Джоан Вулф - Сделка

— Если женщина не хочет денег, — прогудел мистер Коул, — зачем ее принуждать?

Никто не поддержал его. Даже собственная дочь: видимо, еще не пришла в себя после моего заявления.

— У вас нет выбора, миссис Сандерс, — примирительно сказал Миддлмен. — Деньги завещаны не вам, а вашему сыну. Закон есть закон. Вы не имеете права отказываться от них.

— В таком случае, — нашла я выход из положения, — я возьму их и затем сразу верну.

Мистер Коул издал презрительный смешок:

— Посмотрел бы я, как вы это сделаете.

— Она сумасшедшая! — крикнула Гарриет. — Ей нельзя доверить и один пенс!

— По-моему, все это начинает напоминать цирк, — заметил Роджер с неодобрением.

Мистер Миддлмен терпеливо объяснил:

— Вы не вправе распоряжаться этой суммой, миссис Сандерс, поймите, пожалуйста. До совершеннолетия вашего сына, до того дня, когда ему исполнится двадцать один год, все деньги, согласно завещанию, находятся в распоряжении графа Сэйвила… А теперь я продолжу, с вашего позволения.

Я сидела молча, пока он дочитывал завещание Джорджа. Мы услышали, что основное свое состояние, составляющее более тридцати тысяч фунтов, покойник оставил Гарриет и дочерям Марии, Френсис и Джейн.

Когда мистер Миддлмен замолчал, я поднялась со своего места, собираясь пойти наверх и в одиночестве обдумать то, что произошло. Но Сэйвил удержал меня за локоть и негромко сказал:

— Прошу вас пройти в мой кабинет, Гейл. Я хочу поговорить с вами.

На этот раз я обратила внимание на его неофициальное обращение — Гейл.

Мы прошли через долгую галерею, миновали семейную столовую, большую столовую, гостиную, музыкальный салон, главный холл и еще Бог знает сколько комнат и коридоров, прежде чем добрались до его кабинета. Это была совсем небольшая комната, по-деловому обставленная, без излишней роскоши, и мне подумалось, что здесь действительно можно заниматься делами. Массивный дубовый стол был завален бумагами, на конторке лежали бухгалтерские книги.

Справа от камина стояла обитая зеленым бархатом софа, куда Сэйвил предложил мне сесть и сам опустился рядом. Я сидела, не поднимая головы, уставившись на свои руки, сложенные на коленях.

Наступило длительное молчание. Видимо, он хотел, чтобы я заговорила первой.

— Я не желаю этих денег, Сэйвил, — сказала я наконец. — Вы можете меня понять?

— Неужели мнение других людей, — ответил он сразу, — для вас важнее, чем благополучие сына?

Я вскинула голову.

— Вы всерьез полагаете, Сэйвил, — с горечью произнесла я, — что меня так сильно заботит мнение других людей о моей особе? Я думаю о другом. О том, что скажу в свое время Никки. Как объясню, что чужой человек оставил ему крупную сумму денег? Сейчас мальчик не спросит об этом, ему всего восемь. Но я буду постоянно ожидать от него этого вопроса.

Он внимательно посмотрел на меня. В янтарного цвета глазах сквозило сочувствие.

— Да, — согласился он, — вы правы.

— Значит, вы понимаете меня? — спросила я с надеждой. — И поможете избавиться от этого нежданного наследства?

Его глаза слегка сузились. Внезапно я с ужасом поняла, что не могу сейчас думать ни о чем другом — только о том, что он сидит так близко от меня, и я ощущаю тепло его тела, вижу движение губ…

Сэйвил сказал задумчиво:

— Что, если я найду способ оставить эти деньги и Никки никогда не узнает об их происхождении?

«Но ведь об этом буду знать я!» — пронеслось у меня в голове.

— Нет. — В моем голосе была твердость. — Я не хочу такого решения.

Сэйвил наклонился ко мне, и я невольно попыталась отодвинуться.

— Послушайте, Гейл, — заговорил он, ничем не выдав, что заметил мое испуганное движение. — Какое бы зло ни причинил вам Джордж, забудьте об этом. Моего кузена уже нет на свете. Примите его последний дар во имя сына.

Я покачала головой.

— Вы ничего не знаете, — произнесла я с трудом. — И не можете понять.

— Но вы уже не накажете Джорджа, отказавшись от денег. Наказан будет только ваш сын.

Я вскочила с софы и заняла более безопасную для себя позицию — позади стола.

Оттуда я сказала:

— Я никогда не прощу этого человека! Никогда! И не притронусь к его деньгам.

Сэйвил тоже поднялся на ноги, но в отличие от меня сделал это медленно и никуда не отошел от софы.

