Сидони Форсайт – это сокровище, с которым он никогда не встречался. Ну не дурак же он, чтобы оставить его там, где нашел, и уйти, насвистывая.

– Но вы ведь не будете настаивать на полном возмещении. – Неуверенность, которая всегда таилась под ее бравадой, стала явной. – После того, что…

– Надо полагать, вы прибыли, ожидая заплатить долг сполна, – холодно проговорил Джозеф.

Он сложил руки на груди, чтобы не дать себе потянуться к ней. Один смехотворно невинный поцелуй, короткое знакомство с ее шелковистой кожей – и вот уже жажда прикоснуться к ней стала лихорадочной.

– Это безумие. – Как кобыла, почуявшая жеребца, она нервно переступила с ноги на ногу. – Если вы не одолжите мне свою карету, я пойду пешком до Сидмаута и найду транспорт там. Это всего лишь пара миль. – Она повернулась и решительно зашагала прочь.

Он одним прыжком настиг ее и схватил за руку.

– Постойте.

И тут же даже сквозь рукав вновь возникла та электризующая связь, которую он ощутил ночью, держа в ладони ее обнаженную грудь. Когда она устремила на него испуганный взгляд, он понял, что и она против воли почувствовала то же самое.

Он с трудом удержался от порыва подхватить девушку на руки. Коротко вкусив ее губ, он жаждал большего. Воспоминание о восхитительном теле не давало ему спать всю ночь, а когда удавалось урвать немного сна, она снилась ему. Обнаженная. Податливая. Вздыхающая от наслаждения в его объятиях.

Сидони задрожала под его ладонью.

– Вам незачем давать волю рукам.

– Может, и незачем, но мне определенно нравится, – промурлыкал Джозеф и был вознагражден очаровательным румянцем. Меррик не мог припомнить, когда последний раз общался с женщиной, еще способной краснеть. Те женщины, которые соглашались быть с ним, просто пресытились банальной привлекательностью неизувеченных мужчин. – А как же долг Роберты?

Уверенность мисс Форсайт в своей правоте дрогнула.

– Но я же приехала к вам. Я…

Он старался не обращать внимания на страх в ее голосе. Теперь не время проявлять совестливость.

– Впрочем, не важно, – заявил он с напускным безразличием. – Роберта может продать какие-нибудь драгоценности, чтоб заплатить мне.

– Это невозможно. – Он почувствовал дрожащее сопротивление под своей рукой. – Уильям узнает.

А, наконец-то они добрались до сути дела.

– Я на это рассчитываю.

В душе у него все перевернулось от непрошеного раскаяния, когда слезы заблестели на глазах Сидони. Слезы, которые она храбро сморгнула. Точно так же храбро, как предложила себя, чтобы спасти сестру. Сидони Форсайт – замечательная женщина, что никоим образом не могло заставить его отпустить ее.

Странное время, чтобы осознать, что он завидует Роберте. Как чудесно, должно быть, знать такую непоколебимую любовь, что демонстрирует Сидони. Отец Джозефа, без сомнения, любил его. Но отца здорово подкосила тоска по безвременно ушедшей любимой супруге и последовавший за этим скандал.

Сполна познав в своей жизни предательство и отверженность, Джозеф Меррик разуверился в любви. Слишком часто она прикрывает корыстные интересы. Слишком часто оказывается очень тонкой ниточкой, которая рвется от легчайшего нажима. И даже если это мощная, непреодолимая сила, как утверждают поэты, она несет с собой разрушение. И все же Сидони настолько любит свою сестру, что готова ради нее вот так жертвовать собой.

Ба, он становится сентиментальным. Джозеф решительно отогнал совсем не свойственную ему жалость к себе и сосредоточился на леди. Взгляд ее был суровым.

– Вы знаете, не так ли?..

– Что Уильям срывает злость на своей жене? Не знал до сегодняшней ночи. Я долго не спал, ломая голову над вашим поведением. – И честя себя на все корки за то, что гордость погнала его на узкую койку в гардеробной. – Ваш поступок можно понять, только если последствия соблазнения Роберты будут воистину ужасны. А мой кузен всегда имел склонность платить за свое разочарование насилием.

Джозеф вдруг поймал себя на том, что свободная рука непроизвольно потянулась дотронуться до изуродованной щеки. Надеясь, что мисс Форсайт не заметила этого предательского жеста, он заставил себя опустить руку. Тон его ожесточился.

– Я должен был догадаться.

