Отношений с Люком.

Дом соврал мне. «Не прячься, – говорил он. – Пусть все увидят тебя настоящую, включая недостатки и прочее». И я позволила это. И это стоило мне всего. Никому не понравилось, что они увидели. Все предпочитали идеальную Блайт. Веселую, организованную, целеустремленную Блайт. Всесторонне развитую, хорошо одетую и всеми любимую. Как пакетное предложение.

Я вышла из машины и встала на дорожке, выложенной плитами. Я посмотрела на панорамное окно, затем на крыльцо, карниз, крышу, наружную обшивку, двери гаража, трубу и снова на окно. Безупречный экстерьер. Идеальный фасад. Такой же идеальной была Блайт.

Я потянулась вниз, подняла один из камней, что лежали на краю дорожки, и швырнула как можно сильнее. Он врезался в панорамное окно, и осколки стекла разлетелись повсюду. Как приятно наблюдать за тем, как что-то рушится помимо тебя, слышать, как что-то разбивается. На раме болтался большой кусок стекла, который через пару мгновений упал на землю.

– Каково это? – насмехалась я над домом.

Зияющая дыра в окне портила фасад, как отсутствующий зуб портит улыбку. Я улыбнулась, показав зубы, чтобы передразнить дом. Однако я разбила еще не все окна. Поэтому наклонилась и снова взяла камень. Он был холодным и тяжелым.

– Может быть больно, – усмехнулась я.

Затем отвела руку, посмотрела на целое окно…

…и застыла.

Я говорила с домом. И пыталась причинить ему боль. «Дом ничего не чувствует», – сказала я себе. Тогда что я делала? Кому я причиняла боль? Своим друзьям? Папе?

Я услышала громкий сигнал, раздавшийся за спиной. Повернулась, и меня ослепило сверкающими красными и синими огнями полицейского автомобиля, подъехавшего вплотную к моей машине. И ответ на мой вопрос ошарашил меня как ушат ледяной воды.

Я пыталась причинить боль себе.

И успешно с этим справилась.

Глава 24

– Опустите камень и отойдите от дома, – прогудел голос в громкоговоритель.

Через мгновение из машины одновременно вылезли два офицера в форме. Один начал говорить по рации, прикрепленной к его плечу. Другой повернул меня и застегнул на мне наручники, прежде чем я смогла хоть что-то произнести.

Ведя меня к машине, офицер сказал:

– Вы арестованы за незаконное проникновение, вандализм, хулиганские действия и попытку ограбления. Вы имеете право хранить молчание…

Он зачитал мне остальные права, затем остановил у машины и обыскал меня. Открыл заднюю дверь, положил руку мне на голову и засунул внутрь.

Через две минуты в окно заглянули его напарник и какая-то пожилая женщина в уродливом цветастом фартуке, который, скорее всего, был родом из семидесятых.

– Это она! – услышала я слова женщины. – Две недели назад я видела в кухонное окно, как она рыскала вокруг дома. Так и знала, что она вернется. Возможно, она хотела ограбить этот дом, чтобы раздобыть денег на наркотики!

«Так мило с вашей стороны, что вы пришли поприветствовать своих новых соседей, – подумала я. – Каким удовольствием будет видеть вашу улыбку каждый день».

С этого момента я стала как зомби. В смысле, кому нужно запоминать подробности снятия отпечатков пальцев, фотографирования в профиль и анфас и швыряния в местную тюрьму в шестнадцать лет?

Сидя в вонючей, грязной камере, я знала только одно – я одинока. Физически, социально и эмоционально одинока. И возможно, такой и останусь еще какое-то время. Папа уже разочаровался во мне как в ученице его школы; не могу даже представить себе, как ему станет стыдно после этой моей выходки. Для него это будет огромным позором. Разве школьный совет выберет суперинтендентом того, чья дочь-преступница исключена из школы? Вся ирония в том, что этого бы никогда не случилось, не пытайся он заполучить эту должность. Но стоит признать, что его решение стало лишь отправной точкой. Все остальное моих рук дело. Я была той, кто противился переезду в Эш-Гроув. Той, кто настроил всех против себя, разрушив «Гонку старшеклассников» и отложив выпуск ежегодника. Той, кто пошел против папиных правил и помог организовать подпольную гонку. Именно я сфотографировала Люка. И я разбила окно.

