Как могла Грейс отказать подруге в такой момент? Мисс Эттон чувствовала, что только стремление облегчить душу и добиться от нее этого обещания поддерживает силы Кэтрин. Сквозь слезы Грейс прошептала:

— Я сделаю все, Кэтрин. Если только моя помощь потребуется…

— Он любит тебя, Грейс, и ты не имеешь права снова разбить ему сердце! — выдохнула Кэтрин и совсем уже тихо добавила: — Пусть малыша, который родился первым, назовут Уильямом, как отца, а другого…

Имя второго сына повисло у нее на губах, а затем легким вздохом устремилось к небесам вместе с ее чистой душой.

23

Грейс не могла плакать, потрясение на время притупило боль. Мисс Эттон пришлось разбудить прислугу и внятно отдать необходимые распоряжения, после чего она снова вернулась в спальню Кэтрин. Младенцев унесли, и тишина в комнате угнетающе действовала на Грейс, хотя при этом девушка понимала, что приступ отчаяния у нее еще впереди. Отупение пройдет через несколько часов, и она окажется перед лицом неизбывного горя, одна в чужом городе, без поддержки и сострадания. Если б хотя бы матушка приехала с ней! Но путешествие слишком дорого для двоих, и миссис Эттон отринула мысль сопровождать дочь. Грейс пыталась черпать силы, вспоминая советы доброго брата Сэмюэля, столь много пережившего и не растерявшего радость бытия, но добилась лишь того, что сдерживаемые рыдания вызвали сильную головную боль.

Утром доктор Спенсер нашел мисс Эттон совершенно измученной и строго велел ей идти в свою комнату и хотя бы немного отдохнуть. Он заверил Грейс, что с детьми все в порядке, преждевременное появление на свет не сказалось на их здоровье.

Пенни проводила Грейс в отведенную ей комнату и проследила, чтобы мисс выпила отмеренную доктором дозу успокоительных капель. Без них девушка навряд ли смогла бы уснуть.

Когда Грейс проснулась, был уже пятый час. Она поплакала, лежа в постели, потом кое-как оделась и спустилась вниз. Сейчас она чувствовала сильный голод, а вызванная им слабость мешала связно мыслить. Служанка предложила ей обождать в маленькой гостиной, пока не принесут чай, и Грейс благодарно позволила позаботиться о себе. Она прошла в ту самую комнату, где они встретились с Кэтрин.

— Неужели это было только вчера? — пробормотала мисс Эттон и уселась на маленький диванчик.

Между двумя подушками она заметила смятый пожелтевший листок и осторожно вытянула его.

— Это же письмо миссис Бьюмонт, я совсем забыла о нем… Что она могла написать мне?

Грейс с отвращением развернула не полученное вовремя послание. Ее гнев на миссис Бьюмонт, казалось, только усилился. Графиня приняла все меры, чтобы разлучить свою дочь с любимой подругой, придумала ужасную ложь и причинила Кэти так много горя, что ее смело можно было обвинять в том, что она нанесла здоровью дочери непоправимый вред. Сперва Грейс хотела разорвать письмо, но потом решила прочесть его в знак уважения к бедной Кэтрин.


«Грейс!

Тебя удивит, что я пишу тебе так запросто, но у меня нет ни сил, ни времени на долгие объяснения. Мой земной путь подходит к концу, я чувствую это, и здешний викарий говорит, что я должна покаяться в грехах и попытаться исправить содеянное зло. Не стоит думать, что я пишу тебе под влиянием слов священника, я и сама прекрасно знаю, сколь несправедлива была к тебе. Мне никогда не нравилась дружба моей дочери с девочкой из деревни, и я старательно заглушала в себе внутренний голос, говоривший, что у Кэтрин никогда не появится больше такой искренней, верной и преданной подруги, как ты. Моя неприязнь переросла в ненависть, когда я узнала, что ты сумела заманить своими чарами маркиза Секвилля, в то время как я лелеяла надежду когда-нибудь увидеть его своим зятем. Я чувствовала себя униженной. Как видишь, я вполне откровенна с тобой.

Я должна была испытывать к тебе вечную благодарность за спасение Кэтрин от неминуемой смерти во время той злосчастной поездки, но еще больше возненавидела тебя за то, что именно тебе отныне обязана жизнью своей дочери. Когда я узнала о беде, приключившейся с тобой, то с трудом сдержалась, чтобы не позлорадствовать по этому поводу. Я нашла способ отомстить тебе за унижение, увезя Кэтрин подальше от тебя и рассказав ей выдуманную мною историю о твоей душевной болезни. Кэти не могла не верить матери, и мне не дает покоя мысль, что я сделала собственную дочь несчастной. В своем ослеплении я считала, что она позабудет о тебе, особенно когда случай свел нас снова с маркизом Секвиллем.

