Анна Кэмпбелл - Семь ночей в постели повесы

Наконец она дошла до двери. Взялась за ручку. Та легко повернулась, и дверь открылась. Мир продолжает вертеться, даже если душа Сидони Меррик стала иссохшей и бесплодной.

Она боролась с побуждением обернуться и умолять Джозефа передумать, подумать об их ребенке, позволить говорить о своей любви, победить страх, что она обидит или обманет его. Но нет, надо сохранить хотя бы крупицу гордости. Лучше пусть думает, что она достаточно сильна, чтобы выдержать это. Лучше не показать себя жалкой, плачущей женщиной, умоляющей его быть с ней.

Еще один шаг, и она будет в холле, холодном и темном, как лежащие впереди годы. Она протянула руку, чтоб закрыть дверь, но что-то услышала. Какой-то глухой стук. Но тихий. Возможно…

Она нахмурилась и медленно повернулась. Джозеф стоял у стола.

Он был бледен, бледнее, чем раньше, и мускул дергался у него на щеке.

– Джозеф?

Хотя какой смысл продлевать эти муки?

– Уходи, – выдавил он. Серебристые глаза его были незрячими, а правая рука сжимала что-то сильно, до дрожи. Ей понадобилась секунда, чтобы заметить, что кольцо с рубином больше не лежит на папке.

– Любимый мой, – выдохнула Сидони и сама не узнала свой голос. – Не делай этого с собой.

В несколько быстрых шагов она преодолела расстояние между ними, поставила подсвечник на стол. Ей требовались обе руки, чтобы взять в них свою судьбу.

– Не прикасайся ко мне, – просипел он, попятившись.

Он безрассудно позволил ей увидеть свое отчаяние. Все, чего она хотела, было так близко. Оставить его в одиночестве – худшее, что она может сделать.

– Слишком поздно, дорогой. Я никуда не уеду.

– Ты должна…

– Ты был глупцом, Джозеф. – Слезы застилали глаза, но Сидони улыбнулась. – И я тоже. Пора остановить эту глупость и начать нашу совместную жизнь.

Она видела, как он силится восстановить свою оборону.

– Ты делаешь слишком много предположений. – Теперь он стоял у самой стены. Если только не оттолкнет ее с дороги, ему некуда бежать.

– А разве я не права?

Сидони обхватила любимое лицо ладонями. Он попытался высвободиться, но она не отпустила его.

– Поцелуй меня, Джозеф.

– Нет!

Он поднял руки, чтобы отодвинуть ее с дороги, но все же не дотронулся до нее.

Ее улыбка стала шире, хотя сердце болело за него. Ее предательство было лишь самым последним из череды других, больших и маленьких, начиная с его отца, который научил его не верить в любовь и счастье.

Она же намерена научить его иному.

Благодарение Богу и всем ангелам, которые дают грешникам второй шанс, Сидони чувствовала, что свой шанс она получила. Как бы упорно он ни сопротивлялся. Как бы близко ни подошла она к тому, чтобы позволить ему отвергнуть ее.

– Тогда я поцелую тебя.

Она шагнула так близко, что грудью коснулась его торса. И тут же соски заострились, и кровь вскипела от острого желания. Она оставила без внимания сладострастный зов плоти. Эта битва не за желание. Желание у них было всегда. Эта битва за доверие, которому нужно время. Целая жизнь.

Но она не может ждать.

Он все еще дрожал и легко мог оттолкнуть ее, но не делал этого.

Держа в своих ладонях его бедное, изувеченное лицо, она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Рот его оставался неподвижен. Кожа под ее ладонями пылала, словно пламя пожирало его изнутри.

Но это ее не обескуражило. Она училась искусству обольщения у мастера. И всегда была упряма. Бедному Джозефу досталась в жены упрямица, каких поискать. Она улыбнулась ему в рот и поцеловала снова, легонько покусывая, обводя сжатые губы языком.

Он упорно не уступал. Она – тоже. «Я могу целовать его так всю ночь», – мечтательно подумала Сидони, и впервые за последние месяцы по телу ее разлилось тепло.

– Оставь меня в покое, – пробормотал он, отодвигаясь на несколько дюймов.

– Ни за что.

– Я не могу доверять тебе.

– Можешь.

Сидони заглянула ему в глаза, надеясь, что он увидит ее неугасающую любовь – любовь, которая никогда не подведет его.

– И как, черт возьми, я это узнаю? – свирепо спросил он.

– Загляни в свое сердце, Джозеф. Твое сердце знает правду, но сначала ты должен поверить себе. – Она судорожно вздохнула. – Ты должен поверить себе так, как я верю тебе. Навсегда.

Лицо его оставалось грозным, но она не собиралась сдаваться. Она борется за свою жизнь, за его жизнь, за жизнь их ребенка.

Сидони наклонилась, чтобы поцеловать его еще раз. Он положил руку ей на талию. Рука напряглась, и она приготовилась к отказу.

На долю секунды земля перестала вертеться.

Почти незаметно прикосновение его обратилось в ласку. Он уже больше не отталкивал ее, но притягивал к себе.

Из горла у него вырвался звук, который прозвучал как наслаждение.

Наконец суровая складка губ расслабилась, затем губы приоткрылись, впуская ее язык.

– Проклятая ведьма, – простонал он, капитулируя.