А еще я использовала Тару. Стоит признать и это. Может, я не замечала этого – или не хотела замечать, – равно как и Тара утверждала, что не заметила, насколько сильно меня ранил ее поступок. Мы так похожи. И сейчас мне стало ясно, что когда я уговаривала Тару броситься на Джеймса, то ставила свои нужды выше ее. Ого! Именно в этом я обвиняла папу весь прошлый месяц.

Я свернулась в комок на холодной скамейке из цемента и положила голову на руки. Мой разум блуждал, а тело оцепенело. Мне хотелось спать, но звуки, разносившиеся в тюрьме, мерзкий запах мочи и немытого тела, что просачивался сквозь стены камеры, делали это невозможным.

Примерно через полчаса я вернулась в реальность от громкого позвякивания и скрежета металла. Дверь в камеру открылась и явила взору сурового, грузного офицера. А за его спиной стояли мои родители.

Мне хотелось вскочить и ринуться в мамины объятия, но я сдержалась, чтобы оценить настрой родителей. Мама подошла прямо ко мне и сжала в объятиях.

– Что случилось, Блайт? – тихо произнесла она. – Почему ты это сделала? Почему разбила окно в доме?

Я глянула на папу, который совсем недавно угрожал мне исключением из школы, ведь это была одна из причин. Знает ли об этом мама? Но папа уставился в угол камеры и выглядел удрученным.

– Тяжелый выдался денек, – сказала я.

Я не хотела рассказывать родителям слишком много, особенно о том, что прогуляла уроки. К тому же у меня не осталось сил, чтобы вновь вспоминать все подробности этого дела. Ведь я уже прокрутила их в голове сотни раз.

– Папа упомянул, что случилось в школе, – сказала мама.

Значит, она все знала.

– У всех бывают тяжелые дни, но это не значит, что надо совершать преступления и разрушать частную собственность! – завопил папа. – Да что на тебя нашло?

– Я потеряла самообладание, – сказала я. – Мне очень жаль. Я заплачу за окно.

– Да, черт возьми, заплатишь, – кивнул папа. – Но не думай, что это все. Ты не выйдешь из дома до дальнейших распоряжений. Только в школу и в «Шэйди…

– Скотт», – решительно произнесла мама. Папа перевел взгляд на нее. – Мы можем обсудить это позже? – спросила она, хотя вряд ли это было вопросом. – Давай отвезем Блайт домой. Ей и так сегодня досталось.

Папа засунул руки в карманы куртки и повернулся к нам спиной, но замолчал.

– Это значит, я могу идти? – спросила я.

– Они сняли обвинения, – сказала мама. – Папа показал соглашение на покупку нового дома, объяснив, что мы завершаем сделку через несколько дней и, соответственно, являемся владельцами. Ты несовершеннолетняя, ранее не привлекалась, поэтому было решено проявить снисхождение.

– Спасибо, пап, – пробормотала я ему в спину.

Он, не оборачиваясь, кивнул мне.

Мама притянула меня к себе и крепко обняла.

– Я так беспокоилась за тебя, – скорее самой себе, чем мне, прошептала она. – Я хочу, чтобы ты рассказывала нам обо всем, что тебя беспокоит. Мы, возможно, не в силах это исправить, но, по крайней мере, будем рядом с тобой, чтобы ты не переживала это в одиночестве.

Я посмотрела на папу, потом на маму. Мне так хотелось сказать им, что они слишком заняты, слишком погружены в свои собственные проблемы. Но вместо этого я пробормотала:

– У вас и без меня хватает забот.

– Не глупи, – улыбнулась мама, поглаживая мои волосы. – Забота о тебе для нас на первом месте. – Папа кашлянул. А мама поцеловала меня в макушку. – Ладно, давай отвезем тебя домой.

– Я подброшу вас, – сказал папа ей. – И вернусь в школу. Бумажная работа.

Мама моргнула:

– Это не может подождать? Думаю, прямо сейчас Блайт нуждается в нас.

На папином лице было написано, что он сыт мной по горло.

– Ничего страшного, – сказала я. – Все нормально, я в порядке.

