Я почти не сомневалась, что ночь перед воссоединением с командой Уая мы провели в Сан-Франциско, после чего должны были вернуться на Восточное побережье и три дня зигзагами ехать обратно. Я извинялась перед своим организмом, но продолжала пичкать его стимуляторами, поскольку мне надо было подготовить массу сводок перед сном.

Я в третий раз шла к автомату с газировкой и думала, не разумнее ли купить сразу много бутылок и сложить в номере (решила, что не стоит, поскольку физические упражнения и перемена обстановки мне полезны), когда наткнулась на Чарли. У него в руках было несколько разных бутылок лимонада.

— Привет, — тепло сказала я. — У тебя тоже аврал?

— Наоборот, небольшая передышка. Завтра перехожу под крыло Уая, — улыбнулся он.

Что? Он переходит? Почему он радуется?

— Это повышение? — спросила я.

— Наверное. — Он пожал плечами. — Мне нравилось писать о Гэри. Но хочется чего-то нового. Мне есть что расследовать.

Я ужасно расстроилась, но взяла себя в руки.

— Хорошо, ладно, удачи.

— Спасибо, — искренне поблагодарил он. — Пожелаешь что-нибудь на прощанье?

Я напрягла мозги. Не уезжать? Нет, не подходит.

— Не забывай нас.

Он улыбнулся.

— Об этом не беспокойся.

— Помочь тебе отнести это? — услышала я голос из коридора.

Я обернулась и увидела, как Вероника высовывает голову из номера. Номера Чарли? Похоже на то.

— Нет, я уже собрался, — ответил Чарли.

Он с сожалением смотрел на меня. Я нащупала в кармане мелочь.

— Что ж, куплю-ка лимонаду, пока он не закончился, — весело сказала я.

Я побежала по коридору, мне было донельзя паршиво. Интересно, могу я надеяться, что он смотрит мне вслед?


Наутро Боб заскочил ко мне, когда я укладывала вещи. Я хотела, чтобы он зашел прошлой ночью, но он этого не сделал. Бродили слухи, что в предрассветные часы Уай спускал на своих сотрудников всех собак.

— Я должен был всю ночь провести с Максом, — уныло подтвердил Боб.

Меня по-прежнему смущало, когда он называл Уая Максом, но такие у них были отношения.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Ничего особенного, — ответил Боб. — Все цифры выглядят хорошо. Думаю, мы выбились в лидеры.

Стоял сентябрь. Пора уже выбиться в лидеры, если мы хотим финишировать первыми. Я застегнула сумку и села на кровать лицом к нему.

— А ты как? — спросила я.

Похоже, его немного удивил мой искренний тон. Он улыбнулся, как обычно улыбался, когда не собирался быть серьезным.

— Мне станет легче, если ты снимешь блузку, — ответил он.

Я сделала вид, что ничего не слышала.

— Есть новости от бывшей жены? — настаивала я.

Я только недавно узнала о ней. Возможно, ей птичка на хвосте принесла, что у Боба новая девушка, и она решила его помучить. Скорее всего, военные действия занимали все ее время, поскольку Боб наверняка нравился женщинам.

— Она бы не стала возражать, если бы ты сняла блузку, — ответил он.

— Хм. Кажется, вы пришли к согласию.

Он радостно кивнул.

Я начала стаскивать блузку через голову, но потом притворилась, что смотрю на часы, и остановилась.

— Нет времени, — произнесла я, поправляя блузку. — Возможно, если бы ты пришел пораньше…

Боб застонал.

— Будь проклят Макс и его идиотская президентская кампания, — пожаловался он.

— Когда мы теперь увидимся? — улыбнулась я.

Я слишком устала, чтобы свериться с новым расписанием.

— Через десять дней, — ответил он и усадил меня к себе на колени.

Ужасно долго. Особенно если подумать о Чарли. Боб поцеловал меня в шею, пока я притворялась, что грущу из-за него.

— Ты знаешь, что пахнешь апельсинами? — спросил он.

Я вскочила.

