Сидони оцепенела и медленно повернулась к Джозефу, за которого вышла замуж вопреки своей интуиции. Она заговорила со сдержанностью, которую отчаянно старалась сохранить с тех пор, как узнала, что брак неизбежен.

– А зачем ему может понадобиться связываться с тобой?

Джозеф был занят тем, что проверял ящики стола.

– Если тебе потребуются деньги или возникнет какая-нибудь проблема с домом.

Она заметила, что Джозеф не упомянул о ребенке, хотя, если бы ей понадобилось пообщаться с мужем, главной темой была бы ее беременность.

– А почему я должна делать это через мистера Уоррена, каким бы способным и любезным он ни был?

Джозеф подтолкнул через стол к ней кожаную папку.

– Все, что тебе нужно, – здесь, включая подробности личных и хозяйственных счетов, которые я открыл для тебя в Чайлдз банке. Суммы, на мой взгляд, вполне достаточные, но я не намерен быть скупым мужем. Если понадобится больше, скажешь Уоррену. – Он бросил презрительный взгляд на ее шерстяное платье, которое даже она сама считала неподходящим для виконтессы. – Буду счастлив снабдить тебя любыми деньгами на новый гардероб.

– Я знаю, что мне нужна одежда…

Он продолжил, словно и не слышал ее:

– Тебе понадобится доктор. Есть кто-то на примете? Как у моей жены, у тебя не должно быть затруднений с тем, чтобы найти хорошего специалиста. Он будет присылать отчеты прямо мне.

Поток информации проносился в ее голове, как конькобежец по толстому льду, но мозг зацепился за значение того, о чем он говорил. Сидони в замешательстве нахмурилась:

– Джозеф, а разве ты будешь не здесь?

Не встречаясь с ней взглядом, он прошел к окну. После довольно продолжительной паузы, от которой кровь ее застыла больше, чем в церкви, он заговорил:

– Сидони, я не собираюсь жить с тобой.

– Никогда?

Это не должно было так потрясти ее. Сегодня он изо всех сил старался сохранять дистанцию. Она уже гадала, захочет ли Джозеф, чтобы она вернулась в его постель теперь, когда стала его женой.

– Никогда, – подтвердил он голосом, не допускающим возражений.

– Тогда зачем ты женился на мне? – с горечью спросила Сидони. Она убрала руки от горящего камина и обхватила себя за талию, надеясь унять дрожь.

Он обернулся, но держал свои эмоции в узде.

– Ты знаешь – зачем.

Ради ребенка.

Она покачнулась и ухватилась нетвердой рукой за край каминной полки, чтобы удержать равновесие. Каждый раз, когда она думала, что исчерпала в полной мере всю боль этой любви, обнаруживались новые страдания. Она разрывалась между потрясением и горем.

– Значит, ты не попытаешься простить меня? Даже теперь, когда мы связаны навеки?

Его губы плотно сжались, но трудно было сказать, от гнева или от сожаления.

– Сидони, я не буду жить с женщиной, которой не могу доверять.

– Ты можешь мне доверять. – Она отпустила каминную полку и неуверенно шагнула ближе, хотя напряжение в его теле предупреждало: не дотрагивайся до него.

Смех его хлестнул как плеть.

– Где, черт побери, мой здравый смысл? Разумеется, я могу тебе доверять. Ты доказала, что всецело на моей стороне.

Она вздрогнула от его сарказма.

– Ты же знаешь, почему я сохранила свою находку в тайне.

Нейтральное выражение, которое он с таким трудом сохранял, в конце концов покинуло его лицо. Сердце ее сжалось от чувства вины, когда она осознала, насколько глубоко его ранит разрыв между ними.

– Да, знаю. – Голос его оставался ровным, словно он обсуждал балансовый отчет, а не их совместную жизнь. – И знаю, почему ты скрыла беременность. Ты не идеальна, как я когда-то считал, но и не воплощенное зло. Твои причины даже имеют смысл.

Это должно было прозвучать как уступка, но ее не было.

Боль лишила Сидони способности двигаться. Больно было даже дышать. Судя по тому, как он говорил, она больше никогда его не увидит. Последние унылые месяцы она силилась смириться с таким исходом, планировать жизнь, только свою и ребенка. Теперь же, когда они с Джозефом поженились, перспектива расстаться навсегда была слишком удручающей. Даже при том, что он презирает ее.

Сидони протянула дрожащую руку, желая прикоснуться к нему, но больше желая смягчить страшное одиночество в его глазах.

– Так неужели же ради нашего будущего, ради нашего ребенка ты не можешь попробовать сделать этот брак настоящим?

