Анна Кэмпбелл - Семь ночей в постели повесы

– Я приехал сюда по доброй воле. – Его сиятельство передал Джозефу пустой бокал.

Меррик выпрямился, давая гостю понять, что разговор окончен.

– А я настаиваю на своем праве пренебречь вашим предупреждением. Я высоко ценю вашу заботу, но в состоянии сам защититься от жалких интриг Уильяма.

Герцог поднялся, и в его взгляде, устремленном на Меррика, сквозило нечто, близкое к отчаянию.

– Чтобы такой гордец, как Джозеф Меррик, принял помощь?.. Да боже упаси!

Странное выражение, не то стыд, не то раскаяние, промелькнуло на лице Меррика, и Сидони уже в который раз поняла, что, несмотря на откровения, которые выудила из него в эти дни, очень мало знает о своем переменчивом хозяине.

– Я на горьком опыте убедился, что свои сражения мне лучше вести в одиночку.

– Не всегда.

Повисла тишина, отягощенная невысказанными словами, о которых Сидони могла лишь догадываться.

– Да, не всегда. Но по крайней мере сейчас, если я проиграю, то проиграю один.

К удивлению Сидони, у герцога вырвался короткий смешок:

– Что ж, ты всегда был готов пробивать свой собственный путь в ад. Кто я такой, чтобы предлагать тебе веревку и помогать вылезти из ямы, которую ты сам себе вырыл?

– Чертовски самонадеянный тип, – сказал Джозеф с оттенком теплоты, чтобы смягчить свои слова. – А Уильям, случаем, не вымещает свою злость на жене?

Гнев вспыхнул в душе Сидони, заставив стиснуть кулаки. Меррик ведь не предаст огласке позор ее семьи? Герцог казался удивленным.

– Не знал, что он это делает.

Меррик покачал головой.

– Я просто подумал, не ищет ли он другие мишени, видя, что до меня ему пока не добраться.

– Ричард говорил, что он просто поносил тебя как сатанинское отродье и грозился выложить доказательства перед мировыми судьями. Очевидно, Холбрук не был дома дня три, когда они встретились. Он, судя по всему, под завязку был накачан бренди. Ричард считает…

– Ричард – старая баба.

Лицо герцога скрыла маска высокомерия. Даже короткое наблюдение Сидони указывало, что он поразительно сдержанный человек. Даже с Мерриком, который делал все, чтобы уязвить его, он сохранял самообладание.

– Ты неблагодарная свинья, Меррик. Впрочем, всегда был таким.

Меррик отвесил шутовской поклон.

– А чего вы ждали, ваша светлость? Хвалебных песен?

– Скажу Ричарду, что ты пренебрег предупреждением, как пренебрегал в нашу бытность в Итоне. Моя совесть чиста. Иди ты, мой дорогой друг детства, ко всем чертям! – Герцог повернулся и гордо удалился.

Меррик остался стоять на месте, задумчиво глядя на закрытую дверь. Потом поднял голову к Сидони, без труда отыскав ее взглядом.

– Ну что, было интересно?

– Нет, – отозвалась она ледяным тоном, поднялась и, спустившись по лестнице, встала перед ним. – Тебе и в самом деле глубоко наплевать на то, что Уильям может сделать с Робертой, да?

– О, меня очень волнует все, что делает Уильям, bella.

Сидони повернулась к двери, слишком разгневанная, чтобы играть в поддавки.

– Я должна поехать к сестре.

Он оттолкнулся от стола и схватил ее за руку.

– Нет.

– Если он теряет рассудок – а судя по всему, так оно и есть, – Роберта сейчас в большей опасности, чем когда-либо.

– Вчера вечером леди Холбрук была жива-здорова и развлекалась в свое удовольствие на балу у Нэшей. И ты будешь рада услышать, что мужа ее там не было.

Сидони так удивилась, что перестала вырываться.

– Откуда ты знаешь?

Меррик напустил на себя скучающий вид, но она уже знала, что он делает это, чтобы скрыть свои мысли.

– Я отрядил человека следить за ней после того, как ты сказала мне, что Уильям ее бьет. Если с Робертой что-то случится, я узнаю.

Сидони негодующе прошипела:

– Не ври. Мы в Девоне, а Роберта в Лондоне, за много миль отсюда.

– У меня целая сеть курьеров и почтовых голубей по всей Англии. Новости доходят до меня за несколько часов, где бы я ни находился. Миссис Бивен держит птиц в восточной башне. Могу показать тебе, если хочешь.