Когда он заговорил, голос его звучал спокойно, даже сухо:

— Вас можно сравнить с хрупкой фарфоровой статуэткой, но на самом деле вы крепки, как скала.

Я с вызовом встретила его неодобрительный взгляд.

— О нет, милорд, я вовсе не из фарфора. Жизнь сделала меня из другого материала. Научила выживать без чьей-либо помощи. И мне ничего не остается, как продолжать это делать. Я не нуждаюсь в запачканных кровью деньгах Джорджа и сама позабочусь о своем сыне!

— Запачканных кровью? — повторил Сэйвил.

Я поняла, что и так уже сказала слишком много, и, покачав вместо ответа головой, отвернулась от него.

Мне показалось, что наше молчание длится вечность. Наконец он сказал:

— Что ж, оставим этот разговор. Если вы вдруг измените свое решение, дайте мне знать. Так или иначе, деньги будут в сохранности до того момента, когда вашему сыну исполнится двадцать один год.

Я попыталась было протестовать, но осеклась, поняв всю бесполезность своих доводов. На моей стороне были эмоции, на его — буква закона. В конце концов, до совершеннолетия Никки еще далеко, а когда придет время, если все останется по-прежнему, можно будет вернуться к разговору о наследстве.

Время до моего отъезда из замка протекало мирно и спокойно. Коулы, после того как хозяин несколько раз одернул их, притихли, понимая, видимо, что сторонников у них здесь не было и нет. Я провела вторую ночь намного спокойнее, чем предыдущую, придя к заключению, что самого плохого, чего можно было ожидать, не случилось: Джордж подтвердил, что я и Томми являемся родителями Никки, и теперь по возвращении домой я могу со спокойной душой повторить ему (немного солгав при этом), что единственной целью моей поездки было посмотреть породистого скакуна в конюшнях графа Сэйвила. И лгать о том, как этот конь выглядел.

Но такую цену стоило заплатить за то, чтобы наша с сыном жизнь продолжалась так же, как раньше: без особого достатка, но и без ненужных потрясений и вполне достойно…

Миновал февраль, потом март и часть апреля. Я уже начала думать, что Сэйвил напрочь забыл о своем обещании скрестить мою Марию с одним из своих лучших производителей, когда получила от него сообщение: через два дня он приедет сюда, в Хайгейт, чтобы помочь мне сопроводить мою лошадь к нему в Эпсом.

Я отнюдь не ожидала его самого, полагая, что он просто пришлет конюха, и его записка взволновала меня. Правда, я постаралась тут же унять волнение суровыми словами в свой собственный адрес.

«Не будь идиоткой, Гейл, — говорила я себе. — Сэйвил приезжает вовсе не из-за тебя, а чтобы увидеть твоего сына. Он ведь, это уже ясно, из той породы людей, которые с преувеличенной серьезностью относятся ко всему, что им поручено. И поскольку Джордж возложил на него обязанности поверенного, Сэйвил старается выполнять их со всем тщанием, на какое способен».

Я делала все, что в моих силах, чтобы выкинуть из головы мысли о Сэйвиле, но это мне плохо удавалось. Тем более что Никки, которому я не могла не сказать о предстоящем приезде графа, только о нем и говорил.

Я занималась с учеником на лужайке перед конюшней, когда услышала радостный вопль сына:

— Мама! Мама! Лорд Сэйвил приехал!

Сидящий на моем Самсоне всадник, к поясу которого была привязана длинная лонжа, ее конец находился у меня в руке, испуганно обернулся.

— Спокойнее, мистер Уотсон! — крикнула я ему. — Не обращайте внимания на Никки! Сосредоточьтесь на том, что делаете!

Не хватало мне еще, чтобы он грохнулся на землю.

Уотсон кивнул и крепче вцепился в поводья. Конь замедлил свой бег рысью по кругу, и я ободрила его щелканьем языка и командой:

— Вперед!.. Вверх-вниз, вверх-вниз! — это уже относилось к ученику, чтобы тот вошел в единый ритм с конем. — Следите за своими ногами, Уотсон! Не выдвигайте их так сильно!.. Хорошо! Молодчина!

Я считала такой способ обучения наиболее эффективным — когда наставник стоит в центре с лонжей в одной руке и хлыстом в другой, а конь с всадником движется по большому кругу. Я же, естественно, кручусь вслед за ними.

Когда я повернулась в очередной раз, то увидела Сэйвила: он вышел из-за угла конюшни и направился к выгону, однако потом остановился.

Мне было не до него — Самсон ускорил бег, нужно смотреть в оба за Уотсоном.