Джозеф смотрел на ее руку, как на гадюку, обнажившую свои клыки.

– Нет.

Она судорожно вздохнула и решилась на крайний риск.

– Джозеф, я люблю тебя.

Он побелел, отчего шрамы стали еще отчетливее. Сидони почувствовала, как он отстранился от нее окончательно, хотя не сделал ни шага.

– Возможно, до тех пор, пока что-то другое не потребует твоей преданности.

Боже правый, она считала его добрым. Она ошибалась. Дрожа, Сидони ухватилась за спинку кресла, колени сделались ватными.

– Это несправедливо.

– Может быть.

– Неужели ты не хочешь того, что было между нами в замке Крейвен? – Голос ее дрогнул. Она не заплачет. Не заплачет!

Дергающийся на щеке мускул указывал на сильные чувства в не менее крепкой узде, но глаза, которые он устремил на нее, были холодны. Серый лед. Трещинка, сквозь которую на короткий миг промелькнули его страдания, затянулась. Он вновь превратился в непроницаемую гранитную глыбу. Или ледник, летящий вниз с горы, – неотвратимый, разрушительный.

– Это было ложью.

– Нет, неправда!

От его улыбки ее пробрал озноб. Сидони с силой стиснула спинку кресла.

– Теперь это уже не важно, моя дорогая. – Никаких итальянских ласковых слов. Чего бы она не отдала за bella или за tesoro. Он продолжал: – Я не хочу всю оставшуюся жизнь ждать, когда ты меня снова предашь. Ты сделала это дважды. Дважды ты, черт побери, едва не погубила меня. Я не настолько безрассуден, чтобы подвергнуть себя такому еще раз.

– Джозеф, не…

Несмотря на твердую решимость оставаться сильной, Сидони почувствовала, как глаза защипало от слез. Она так сильно обидела его, а он этого не заслужил. Даже если принять во внимание его отнюдь не ангельские планы, когда они впервые встретились, он не заслужил той боли, которую она ему причинила. Ей сделалось плохо от отчаяния и раскаяния.

Не глядя на нее, он направился к двери.

– Желаю вам приятного дня, леди Холбрук.

Холодно поклонившись, Джозеф стремительно вышел.


Джозеф вошел в кричащую, позолоченную спальню замка Крейвен, которая была свидетельницей тех волшебных ночей в объятиях Сидони. Сразу же после того, как оставил свою жену в одиночестве в Меррик-Хаусе, он покинул Лондон. Сломя голову прискакал сюда, подальше от напоминаний, что это его брачная ночь, что если он, черт побери, хочет спать со своей женой, то имеет на это полное право.

Зеркала многократно отразили его – высокого, уродливого, одетого в черный костюм для верховой езды. Он походил на самого сатану. Если бы Сидони увидела его сейчас, разве сказала бы, что любит?

Ближайшее зеркало манило подойти ближе. В нем Джозеф увидел грязного, уставшего мужчину с тусклым безжизненным взглядом. Он и в лучшие-то времена не был красавцем, а сейчас даже лошадей распугал бы своим видом. Он выглядел как человек, которому причинили страшное зло. Как человек, у которого умер лучший друг. Как человек, потерявший интерес к жизни и надежду на будущее.

Он выглядел полной развалиной.

– Черт… – прошептал Джозеф, потому что, если бы он заговорил громко, его самообладание лопнуло бы. Даже здесь, в присутствии одних только бесчисленных зеркал, он не мог позволить себе сломаться.

Не думая, он протянул обе руки и рванул зеркало в позолоченной раме со стены. Это оказалось потруднее, чем он ожидал, но в конце концов зеркало оказалось у него в руках.

Треснувшее стекло искажало его шрамы, но не могло сделать его еще уродливее. Если бы ангел судьбы влетел в эту минуту и наслал на него возмездие за его грехи, он бы приветствовал такую смерть.

В зеркале отразилась искаженная складка рта, а потом что-то похожее на безумие промелькнуло в глазах. Словно наблюдая за собой со стороны, он поднял зеркало и с размаху ударил им о стену.

Звон бьющегося стекла доставил ему удовольствие. Губы скривились в злорадной усмешке, когда он направился к следующему зеркалу, потом еще и еще.

После часа оглушающего грохота единственным зеркалом в комнате осталось то, что висело над кроватью. До него было трудно добраться. Острые осколки усеяли пол. В углу были свалены в кучу, как дрова, обломки позолоченных рам. Оштукатуренные стены обнажились, отмеченные более светлыми прямоугольниками от висевших на них зеркал.