– О! – Гнев Сидони испарился. Она обмякла, а ноги подкосились от облегчения – с Робертой все в порядке.

И опять он совершенно сбил ее с толку. Но визит герцога укрепил ее намерение. Ей ничего не остается, как повременить и пока не сообщать Меррику о его наследстве. Сидони понадобится брачное свидетельство, чтобы контролировать поведение Уильяма теперь, когда он оказался перед лицом банкротства. Этот документ – ее единственное средство против его бешеных вспышек.

– С чего вдруг такие хлопоты? Ты же не любишь Роберту.

Он пожал плечами:

– Это доставило мне удовольствие.

– Стало быть, ты уже знал, что Уильям намерен судиться с тобой.

– Да.

– Но его поведение достаточно непредсказуемо, чтобы заставить твоего друга приехать сюда.

Смех Джозефа был горьким.

– Седжмур не друг мне.

– Но он явно питает к тебе дружеские чувства, если не поленился проскакать такой путь, чтобы предупредить тебя.

Искра мрачного веселья зажглась в глазах Джозефа.

– Мы с ним в похожем положении. – Он отпустил ее руку и сел в кресло, в котором до этого сидел герцог, жестом указав ей на соседнее. – Я так понимаю, ты не слышала сплетен.

Усаживаясь, Сидони поймала себя на том, что готова улыбнуться. Для человека, не имеющего законного имени, он может быть поразительно барственным.

– Ты же знаешь, я не бываю в свете.

– Однако же про меня ты знала.

– Ты же – родня.

– В Итоне Кэм Ротермер, мужчина, которого ты только что видела, Ричард Хармсуорт, который отправил Кэма с этой бесполезной миссией милосердия, и я были тройкой ублюдков.

Это казалось бессмысленным.

– Но он же герцог!

– Я единственный из трех официально объявленный незаконнорожденным. Другие двое – просто результат сомнительных союзов, дающих пищу для непрекращающихся сплетен и домыслов. Поскольку отцы признали их, Кэм и Ричард сохранили свои права и привилегии. Мать Кэма так переполняли родственные чувства, что она делила свою благосклонность поровну между покойным герцогом и его младшим братом. Никто, включая, по-видимому, и саму герцогиню, не знает, кто зачал Кэма, хотя в его жилах несомненно течет кровь Ротермеров. Кто отец Ричарда Хармсуорта – полная тайна. Его мать так и не призналась, с кем делила постель, но когда она произвела на свет Ричарда через шестнадцать месяцев после отъезда мужа в Санкт-Петербург, ее адюльтер был раскрыт. Покойный сэр Лестер Хармсуорт признал ребенка за неимением другого наследника, но нет никаких сомнений, что он отсутствовал во время зачатия Ричарда.

Гнев у нее в душе на Джозефа за его безразличие к Роберте вспыхнул с новой силой. Она вскочила, возмущенно сверкая глазами.

– Я бы подумала, ты последний, кто станет насмехаться над незаконнорожденностью другого человека!

Джозеф пожал плечами, не вставая.

– Быть может, мне нравится, что я барахтаюсь в грязи не один, а в такой славной компании.

– Это ужасно. И подло.

– Ты, кажется, разочарована, bella? – Его тон был язвительным.

Сидони заморгала, прогоняя слезы. Она понимала, что сейчас неподходящее время бросать ему вызов. Каковы бы ни были его чувства к своим старым школьным товарищам – а она все еще не могла решить, друзья они или недруги, – после визита герцога Меррик сделался колючим.

– Я думала, ты лучше.

Он невесело рассмеялся:

– Я же говорил, что у меня нет совести. Темные дела заложили фундамент моей империи. А если темные дела еще и нанесли вред перспективам моего кузена, тем лучше.

– Уверена, с этим ничего не поделаешь, – саркастически проговорила Сидони.

Он посмотрел на нее непроницаемым серо-стальным взглядом.

– Так вот из-за чего ты так разошлась.

– Я, вероятно, могу винить тебя за каждый синяк Роберты, – сказала она, не пытаясь щадить его чувства. – Одно только упоминание твоего имени превращает Уильяма в разъяренного быка.

Если б Меррик был котом, то предостерегающе забил бы хвостом.

– Ты надеешься на какое-то сожаление?

Ей следовало бы отступить и подождать, когда они оба немного успокоятся, но словно бес дергал ее за язык.

– Я хочу вернуть сестру, которую помню, а не ту развалину, какой она стала после восьми лет замужества.

Он вздохнул и отвернулся к окну, в которое уже заглядывала надвигающаяся ночь. Тон его стал менее агрессивным.

