65]? Лео, ты же поговорил с ней об этом?

Мне стало холодно. Карла Бруни? Она была на балу «Преображающий макияж»? Я ведь подумала, что это она, но не рискнула заговорить на случай, если ошиблась. Да и о чем спросить Карлу Бруни? «Как вы относитесь к балеткам?»

Или, если ближе к делу, что Лео должен был мне сказать? Потому что он не сказал ничего.

А затем Лиза снова заговорила раздраженным тоном:

– Лео, это жизнь, которую ей придется вести рядом с тобой. Она, похоже, этого не понимает. Как сегодня – это должно было стать ограничением ущерба, а не пушечным выстрелом. Ей достаточно было прочитать простую молитву. Если Эми не в состоянии справиться с публичными мероприятиями, она не даст тебе необходимой поддержки и тебя ждут тяжелые времена. Вас обоих.

Я знала, что Лео сейчас запускает руку в свои густые волосы. Я знала, что он хмурится, подыскивая слова.

– Мама, она замечательно общается с людьми в индивидуальном порядке. Но не на людных вечерах. Эми естественна, она житейски умна, и я считаю, что молитва на английском была разумным…

Лиза резко перебила его:

– Так ты откажешься от правительственных обедов в пользу индивидуальных ужинов на кухне? Не смеши меня. Варианты, Лео. Всегда есть варианты. Тебе не нужно бросать ее на глазах у всего мира. Есть способы уладить это дело так, чтобы вы оба с честью вышли из ситуации.

Последовала еще более долгая пауза, и меня затошнило.

«Лео, скажи что-нибудь! – мысленно взмолилась я. – Скажи что-нибудь!»

Я оказалась не готова к смирению в голосе Лео.

– Я не хочу заставлять ее делать то, что ей не нравится…

Я не услышала окончания фразы, потому что за моей спиной открылась дверь и появился Борис, поправляющий медали на своем пиджаке. Его румяное лицо расплылось в широкой улыбке, как только он меня заметил.

– Эми! – сказал он, снова боксируя с воздухом. – Ты убегаешь или прячешься?

Я сглотнула комок в горле и по мере сил постаралась выглядеть нормально.

– Я готовлюсь к церемонии с туфелькой, – сказала я со всем достоинством, которое смогла в себе отыскать. – Я не сбегаю, я просто пришла рано.

Улыбка Бориса стала еще шире, и я поняла, что он а) немного пьян, б) это лучшая ночь в его жизни.

«Уилли отлично знал, как работает монархия», – внезапно поняла я. Очаровательное дружелюбие Бориса было именно тем тайным ингредиентом, который необходим действительно популярному монарху. А такой ингредиент либо есть, либо его нет. У Павлоса его не было, как и у меня. И что случилось с Павлосом?

Я изобразила яркую улыбку, несмотря на свинцовую тяжесть в груди, и сказала:

– Кажется, Лиза и Лео вошли сюда. Возможно, и мы…?

Я протянула руку, Борис галантно предложил мне свой локоть.

И когда Лиза и Лео увидели нас, выходящих из смежной комнаты, на красивом лице Лео отразился лишь слабый намек на неловкость.

Лиза осталась бесстрастной.

Глава тридцатая

Что я могу сказать о церемонии с туфелькой? Я прошла через нее на автопилоте.

Я сумела подать Лизе нужный (обувь Лубутена, а как же) предмет в нужное время, улыбнуться камерам в нужном направлении, когда она притворялась, будто примеряет туфельку; я выждала необходимый отрезок времени, пока Лиза и Борис летали по залу под всеобщие аплодисменты, потом спустилась по нужным ступеням с Лео, который никогда еще не был таким сосредоточенным, и он кружил меня под потрясающими канделябрами и играющим на галерее оркестром.

Все закончилось довольно быстро, затем у меня был один танец с Рольфом, во время которого Рольф рассказывал мне, насколько «необычная» девушка Джо. Фотограф и это заснял, хотя я и не знала, удалось ли мне все время удерживать подходящее выражение лица.