Стоя посреди комнаты, Джозеф огляделся. Как бы ему хотелось вот так растоптать и свое сердце.

Но оно, проклятое, продолжало биться.

Глава 30

Гроза раскалывала небеса в тот вечер, когда Сидони Меррик прибыла в замок Крейвен, вознамерившись крепко ухватить свою судьбу обеими руками.

– А, это вы, – сказала миссис Бивен, ничуть не удивившись, когда наконец открыла дверь.

– Добрый вечер, миссис Бивен.

Сидони сняла свою новую накидку и шляпку и отдала экономке. Нервы подпрыгивали, как голодные лягушки за стрекозами, но она сохраняла голос ровным. К счастью, во время поездки желудок ее по большей части вел себя неплохо. Физически она чувствовала себя вполне сносно, пожалуй, впервые за последние месяцы.

– Я отправила своего кучера в конюшню. Вы позаботитесь о том, чтобы устроить его на ночь?

– Угу. – Миссис Бивен заковыляла в большой холл. – Вам нужен хозяин?

– Да.

– Это хорошо. – Не успела Сидони справиться с удивлением, что миссис Бивен выражает одобрение, та продолжила: – Хозяин всю эту неделю рвет и мечет, как разъяренный медведь, так что на вашем месте я бы поостереглась.

– Я так и сделаю. – Странное дело, но новость о раздражительности Джозефа была ободряющей. Сидони расправила плечи. – Он наверху?

– Угу. Будете ужинать?

– Не сию минуту, спасибо.

Миссис Бивен заковыляла в сторону кухни. В большом зале, как всегда, было зверски холодно. Зажженный канделябр стоял на одном из дубовых сундуков, но его свет не справлялся с темнотой. И вновь Сидони ощутила дыхание старых враждебных духов. Но в сравнении с тем, что ей пришлось пережить, никакие духи уже не могли напугать ее.

Было поздно. Она планировала менее мелодраматичный приезд – днем, но гроза нарушила планы. Филдинг, ее кучер, уговаривал миледи переночевать в Сидмауте и продолжить путь завтра, когда, по крайней мере, будет светло. Она заставила его ехать в ненастную погоду. Должно быть, он теперь считает свою новую хозяйку ненормальной.

Откуда Филдингу знать, что она собрала все силы в кулак, все, что еще оставалось от ее храбрости, чтобы застать Джозефа в его логове? Любая задержка – Сидони могла струсить и бежать назад в Лондон.

Нет, она не убежит. Она слишком далеко зашла, чтобы теперь сдаться. Что бы Джозеф ни сделал ей, это не может быть хуже, чем эти последние пять дней, когда она бродила по Меррик-Хаусу, зная, что, несмотря на замужество, никогда не станет его настоящей женой.

С внезапной решимостью она схватила подсвечник. Довольно ей жалеть себя. Надо попытаться достичь желаемого. Но поднимаясь по темной каменной лестнице, Сидони уныло думала, что для новых начинаний, быть может, уже слишком поздно.


Сидони направилась к спальне. Где еще может быть человек в такой час? Наверняка, если бы Джозеф не спал, то спустился бы посмотреть, кого там принесло так поздно.

Дверь была приоткрыта, в комнате – темно. И хотя она всю неделю тосковала по Джозефу, страстно желая его увидеть, сейчас шаги ее замедлились.

Она осторожно толкнула дверь и вошла. Никакие зеркала не отразили свет свечей. Она сделала еще шаг – что-то захрустело у нее под ногами.

Удивленная, Сидони взглянула вниз. Пол сплошь был усеян острыми, сверкающими осколками. Она медленно подняла подсвечник.

– Боже милостивый…

В комнате был полнейший разгром. Изысканные зеркала, которые когда-то увешивали стены, лежали разбитыми на полу. Постельное белье и шторы содраны и разорваны в клочья. Что-то в этом умышленном диком разрушении показалось ей невыносимо печальным. Как будто тот, кто учинил этот разгром, сорвал с себя одежды цивилизации и человеческого самообладания, и осталась лишь животная необузданность.

«Ох, Джозеф…»

Она осветила кровать. Матрас провис, наполовину свешиваясь вниз. Сидони поняла, когда вошла, что Джозефа в спальне нет, и пустая кровать это подтвердила.

Обернувшись, она оказалась под пристальным, оценивающим взглядом мужа. Он прислонился к дверному косяку, держа бокал с вином в правой руке. Несмотря на пропасть между ними, сердце ее заплясало от радости. На нем были знакомые бриджи и свободная белая рубашка. В последнюю их встречу он был одет как виконт Холбрук, но она знала его другим.