Кэтрин вышла замуж за него, и я полагала, что теперь даже воспоминанию о тебе не найдется места в нашем семействе. Увы, Кэти и ее муж постоянно говорили о тебе, мало того, я и сама не могла забыть о совершенной мною несправедливости, даже во сне я видела твой укоряющий взгляд и еще больше ненавидела тебя за это.

Только узнав от доктора, что Кэтрин ждет ребенка, а мои дни сочтены, я внезапно прозрела. Меня скоро не будет, а моя девочка останется совсем одна. Супруг уважает ее, как полагается уважать и беречь жену, но не любит так, как должно. Боюсь, Кэти знает об этом и, может быть, даже жалеет о своем браке. Маркиз часто уезжает по делам, и Кэтрин совсем не с кем поговорить по душам, поделиться тревогами. Здесь, в Уэймуте, у нас достаточно знакомых, но никто из них не сблизился с Кэти настолько, чтоб я могла попросить их не оставлять мое дитя после моей смерти. Единственный человек, кому по-настоящему небезразлична Кэтрин, — это ты, Грейс!

И я прошу тебя, как только ты получишь мое письмо, приезжай и расскажи Кэти всю правду. Надеюсь, она простит меня за содеянное, и ты тоже. Вы обе — добрые девочки.

Полагаю, тебе будет горько видеть маркиза мужем моей дочери, но ради нее я прошу тебя смириться со своей потерей и поддержать Кэтрин хотя бы в ближайшие месяцы. Она очень тяжело переносит беременность, и я опасаюсь за ее здоровье.

Я знаю о твоих трудностях и, чтобы отчасти искупить свою вину, оставляю тебе по завещанию пять тысяч фунтов. После моей смерти мой лондонский поверенный, мистер Брокхарт, свяжется с тобой и передаст мою последнюю волю. Надеюсь, это письмо ты получишь раньше и примешь деньги как прощальный подарок и признание твоих достоинств. Береги Кэтрин, прошу тебя!

Агнес Бьюмонт».

Содержание письма поразило Грейс и заставило ее отчасти примириться с миссис Бьюмонт, но при этом девушка испытывала глубокое сожаление: мать Кэти признала свое предубеждение слишком поздно. Грейс не стала долго раздумывать о том, что раскаяние миссис Бьюмонт с трудом можно назвать таковым, скорее, ею двигали материнский эгоизм и тревога, за дочь. Как бы там ни было, письмо опоздало, и заботиться Грейс следовало теперь не о бедной Кэтрин, а о ее детях.

Грейс допила чай, чтобы успокоиться, и попросила служанку прислать к ней экономку. Почтенная женщина сообщила мисс Эттон, что вечером прибудет кормилица для младенцев, женщина из селения, расположенного неподалеку от Уэймута. Она уже была кормилицей, в нескольких семействах, так как у нее самой четверо детей.

— И она оставляет собственных малышей ради того, чтобы вскармливать чужих? — ужаснулась Грейс.

— А что делать, мисс? Они очень бедны, ее муж — калека, только ее заработок позволяет прокормить всю семью. Пока она уезжает на заработок, за малышами присматривают ее мать и старшая дочь.

Грейс стало жаль эту женщину, история которой — лишь одна из многих подобных. Экономка прибавила, что, не без участия доктора Спенсера, весть о трагедии в доме Секвиллей уже распространилась по городу, и знакомые семейства присылают соболезнования. Следовало заняться устройством похорон, ожидать возвращения маркиза смысла не было, его светлость собирался приехать через две недели, к сроку, когда ожидали появления на свет наследника. Супругу Кэтрин отправили еще одно письмо, но в лучшем случае оно застанет его на пути в Уэймут. Грейс заметила, что надо сообщить также герцогу Дорсету, но экономка рассудительно возразила, что столь печальную новость старику лучше услышать из уст своего сына. Кто знает, как известие скажется на слабом здоровье герцога? Грейс тут же согласилась не предпринимать ничего в этом направлении до возвращения милорда Секвилля, чего ожидала и страшилась одновременно.

Грейс написала матери и графу Бьюмонту. Девушке пришлось занять денег у экономки, чтобы сшить себе траурное платье. Сквозь слезы она с трудом видела, куда втыкать иголку, и платье получилось мешковатым, но Грейс было все равно. Разве она предполагала, что ее поездка к подруге обернется таким кошмаром?

