Анна Кэмпбелл - Семь ночей в постели повесы

– Нет, Сидони.

Досада охватила ее.

– Ты же говорил, что тебе нравится.

Его смех был печальным.

– Если ты дотронешься до меня, я не выдержу.

– Кто бы мог… – Она судорожно вздохнула. – Мужское тело – загадка.

– Прошу прощения, что ограничил твои изыскания.

Забавно, как юмор питает желание. Отдаваться прошлой ночью было таким отчаянным делом, сейчас же смех придавал страсти остроты.

– Я продолжу свои исследования позже.

Он преувеличенно громко застонал.

– Если я доживу до этого.

Как ей нравился его смех. Нравилось, что он мужественно смотрит на мир с дерзкой улыбкой на своем изувеченном лице. Вдруг сердце ее гулко забилось в груди – она многое поняла. И это откровение не имело никакого отношения к желанию, которое горячило кровь.

Она не просто желает Джозефа Меррика. Она не просто находит его обворожительным. Этот мужчина нравится ей. Нравится больше, чем кто-либо другой. Когда она уедет, тоска по любовнику будет разъедать ее как кислота. Но истинная трагедия в том, что она будет скучать по самому Джозефу. Ничто не заполнит ту брешь, которую он оставит в ее жизни.

Джозеф провел ладонью по ее телу вниз, к холмику. Она испытала очередной прилив влажного жара, а потом забыла обо всем на свете, когда он поцеловал ее с ненасытной страстью. Продолжая целовать, погладил набухшие складки плоти. Отыскал особенно чувствительное местечко и водил пальцем до тех пор, пока она не застонала, вонзив пальцы ему в плечи. Его палец скользнул в нее и заработал в сводящем с ума ритме. Словно мощный пульс забился у нее в животе, дыхание вырывалось судорожными всхлипами. Он поднимал ее все выше, но всякий раз, когда она подбиралась к заветной грани, за которой манил сверкающий мир, он останавливался, только чтобы начать все заново.

– Ты дьявол во плоти. – Сидони беспокойно поерзала.

Перед глазами вспыхнул свет. Его пальцы стали ласкать еще одно местечко, которое вибрировало от наслаждения. Она почувствовала, что начинает падать, таять, уступать… но он опять остановился.

– Прекрати меня мучить. – Сидони была одним сплошным комком истерзанных нервов.

Удовольствие маячило где-то за пределами досягаемости, больше агония, чем восторг.

– Еще немного.

И вновь одна из его дьявольских ласк. Очередная ответная вспышка, которая подтолкнула ее к самому краю, но не позволила достичь облегчения. Все ее тело было в огне, и только Джозеф имел доступ к озерам с прохладной водой, чтобы унять ее лихорадочный жар.

– Ты не оставляешь мне гордости. – Она приподнимала и опускала таз в инстинктивной попытке поймать блаженство.

– Я хочу твоей страсти.

Впервые она услышала напряжение в его голосе. Это долгое соблазнение измотало и его тоже. Он был недалек от того, чтобы потерять самообладание.

– Я вся пылаю от страсти, – призналась Сидони, едва ли сознавая, что говорит.

– Недостаточно.

– Ты будешь терзать меня до тех пор, пока я не уступлю все? – удивилась она, опираясь ногами о кровать, чтобы сменить угол этих сатанински мучительных ласк.

– О да. – Джозеф наклонился к ее соску.

От прикосновения языка Сидони дернулась и поднесла руку к его волосам. И когда он погрузил в нее пальцы, а затем вытащил их, она так резко дернула его за волосы, что он застонал от боли.

– Скотина ты этакая.

– Ты хочешь меня, Сидони? – В его голосе звенело напряжение.

Он поцеловал ее грудь с нежностью, которая пробила ее сердце. И эта пробоина, как она подозревала, никогда не затянется. Он и в самом деле дьявол.

И она проклята вместе с ним.

Джозеф поцеловал второй сосок с той же захватывающей дух нежностью. Рука Сидони в его волосах расслабилась в ласку. Гордость казалась пустяком в сравнении с этой жаждой. Желанием. Восхищением. Этой… близостью, которую она отказывалась называть какими-либо словами.

– Черт тебя побери, Джозеф, конечно же, я хочу тебя! – призналась она.

Наконец он коснулся ее там, где она нуждалась в нем, и освобождение нахлынуло головокружительным потоком восторга.

Джозеф не дал Сидони возможности прийти в себя после оргазма. Он вошел в нее, ощущая мучительно дразнящее сопротивление. Руки стиснули его плечи, и она со стоном выгнулась, чтобы принять его глубже.