– О, Джозеф… – прошептала Сидони и окунулась в его поцелуй.

Джозеф обмяк всем телом и заключил ее в свои объятия. Щеки под ее ладонями были мокрыми, а она уже давно оставила попытки остановить свои слезы.

Он целовал ее бесконечно. Целовал так, словно никогда не хотел отпускать. Словно любил ее больше жизни.

Медленно, продолжая целоваться, они опустились на турецкий ковер. В конце концов он оторвался, схватил ее левую руку и с грубостью, порожденной крайностью, надел рубиновое кольцо ей на палец так неуклюже, что даже сделал больно. Сидони не возражала. Неутолимая жажда в его серебристых глазах наполнила ее сердце любовью.

– Останься, bella, – выдавил он.

– Навсегда, любовь моя.

Свет лампы, мягкий и золотистый, освещал сидящую на кровати женщину. Джозеф тихонько вошел в комнату, устремив взгляд на Сидони и ребенка, которого она так любовно прижимала к груди.

Она улыбнулась ему своей неотразимой улыбкой, которая всегда давала ему силы чувствовать себя королем, а не жалким уродом. Ему было все равно, что думают о них остальные. Сидони любит его. А теперь, молился он, у него есть дочь, которая тоже будет любить его. Потому что он любит обеих больше, чем можно выразить словами.

– Джозеф, подойди и взгляни. Она – само совершенство.

Сидони выглядела уставшей и измотанной, но счастливой. Девочка была маленькой, с черными волосиками и крикливой. Он заглядывал в спальню и раньше, после целого дня мучительного ожидания внизу, но нянька выставила его, заявив, что ей надо подготовить леди Холбрук, прежде чем она увидится с мужем.

Хорошо, что он привык к своенравным женщинам.

Глядя на крошечное личико своей дочери, Джозеф понял, что теперь на одну своенравную особу в его семействе будет больше. Малышка зевнула, не открывая глазок, и погрузилась в сон. Сердце Джозефа защемило от любви и нежности. Он будет защищать этого ребенка до конца своих дней.

– Вы обе прекрасны.

Когда он наклонился поцеловать жену, Сидони погладила его по изувеченной щеке. Эта ласка стала такой знакомой, что он ее уже почти не замечал, хотя в первый раз, когда она дотронулась до его шрамов без отвращения, это тронуло его так глубоко, что едва не разбило сердце.

– У тебя был ужасный день, да?

Он тихонько рассмеялся и повернул голову, чтобы поцеловать ее руку. Кольцо с рубином поблескивало в свете лампы. Вид этого кольца у нее на руке всегда доставлял ему удовольствие. В конце концов, она – его кровь, его сердце, его душа.

– Подозреваю, что тебе пришлось хуже.

– Не знаю, не знаю. – Она говорила тихо, чтобы не разбудить малышку. – Я, по крайней мере, была занята.

– Вот этим. – Джозеф снова взглянул на дочь. – И с большим успехом.

– Я так горжусь собой.

Джозеф еще раз поцеловал ее.

– И не без оснований. Она просто шедевр. – Голос его сделался низким. – Я люблю тебя, Сидони.

Жена посмотрела на него сияющими глазами.

– И я люблю тебя, Джозеф. – Она заморгала. – Ох уж эти слезы, будь они неладны. Я надеюсь, что после родов перестану быть такой плаксой.

Очень осторожно Джозеф присел на краешек кровати, не сводя глаз с жены и ребенка. Кто бы мог подумать, что он превратится в примерного семьянина? Кто бы мог подумать, что любовь полностью изменит его пустую жизнь? Сидони, войдя в его жизнь, сотворила чудо, обратив пустыню в цветущий оазис. Он никогда не был так счастлив с тех пор, как она, ворвавшись в его дом тогда, в феврале, сразилась с ним за свою любовь.

Он каждый день благодарил Бога за упрямых, своенравных женщин.

– Ты уже думала об имени?

Она посмотрела на малышку с нежностью, от которой у него защемило сердце.

– Ну конечно. А ты разве нет? – Ее глаза, когда она подняла их, весело искрились. – Ричарда? Кэмденетта?

– Нет. – Хотя в его новой, щедрой на радости жизни, появилась привилегия называть таких славных мужчин, как Кэмден Ротермер и Ричард Хармсуорт, своими друзьями. – И не Роберта.

Когда стало ясно, что предложение Роберты жить с ними и заботиться о Сидони во время беременности обратилось ее возвращением к игровым столам, Джозеф отказал ей в гостеприимстве Меррик-Хауса. Роберта, страшно разобиженная, вернулась в свой дом в Ричмонде, где сейчас охмуряла какого-то богатого купца. В последние месяцы они с Сидони восстановили хрупкую связь, которая, он надеялся ради жены, с годами укрепится. Что касается его, они с Робертой никогда не будут друзьями, но он желал ей добра. Лишь бы не вмешивалась в его жизнь, а там пусть себе живет как знает.

Сидони сдержанно усмехнулась.

– Нет, не Роберта. – Она помолчала, лицо ее посерьезнело. – Я подумала, мы могли бы назвать ее Консуэлой – в честь твоей матери.

У него перехватило дыхание. Одну за другой Сидони залечивала его старые раны. И вот теперь исцелила еще одну. Он попытался улыбнуться, но не смог, настолько глубоко был тронут.

– Это… это прекрасно, bella!