– Если это может утешить тебя, то, подозреваю, Уильям бил бы жену, даже если бы я не был у него постоянным бельмом на глазу. Он с детства был склонен к жестокости и насилию. Еще до того, как стал наследником титула, он был жесток с животными и маленькими детьми. Мой отец выгнал его из дома, когда ему было семь, за то, что он пытал сына одного арендатора железным клеймом.

Сидони была достаточно рассержена, чтобы удержаться от вопроса, который мучил ее с первого же вечера в замке Крейвен.

– Откуда у тебя эти шрамы, Джозеф?

Он взглянул на нее, лицо – непроницаемая маска.

– Результат растраченной юности. На меня напали, когда я еще не умел защищаться от тех, кто стремится сжить меня со свету. С тех пор я научился противостоять им.

И эта защита была сейчас целиком и полностью задействована против нее – Сидони поняла это без всяких слов. Должно быть, все случилось так, как она и подозревала: его ранили где-то на континенте, когда он путешествовал с отцом.

– И это все, что ты можешь сказать?

Его непреклонное выражение не смягчилось.

– Думаю, да.

Она зашагала к двери, решительно раскачивая юбки.

– Тогда я могу лишь повторить слова его светлости: поди ты вместе со своими тайнами к дьяволу!

Его губы слегка дернулись, когда он шагнул вперед, чтобы открыть перед ней дверь.

– Я уже давно служу дьяволу, carissima. Никогда не обманывайся на этот счет.

Глаза Сидони закрывались от усталости к тому времени, когда Меррик присоединился к ней наверху. Было уже за полночь, а Сидони все еще оставалась в том голубом платье, которое надела днем. Она сидела на позолоченном стуле перед пылающим камином, решительно настроенная не спать.

Никогда больше он не застигнет ее врасплох, как прошлой ночью. Ей хотелось продолжать злиться на него после его отказа откровенно поговорить с ней в библиотеке, но за обедом он был таким любезным, таким изысканным собеседником, что ее колкости не достигали цели, отскакивая от его бесстрастной маски как горошины. Трудно язвить над тем, кто никак не реагирует на твое негодование.

Сидони долго пыталась делать вид, что читает, но смятение в душе не давало сосредоточиться. Так много случилось сегодня, и ее голова гудела от вопросов и беспокойства. Поцелуи, усиливающееся влечение, признания, герцогский визит, угрозы Уильяма. И неопределенность того, что может произойти этой ночью, когда Джозеф Меррик придет, чтобы разделить с ней постель?

Покинув столовую, Сидони попыталась найти место в замке, где еще можно спать. Но Меррик не преувеличивал, когда говорил, что большая часть замка необитаема. После их трапезы из турецкого будуара убрали всю мебель, а в гардеробной, где стояла узкая койка, не было огня. Сидони все же подумала, не взять ли несколько одеял из спальни и лечь там, но быстро сообразила, что это первое место, где Меррик станет искать ее. Прятаться – только откладывать неизбежное. К тому же она обещала, что не станет его избегать.

Сидони услышала, как открылась дверь. Вздрогнув, она подняла голову от книги, которую не читала. В своем красном халате Меррик выглядел олицетворением греха. В одной руке он держал наполовину наполненный графин с бренди, в другой – два хрустальных бокала. Когда он шагнул в комнату, рубиновое кольцо хищно сверкнуло в свете свечей.

Предательское влечение рябью прошлось по ней, и соски натянули шелковую материю рубашки.

– Надеюсь, у тебя под этим что-то надето? – выпалила она, прежде чем сообразила, что это не самый мудрый выбор темы.

Тот непредсказуемый, изменчивый юмор, который всегда привлекал ее, ярко осветил его лицо. Когда Джозеф улыбался, белые зубы поразительно выделялись на фоне его смуглой кожи. На один захватывающий миг его шрамы исчезали, и она видела лишь ослепительно красивого мужчину.

– Мисс Форсайт, вы снова вогнали меня в краску.

Сидони молилась, чтобы он не догадался, как звенит, словно натянутая струна, ее тело. Она пугающе уязвима перед ним, особенно в те моменты, когда он не ведет себя как повеса, а бывает таким вот провоцирующим, интригующим, как сейчас.

– Я не хочу, чтобы ты спал здесь. – Она с трудом сохраняла голос ровным, хотя руки дрожали. Она закрыла томик в сафьяновом переплете и положила его на стол красного дерева.

Меррик пересек комнату с небрежным видом, которому, как она уже знала, не стоило доверять, поставил бокалы на туалетный столик и наполнил их.