И возможно, это была моя самая большая ложь.

Как только папа подвез до дома меня и маму, я сразу поднялась в свою комнату. Приняла горячий душ и надела пижаму. Да, до ужина еще было далеко, но мне все равно. Я никуда не собиралась.

Следующее, что я сделала, – позвонила Люку. Он не взял трубку. За следующий час я оставила три голосовых сообщения, но на этом решила остановиться. Очевидно, Люк не собирался мне перезванивать. Я должна была сделать что-то такое, что покажет мою искренность, покажет, насколько я сожалею о случившемся.

Я достала огромную антологию пьес и сонетов Шекспира. Но мне нужен был определенный сонет. Я полистала страницы, пока не нашла его. Прочитала несколько раз, чтобы убедиться, что я правильно помнила его смысл. Это был разговор двух людей, которые обидели друг друга. Признание глупости и вины, мольба о взаимном прощении.

Я вписала сонет в письмо для Люка.

От: blythespirit@gmail.com

Кому: lpavel@hotmail.com

Тема: А так извиняюсь я


Для тебя:

Я не ропщу, что от тебя пришлось

Принять мне столько скорби и печали,

Что я согнулся, изнемог от слез,

Ведь не из меди нервы, не из стали.

И если так же от обид моих

Страдал и ты, нет горшего страданья.

А для себя я даже не постиг,

Как были глубоки мои терзанья.

О почему печали нашей мрак

Нам не дал вспомнить горечь отчужденья?

И почему замедлили мы так

Друг другу принести бальзам смиренья?

Былых ошибок в сердце не храня,

Как я тебя, так ты прости меня[37].

Блайт (и Уильям Шекспир)


Только с тобой я всегда была настоящей.

И нажала «Отправить».

Я понимала, что, возможно, не получу ответа. Меня не удивит, если Люк никогда больше не заговорит со мной. По крайней мере, в столовой я сказала ему то, что хотела. Оставалось только надеяться, что он поверит мне. И может быть, простит.

Затем я вошла на сайт «Восставшего феникса», чтобы проверить, появилось ли уведомление о нарушении секретности. И оно там было. В нем говорилось, что у администрации нет конкретных доказательств о проведении гонки, поэтому предлагалось затаиться до завтра, пока не появится еще какая-нибудь информация. Думаю, прошел слух о том, что утром я должна назвать имена участников. Старая добрая Глэдис.

Я проверила статус своей заявки. Ее все еще не подтвердили. Сомневаюсь, что вообще теперь получу подтверждение. Я была уверена, что бы ни случилось завтра, меня исключат из охоты. Да и вряд ли бы мне удалось выиграть. Сай с Дженной уже получили последнюю, десятую подсказку. Они молодцы. Если кто и заслуживал победы в подпольной охоте, то это они. Я надеялась, что слухи о призе были правдивыми.

Мама позвала меня на ужин, хотя я говорила ей, что не голодна. Я вышла с сайта, проверила историю браузера и потащилась вниз за мясным рулетом, которого не хотела.

Папа на ужин не пришел. Отчасти я вздохнула с облегчением. Отчасти почувствовала вину. Семейные ужины всегда были важны для папы, и из-за меня он не захотел присутствовать на одном из них. По крайней мере, Зак наслаждался этим. Он подмигивал мне и посылал хитрые ухмылочки. А еще считал, что мой арест добавит ему крутизны среди новых приятелей в Эш-Гроув. Я надеялась скрыть свой тюремный опыт от общественного сарафанного радио, но, судя по всему, копы пришли в школу и рассказали папе о моем аресте в присутствии Глэдис, секретарш и тех, кто оказался в помещении администрации. Зак был уверен, что все, начиная от сторожа и заканчивая членами школьного совета, знали о моем аресте. Мама озвучила мне эту информацию во время ужина.

После того как я тридцать минут ковырялась в еде, она отпустила меня, и я вернулась в комнату.

Примерно после полуночи у меня проснулся аппетит. Я выбралась из кровати и поползла на кухню. Приготовила себе бутерброд с арахисовым маслом и уже отправилась с ним наверх, когда что-то привлекло мое внимание к гостиной. Силуэт сидящего в темноте человека. И это мог быть только один человек.