– Ты как? – хрипло спросил он, затихнув, чтобы она привыкла к нему. Прошлой ночью он причинил ей боль, еще одного такого раза ему не вынести. Те несколько мгновений, что она медлила с ответом, показались вечностью. Он приготовился выйти, хотя остановка грозила убить его. А потом ее тело чудесным образом распустилось вокруг, и она прерывисто вздохнула.

– Сидони? – напомнил он, хотя чувствовал, насколько идеально они подходят друг другу.

– Прекрасно. – Ее сдавленный смех волной прокатился по его телу, едва не став для него последней каплей. – Даже лучше.

Слава богу!

Он уткнулся лицом ей в плечо, все его чувства переполнились Сидони: ее мускусным запахом, прерывистыми вздохами, мягкостью кожи, блестящим разливом волос. Закрыв глаза, он упивался знанием, что в эту минуту она принадлежит ему без остатка. Их общение было безмолвным и совершенным. Они существовали в сияющем мире, отделенном от грубой реальности.

Если б только эта связь могла длиться вечно.

Руки у него на плечах расслабились. Он упивался игрой мышц на своей плоти, когда она ласкала его внутри. Еще никогда не чувствовал он себя таким лелеемым. Он сжал ягодицы и продвинулся дальше. Из ее горла вырвался низкий стон удовольствия.

– Ты… улыбаешься, – пробормотала она, гладя его руки.

– Откуда ты знаешь? – Он переплел их пальцы, перенеся свой вес на локти. Этот союз – тело к телу, рука в руке, душа в душу, был поистине неземным. Она словно касалась каждой клеточки его существа.

– Чувствую кожей, – хрипло ответила Сидони. – Это… приятно.

– А как насчет этого? – спросил он, приподнимая таз.

И вновь она встретила его, издав свой интригующий стон удовольствия. Мужчина может стать рабом этих стонов, как курильщик опиума становится рабом наркотика.

Очень медленно Джозеф отступил, наслаждаясь тем, как она отпускает его дюйм за дюймом. Сидони судорожно выдохнула, затем снова вдохнула, когда он резко вонзился, и сразу же неописуемый жар окутал его. Как же он будет жить без этого? Всю свою жизнь он был холодным. Она заставила его почувствовать себя живым.

Сидони стиснула его руки и выгнула спину. Алая волна страсти накрыла его, и он стал двигаться быстро и резко, погружаясь все глубже. Но даже в пароксизме страсти ощущал связь между их напряженными телами, между их сплетенными руками.

Она стремительно неслась к вершине. Он застыл над ней и ускорил темп. Обжигающее трение гнало его к краю. Страсть опалила, как лесной пожар. Его сотрясла дрожь, и он пролился в нее живительной влагой. В конце концов, обессиленно обмякнув в ее объятиях, он понял, что уже никогда не будет прежним. Сидони запечатлела свое имя у него в сердце.

Сидони проснулась в темноту. Не в темноту ночи, но в темноту повязки. Руки Джозефа ласкали ее обнаженное тело от груди к бедрам.

Она машинально потянулась, чтобы снять повязку с глаз, но он перехватил ее руку.

– Нет.

– Джозеф, я хочу видеть тебя.

Он занимался с ней любовью три раза в течение ночи, и каждый раз у нее были завязаны глаза.

Он поцеловал руку, которую держал.

– Так лучше.

Она поборола малодушное желание дать ему поступить по-своему, лишь бы он продолжал прикасаться к ней.

– Лучше для меня или для тебя?

– Для нас обоих.

– Лжец. – Сидони вырвалась, и на этот раз ей удалось сорвать повязку.

Как она и думала, уже наступило утро. Джозеф раздвинул портьеры, и солнечный свет вливался в комнату, превращая зеркала в слепящие пятна. Джозеф лежал рядом, подперев голову рукой, со сдвинутым на пояс одеялом.

Он отвернулся от ее взгляда.

– Не надо.

– Я знаю, как ты выглядишь, – твердо проговорила Сидони, натягивая одеяло на грудь. Сейчас из-за яркости утра, зеркал и повязки она стеснялась так, как не стеснялась в течение всей бурной ночи.

Голос его сделался резким, контрастируя с теми нежностями, которыми он осыпал ее ночью.

– И я тоже.

Она нахмурилась.

– Думаешь, я стану кричать от ужаса, что у моего любовника лицо в шрамах?

– Я бы не хотел напоминать, что ты в постели с уродом.