— Мне пора бежать, — поспешно сказала я.

— Нет, погоди, мне нравится, — возразил он.

— Я знаю. Извини. Я просто не хочу опоздать на автобус…

Я подхватила сумки, поцеловала его и поспешила прочь. Я влетела в автобус и набросилась на работу, стараясь отвлечься с помощью сотен повседневных забот.

Как заранее узнать?

В середине сентября Чарли Лотон опубликовал сокрушительную статью, в которой утверждал, что губернатор Уай обокрал малоизвестного индийского политика. Он процитировал целые абзацы из Тилака Кумара, человека, известного главным образом на юге Индии, и сравнил их с практически идентичными выдержками из трех речей Уая. Когда я прочитала статью, мое сердце крепко застряло в районе глотки.

Десять лет назад Тилак Кумар призвал жителей своего региона к борьбе за лучшую жизнь, красноречиво поведав им о взаимосвязи между объединенным человечеством и необходимостью посвятить себя общественному благу. Похоже, Уай пытался сделать то же самое в Америке и, к сожалению, практически теми же словами.

Чарли включил в статью заявление Уая, что тот «понятия не имел о сходстве, и это была случайная ошибка». Но больше ничего.

Закончив читать, я обхватила голову руками. О боже, что происходит? Конец нашим мечтам? Все, над чем мы так усердно работали, просто швырнут нам в лицо? Чтобы лишиться надежды на президентское кресло, достаточно и меньшего скандала, как показывает опыт.

Я еще не начала как следует скорбеть, когда «Блэкберри» и мобильный принялись верещать, требуя внимания. Это продолжалось весь день. Нас всех бесчеловечно заставили работать в экстремальном режиме. До выборов осталось шесть недель, и нас еще больше тошнило от страха. Времени, чтобы наверстать упущенное, почти нет.

Р.Г., конечно, был застигнут врасплох, но делал все возможное, учитывая темные и невнятные обстоятельства. Он не скрывался от прессы, напротив, с готовностью отвечал на вопросы и постоянно повторял, что губернатор Уай — честный и благородный человек, который не меньше других желает, чтобы правда выплыла на поверхность.

И она выплыла на следующий день. Чарли Лотон разразился еще одной передовицей, в послесловии к которой взорвал бомбу. Он опознал Аарона Драйвера как главного автора сомнительной речи и предположил, что, возможно, сенатор Уай не солгал, когда заявил, что понятия не имел о плагиате. Статья утверждала: «Хорошо известно, что губернатор Уай не любит сам писать речи. Он давно положился на постоянно меняющуюся группу спичрайтеров, которые создают его послания, в то время как сам он занимается другими вещами, которые считает более важными».

По-моему, это рисовало Уая в не самом выгодном свете, но, по крайней мере, указывало, что он не плагиатор. Интересно, что плагиатором оказался Аарон. Он уже доказал, что способен на низкие политические поступки, когда прошлой осенью распространял гнусную ложь, но такой выходки я не ожидала даже от него. Если верить статье, «Аарон Драйвер отказался что-либо комментировать и потребовал адвоката».

Наутро Аарона официально отстранили от кампании; все средства массовой информации нещадно порицали его. Только Уай повел себя сдержанно, сказав, что скорее «опечален», чем зол. К ночи избирательный штаб выпустил заявление, в котором Аарон брал на себя всю ответственность и подтверждал, что Уай «ничего не знал о том, что мистер Драйвер назвал «одолженными фразами»».

Чтобы добить Аарона, «Пост» опубликовала результаты предварительного расследования его многочисленных долгов чести. По-видимому, он задолжал около семисот тысяч долларов казино Коннектикута, Нью-Джерси, Лас-Вегаса и Нового Орлеана. Прочитав статью о плагиате, разъяренный менеджер плавучего казино позвонил в «Пост», и журналисты быстро накопали массу доказательств пагубного пристрастия к азартным играм. По словам служащих казино, у которых взяли интервью, Аарон привык кутить всю ночь, подогревая себя алкоголем и «изрядным количеством кокаина», как утверждала одна очень наблюдательная и глупенькая распорядительница. Добровольно признаться журналистам, что в твоем заведении употребляют кокаин, — не самый умный поступок, по-моему.