Бедная Роберта. Жизнь с Уильямом, – должно быть, ад на земле. Ее исступленная веселость в обществе теперь вполне понятна: утешается тем, что при людях муж не смеет поднять на нее руку. Джозеф почти простил ее за то, что она вздрагивает от отвращения, едва завидев его.

Мисс Форсайт выглядела подавленной. Голос ее был низким и дрожащим.

– Если вам известны… обстоятельства жизни Роберты, благородство требует от вас простить ей долг.

Губы его растянулись в невеселой улыбке.

– В этой игре благородство, как и честь, не имеет решающей силы. Наверняка вы уже поняли, что я ублюдок не только по рождению, но и по натуре.

Он ожидал, что она передернется от его грубой прямоты, но Сидони посмотрела на него прямо и открыто.

– Если я останусь здесь, моя репутация будет погублена.

С возгласом раздражения – больше на себя, чем на нее, – он отпустил ее руку и вернулся к окну. Она прошла вслед за ним и опрометчиво остановилась слишком близко, вглядываясь в него так пристально, словно искала какое-нибудь свидетельство доброты. Что ж, ей придется искать до скончания века. Общество превратило его в чудовище, и с тех пор он делал все возможное, чтобы соответствовать этому мнению.

– Вы должны были понимать это, когда ехали сюда. – Меррик заставил себя говорить небрежным тоном, как бы сильно близость девушки ни волновала его чувства. Солнечный свет, льющийся в окно, вспыхивал разноцветными искрами в ее роскошных волосах: льняными, золотистыми, рыжеватыми. – Надо полагать, вы сочинили для своих близких какую-нибудь байку, чтобы в ближайшую неделю вас никто не хватился.

– И все равно я не хочу, чтобы мое имя было запятнано.

– Даю вам слово, что наша… связь останется в тайне. – Сарказм сделал его голос более резким. – Радуйтесь, мисс Форсайт. Эту неделю вы свободны.

– Но я не свободна стать женщиной свободных нравов.

Он криво усмехнулся ее находчивому ответу.

– Отчего же нет?

Сидони Форсайт – настоящая Спящая красавица. Боже милостивый, как же ни один мужчина не разглядел ее? Но она и чувственная натура. Он, несмотря на свое изуродованное лицо, умеет доставить женщине удовольствие. И его глубинные инстинкты настойчиво твердили: она будет наслаждаться, как только поборет свои страхи и сомнения.

Сидони оглядела его с нескрываемым презрением.

– И вы вынудите меня делить с вами постель, зная, что единственная причина, по которой я здесь, – это спасти сестру от жестокого обращения?

– Я же сказал вам: мои вкусы не распространяются на святых мучениц.

Взгляд ее оставался каменным.

– Я никогда не приду к вам по доброй воле.

Когда Джозеф схватил ее за руку, вспышка жара едва не лишила его самообладания. Он притянул ее на диванчик в оконной нише рядом с собой.

– Я бы хотел попробовать убедить вас в обратном, bella.

Когда же ее согласие стало таким важным? В тот момент, как он поцеловал ее и уловил намек на то, какой сладкой будет она в его объятиях, когда в конце концов сдастся.

Она попыталась вырваться.

– Только самодовольный фат может надеяться изменить мое мнение всего лишь за неделю. Я не передумаю и за сотню лет.

Он спрятал улыбку. Чувствует ли она эту искрящуюся энергию, вспыхивающую между ними? Он не верил, что пылает один, как бы горячо она ни отрицала это.

– Вы делаете вызов таким восхитительным.

– Я не… флиртую с вами, мистер Меррик. Я лишь даю вам понять, что вы теряете время с этой нелепой затеей.

– В таком случае вы ничуть не пострадаете и благополучно вернетесь к сестре, – спокойно заметил он, ловко стаскивая с нее перчатку. Ему не терпелось дотронуться до ее кожи.

Отразившийся на лице цинизм сделал ее старше двадцати четырех лет.

– Вы ни на минуту не допускаете, что потерпите неудачу, не так ли?

Джозеф поднес ее руку к губам и прижался пылким поцелуем к мягкой ладони. Ее запах ударил в голову, опьяняя его, как первосортное вино.

– Я полагаюсь на свое роковое обаяние.

Сидони потянула свою руку. Щеки ее порозовели от гнева и от того, что его необоснованный оптимизм истолковал как сдержанное удовольствие.

– Если и стоит остаться, то только ради того, чтобы немного сбить с вас спесь.

– Я рад, что вы так думаете. – Он неохотно отпустил ее. Прикосновение к ней путало мысли, а ему, чтобы добиться своего, требовался ясный ум. – Вы забыли о ставке вашей сестры в нашей сделке.