— Поглядите вниз! — крикнула я ему. — Можете увидеть пальцы своих ног?.. Отвечайте!

— Да, — послышался его задыхающийся голос.

— Значит, опять слишком вытянули ноги вперед! Оттяните назад!

Сэм Уотсон послушно выполнил команду.

— Хорошо… Расправьте плечи! Спину прямее! Не нужно горбиться!..

Сэм старательно следовал указаниям и в то же время вполне сносно попадал в такт движениям Самсона.

— Прекрасно! — одобрила я усердие ученика. — С каждым разом лучше и лучше! Молодец, Сэм!

Напряжение на лице Уотсона сменилось довольной улыбкой.

Через четверть часа урок закончился. Я придержала коня, пока Уотсон спешивался, как я его учила, затем мы оба направились к конюшне, неподалеку от которой продолжал стоять Сэйвил.

Он был без шляпы, густые волосы блестели в лучах солнца. Я снова удивилась его росту: успела уже забыть, какой он высокий.

— Рада видеть вас снова, милорд, — сказала я с любезной улыбкой хозяйки. — Позвольте представить вам мистера Сэмюэля Уотсона… Мистер Уотсон, это граф Сэйвил.

Серые глаза моего ученика слегка расширились от удивления. Однако он не зря уже несколько лет обретался в Лондоне, где не только сумел нажить изрядное состояние, занимаясь какими-то делами в Сити, но и научился сдерживать свои эмоции, не теряя достоинства.

— Приятно познакомиться, милорд, — сдержанно сказал Уотсон.

Сэйвил ответил не сразу, что меня несколько удивило, а потом коротко поклонился и сухо произнес: «Мистер Уотсон…» — не добавив больше ни слова, что поразило меня еще больше. Судя по прежнему поведению, Сэйвил не был ни спесив, ни высокомерен и не производил впечатления сноба, с презрением относящегося к людям не своего круга.

— Милорд, — сказала я, заполняя образовавшуюся паузу, — мистер Уотсон приобрел поместье на другом краю Хайгейта и недавно стал моим учеником. Он делает поразительные успехи.

Тот, кого я похвалила, одарил меня благодарной улыбкой:

— Вы слишком добры, миссис Сандерс.

Последующие слова Сэйвила не только повергли меня в некоторое смущение, но и разозлили.

— Значит, мистер Уотсон может не пользоваться вашим домом как гостиницей? — процедил граф сквозь зубы. — Не так ли, миссис Сандерс?

— Нет, — ответила я. — Он приезжает и уезжает в своей коляске. Но я не совсем понимаю…

— Ой! — сказал Никки. — У него в Эджертоне так здорово, милорд! Даже лабиринт, представляете? Мама потерялась там, и мистеру Уотсону пришлось искать ее.

— Как любезно с его стороны, — произнес Сэйвил. — Надеюсь, поиски не продолжались слишком долго?

Я и понимала и не понимала поведение Сэйвила. Меня распирала гордость, смешанная с унижением: как смеет он вести себя так, словно я какая-то вещь, принадлежащая только ему? И в то же время я говорила себе, что все это сплошная чушь — просто граф сегодня не в настроении, устал с дороги и изволит срывать раздражение на людях, которых считает ниже себя.

Я решила избавить своего ученика от лишних неприятностей и не стала, как обычно, предлагать пройти в дом и выпить что-нибудь освежающего перед отъездом.

Видимо, Уотсон что-то почувствовал и поспешно сказал:

— Я уж поеду, миссис Сандерс. Завтра в то же время?

Самсон, которого я держала под уздцы, нетерпеливо мотнул головой. Я рассеянно погладила его.

— Значит, завтра? — повторил Сэм Уотсон.

Я очнулась.

— Пожалуй, сделаем небольшой перерыв, мистер Уотсон, — сказала я виноватым тоном. — У меня будут дела. Надеюсь, не возражаете?

— Ну что вы, миссис Сандерс! Какие могут быть разговоры? Только я буду скучать без вас… и без Самсона. Так и знайте! — Он улыбнулся, показывая превосходные зубы. — Не забудьте послать мне весточку, когда сможете продолжить занятия.

Я ответила улыбкой. Мне нравился Сэм Уотсон. Как и Элберт Коул, он всего добился сам, только в отличие от Коула был человеком с достаточно широким кругозором, не озабоченным постоянным приумножением своего богатства. Он понимал, так по крайней мере мне казалось, что помимо денег в жизни есть и другие ценности — качество, которое, боюсь, не так уж часто встречается у людей, пробившихся наверх, в полном смысле этого слова, из сточных канав Лондона. Да и не только у них…