— А ведь я могла опоздать и вовсе не увидеть ее… — бормотала она, глядя из окна верхнего этажа на бухту Лалуорт.

Дом был расположен недалеко от эспланады, где нарядно одетая публика дышала морским воздухом, пересмеивалась и флиртовала.

— Ну почему, почему это случилось именно с нами? Мы могли бы точно так же гулять сейчас вместе с Кэти по набережной, болтать и смеяться…

Когда тягостные мысли становились совсем невыносимыми, Грейс вспоминала брата Сэмюэля и его незатейливые на первый взгляд, но полные житейской мудрости высказывания. Он бы осудил ее за уныние, Грейс понимала это и старалась вести себя достойно уважения своего старшего друга.

…Кэтрин Секвилль похоронили рядом с матерью на кладбище старого аббатства Эбботбери, подле часовни Святой Катерины. Грейс никак не могла избавиться от ощущения, что Кэтрин суждено было упокоиться здесь, и, вероятно, Кэти тоже думала, об этом, когда навещала могилу миссис Бьюмонт и заходила потом в часовню помолиться своей святой покровительнице.

Почтить память госпожи Секвилль пришло довольно много знакомых маркиза и его супруги. Элегантные люди, приодетые по случаю в черное, с недоброжелательным удивлением рассматривали Грейс, недоумевая, откуда взялась эта дурно одетая девушка с заплаканным, опухшим лицом. Доктор Спенсер, к удивлению Грейс, держался подле нее, словно опасался, что она упадет в обморок. Но Грейс не собиралась устраивать знатной публике подобное развлечение, позже, дома, у нее будет время для бурных рыданий, а здесь надлежит вести себя сдержанно, насколько это возможно.

Когда все закончилось, она захотела побыть на кладбище в одиночестве, чтобы проститься с Кэти, но экономка и дворецкий, ожидавшие поодаль, чуть ли не силой увели Грейс.

— Мисс, вам нужно отдохнуть, не стоит так убиваться, все в воле божьей, — уговаривала почтенная женщина. — Поедемте домой, полежите, поплачете, посмотрите на наших малюток…

Грейс послушалась, напоминание о малышах немного привело ее в чувство. Она была нужна им, хотя бы до тех пор, пока не вернется их овдовевший отец.

Вечером мисс Эттон поочередно заглянула в каждую колыбельку. Новорожденные уже сейчас отличались нравом, хотя внешне были очень похожи. Один из них, маленький Уильям, почти не плакал, во взгляде синих глаз Грейс чудились решительность и стойкость, свойственные маркизу Секвиллю. Другой, так и не успевший получить имя от матери, часто хныкал и доставлял немало проблем как кормилице, так и нанятой для ухода за детьми няньке.

— Надо бы их покрестить.

Экономка бесшумно вошла в комнату и склонилась вместе с Грейс над спящими детьми.

— Я не могу взять на себя ответственность и дать второму малышу имя. Пусть это сделает его отец, — печально ответила Грейс.

— Пожалуй, вы правы, мисс. Наверное, у них в семье есть какие-то имена, непременно переходящие от отца к сыну. Думаю, ждать осталось уже недолго, не больше трех-четырех дней… Ох, вот горе-то для его светлости…

Грейс обхватила руками плечи, словно ей стало холодно. Как бы ей хотелось уехать домой до того, как вернется Уильям… маркиз Секвилль. Но она обещала Кэти остаться, и она останется…

Через три дня Грейс получила письма от матери и графа Бьюмонта. Миссис Эттон горестно сетовала на несчастную судьбу бедняжки Кэтрин и горячо одобряла намерение дочери еще побыть в Уэймуте и позаботиться о маленьких сиротках.

Граф Бьюмонт выражал положенное участие, осведомлялся, чем может помочь в этих печальных обстоятельствах, а также пересылал мисс Эттон письмо от мистера Брокхарта. Она даже не стала открывать его — несомненно, речь шла о последней воле миссис Бьюмонт, завещавшей Грейс пять тысяч фунтов.

Она не собиралась отказываться от этой суммы. Часть ее Грейс намеревалась отложить на потом, чтобы обеспечить матери, а в свое время и себе самой, достойную старость, а часть — пожертвовать монастырской лечебнице.

24

Уже на следующий день около дома остановилась дорожная карета. Шел дождь, и Грейс смотрела сквозь мокрые стекла, как маркиз Секвилль, будущий герцог Дорсет, выходит из экипажа. Дворецкий раскрыл над милордом зонт, но тот отмахнулся и медленным, тяжелым шагом двинулся к входной двери.