– Я в постели с Джозефом Мерриком – самым изумительным, самым волнующим из всех известных мне мужчин. – Сидони сделала глубокий вдох и попросила у неба терпения. – Неужели ты не доверяешь моему желанию, Джозеф? После сегодняшней ночи?

– Неужели ты не доверяешь мне, если не можешь меня видеть?

– А ты не доверяешь мне, если можешь меня видеть?

Дело тут не только в доверии, хотя она понимала, что это основная причина. Дело еще и в эмоциональной дистанции, которую он, несмотря на пламенную страсть, горевшую между ними, по-прежнему пытается сохранить.

Когда она соблазнила его в гардеробной, у него не было шанса возвести барьеры. И сейчас, несмотря на головокружительное блаженство, испытанное ею этой ночью, она понимала, что он старается установить дистанцию между непревзойденным любовником, который подарил ей райское блаженство, и реальным мужчиной. Даже когда тела их были одним целым, некий потайной уголок его души был неподвластен ей.

Неужели это так ужасно – хотеть, чтобы и эта часть его души принадлежала ей?

– Твои шрамы не имеют значения.

Гнев вспыхнул у него в глазах, придавая им цвет расплавленного серебра.

– Еще как имеют, черт побери!

– Ох, мой дорогой… – прошептала Сидони. Сколько же боли он в себе носит! Сердце ее сжалось от сострадания. – Забудь, как ты выглядишь. Ты сам, такой, какой есть, гораздо больше и лучше того, что видишь отражающимся в этих зеркалах.

Голос его был невыразительным, а взгляд, обращенный на нее, каменным.

– Женщины, с которыми я спал, находили в моих шрамах средство пощекотать себе нервы. Захватывающее переживание с намеком на готические ужасы.

– Ты себя недооцениваешь. – Впрочем, она понимала, что его отвращение к себе сидит так глубоко, что он ее не послушает. Как же она ненавидит тех неизвестных женщин, которые убедили его, что он хуже других мужчин.

– Когда я был моложе и не таким заносчивым, мог даже заметить в любовнице малую толику сочувствия. Пикантное приключение для скучающей вдовы или благотворительный случай? Я нахожу и то и другое оскорбительным. Повязка на глазах обеспечивает равенство.

И вновь сердце ее защемило от боли за него. Мир наносил удары по его благородному духу до тех пор, пока он не начал бить своих врагов их же оружием. Сидони могла себе представить, каким удовольствием было для него превращать презиравших его женщин в рабынь чувственного наслаждения. Неужели и с ней он испытывал то же самое? Эта мысль была ей невыносима.

– Ты же знаешь, что я хочу тебя.

– Это не тайна. Ты только-только открываешь для себя постельные радости. Мужчина с моими недостатками быстро учится доставлять женщине удовольствие.

От такого жестокого ответа внутри у нее все сжалось от боли и гнева. Даже после ночи, которая была у них, он не может заставить себя поверить ей. Каждый день, проведенный с ним, лишь увеличивает те страдания, которые он способен ей причинить. Она всю жизнь твердила, что никогда не поставит себя в зависимость от мужчины. Похоже, что, отдавшись Джозефу, она открылась целому миру боли. Права она была, что боялась. Но теперь слишком поздно защищать себя.

– Не оскорбляй нас обоих.

Он вздохнул и, подтянувшись повыше, оперся об изголовье.

– Bella, давай не будем ссориться. Ты в моих объятиях – это такая радость. Не порть ее.

– Тебе не нужно завязывать мне глаза, чтобы найти радость, Джозеф, – огрызнулась она, пытаясь вдолбить правду в его упрямую голову.

Глаза его были холодными и мрачными, когда остановились на ней.

– Позволь мне играть в свои игры, Сидони. От них никому не будет вреда.

Она тяжко вздохнула, удрученная его непробиваемым упрямством и собственным бессилием. Он ни за что не признается, что она не такая, как те, другие женщины, которые оставили в его душе шрамы не менее глубокие, чем те, что оставил какой-то бандит у него на лице.

– В первый раз мы занимались любовью без повязки.

Мрачная улыбка промелькнула у него на губах.

– Ты так стремительно налетела на меня, что я не успел подготовиться.

– Ты не особенно сопротивлялся.

– Я думал, что ты навсегда покинула меня. Был сам не свой.

А, наконец-то. Признание, что она нужна ему, пусть даже он не осознает этого. Сидони лелеяла надежду, что, прежде чем закончится эта неделя, он отдаст ей всего себя, целиком.

– А когда завязываешь мне глаза, чувствуешь себя собой?