Лицо ее потрясенно вытянулось. Она и вправду забыла о Роберте.

– Стало быть, вы все-таки принуждаете меня.

Он пожал плечами.

– Только остаться в замке Крейвен в качестве гостьи. Все остальное – ваш выбор.

Выпрямившись, Сидони воззрилась на него с тем же холодным презрением, которое демонстрировала вчера вечером. Скажет ли она «да»? Его потрясло, как сильно он хочет, чтобы она осталась. К концу этой недели он будет, верно, на грани безумия, ибо одному Богу известно, как ему удастся держать свои руки при себе, пока она не согласится стать его любовницей.

И все же внутренности у него сжались от мучительной неизвестности, пока он ждал ее согласия.

Сидони сделала судорожный вдох, но заговорила с впечатляющей твердостью для целомудренной девушки, отдающейся в руки негодяя.

– Тогда давайте внесем ясность, мистер Меррик.

Насмешливым жестом он склонил голову.

– Разумеется, мисс Форсайт.

Она явно силилась взять себя в руки. Голая рука на колене стиснула перчатку в безмолвном протесте против того, к чему он ее принуждал.

– В обмен на мое присутствие в замке Крейвен в течение следующих семи дней, точнее шести, поскольку одну ночь я уже провела под вашей крышей, вы вернете расписки Роберты. Ее долг будет полностью оплачен.

– Ваше общество, bella. Не заблуждайтесь, я желаю заполучить вас в свою постель и для этого буду использовать любую возможность. Никакого запирания в высокой башне.

– Я не обману.

– И вы не будете закрываться от меня в своих мыслях.

Она вспыхнула.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Прекрасно понимаете. Когда я стану говорить вам о своих намерениях, вы будете слушать. Когда я буду прикасаться к вам – а поверьте мне, tesoro, я буду прикасаться к вам вновь и вновь, как вам и не снилось, – вы не будете противиться удовольствию.

Она метнула в него раздраженный взгляд.

– Вам никак не откажешь в самоуверенности, мистер Меррик. У меня есть выбор?

Его улыбка сделалась лукавой. И торжествующей. Он добился своего. Ну разумеется. В этой конкретной игре он всегда одерживал победу. А что касается того постыдного облегчения, которое он при этом почувствовал… что ж, вполне можно сделать вид, что его вовсе не было.

– А у Роберты есть какие-нибудь драгоценности, о которых Уильям не знает?

Ее губы сжались в тонкую нитку.

– Вы и в самом деле негодяй.

– Даже не сомневайтесь. – На этот раз его охотное признание своей порочности прозвучало фальшиво. Она заслуживала лучшего, чем подобное соглашение, и они оба это понимали. Джозеф вытянул ноги с видом безразличного превосходства.

Сидони резко кивнула, взгляд ее по-прежнему был холоден и суров.

– Договорились, сэр. Я с нетерпением жду, когда уеду отсюда через неделю, сохранив нетронутыми и гордость, и добродетель.

– А я жду с нетерпением ночей невыразимого восторга в ваших объятиях, моя дорогая мисс Форсайт. – Улыбка его стала шире, когда предвкушение победы зазвенело, как фанфары. – И пусть победит сильнейший.

Она метнула в него разгневанный, полный неприязни взгляд, хотя румянец на щеках, задержавшийся после его поцелуя, испортил впечатление.

– Пусть победит сильнейшая, мистер Меррик.

Глава 4

Что она наделала?

Сидони остается в той же западне, в который и была с тех пор, как Роберта сдалась на ее милость два дня назад. Ей следовало бы знать, что попытка уехать после всего лишь одной ночи потерпит крах. Все то время, что Меррик уговаривал ее, она всячески пыталась избежать своей участи. Но угроза для сестры оставалась первостепенной. В последний раз в припадке ярости Уильям сломал Роберте руку и два ребра. Если он узнает, что жена изменила ему с его заклятым врагом, то убьет ее.

По крайней мере, Сидони отвоевала себе немного пространства, хотя и понимала, что не стоит недооценивать хозяина замка. Меррик сделает все возможное, чтобы затруднить ей задачу сохранить целомудрие. Она уже находит его неотразимым, а ведь он еще даже толком не пытался ее соблазнить. Даже сейчас, когда она дала свое согласие, мысли ее лихорадочно метались в поисках выхода. Но его не было. Лишь пустое утверждение, что она будет держаться за свое целомудрие, как бы он ни соблазнял ее.