Все были поражены. Но у меня было больше прав и меньше поводов для искреннего изумления. Если подумать, то на вопрос, способен ли Аарон на подобное, я ответила бы «да». В конце концов, в душе он игрок. Он поставил на то, что мы с Милой не узнаем друг о друге, он поставил на то, что агенты Уая наймут его даже после того, как он поливал Р.Г. грязью в прессе, и он поставил на то, что сможет «одолжить» чьи-то слова, и никто ничего не узнает. Неудивительно, что он столь же безрассудно рисковал и деньгами. Он искал легких путей и плевать хотел на риск. И даже когда я была влюблена в него, то боялась, что он скрывает от меня какое-то преступление. Один раз я запомнила особенно хорошо — когда была уверена, будто он собирается рассказать мне, что совершил нечто ужасное. На самом деле он сказал, что любит меня. Если подумать, это одно и то же.

Поэтому я не удивилась, что он виновен не только в неверности и политической проституции: жулик — он и в Африке жулик. Но, с другой стороны, странно, что такой честолюбивый тип, как Аарон, повел себя столь опрометчиво. Я знала, что у него грандиозные планы на будущее — или то, что ему прежде везло, убедило его в собственной неуязвимости? Может, он решил, что удача его безгранична?

Аарон получил по заслугам, но у меня проклюнулось легкое чувство вины — словно, ненавидя Аарона и желая ему зла, я неким образом умудрилась причинить ему страшный вред. Он сам во всем виноват, но странно, что худшие промахи нагнали его одновременно. Возможно, дело в мысленных вуду-практиках? Вдруг я могущественнее, чем думала? Конечно, я по-прежнему его ненавидела, но при этом жалела. Интересно, его ждет тюрьма? Или всего лишь позорный столб?

В последующие дни кампания отчаянно старалась исправить положение. Конечно, потери были велики. Неудивительно, что последние разоблачения принадлежали клевретам Брэнси и Уоллока, ведь их нападки, вполне законные, преследовали корыстную цель. До того, как вскрылся нарыв, мы опережали их на пять пунктов. Теперь же отставали на четыре.

Я не винила Чарли за статью, хотя переживала из-за ее последствий. Интересно, как он ее писал, думал ли обо мне, и вообще, каково это — творить подобный тайфун? Спросить бы у него. Но даже когда мы воссоединились с караваном Уая, стало ясно, что журналистов не найти. Особенно Чарли Лотона. Он определенно прославился.

У Боба больше не было времени просить меня раздеться, поскольку он работал в экстремальном режиме, проводя Уая сквозь дискуссии и оскорбления. Под руководством Боба Уай отмывался от грязи обвинений и объяснял, что произошла ошибка, что он никогда бы сознательно не воспользовался чужими словами. Но люди не хотели выслушивать его оправдания. Их волновало лишь предательство — новый голос, на который они рискнули возложить свои надежды, оказался слишком хорош для настоящего.

Шли дни. Скандал пошел на убыль, наша популярность продолжала падать, мы словно попали в ловушку, из которой нет выхода. Но мы не должны затормозить, не смеем сломаться! У нас просто нет времени! Общая паника и разочарование нарастали. Но я не знала, как с этим бороться.

Я спускалась по лестнице отеля в Сиэтле и наткнулась на Р.Г., который возвращался из тренажерного зала. Пять утра, начало октября, мир сер и уныл. Я мрачно посмотрела на него.

— Что же будет? — печально вопросила я. — Сможем ли мы встать на ноги?

Он решительно посмотрел на меня и твердо произнес:

— Попытаемся.

И он попытался. Когда никто не знал, доверять Уаю или нет, Р.Г. вмешался, чтобы восстановить утраченное доверие. Он бросился в еще более жестокую гонку и раз за разом ясно и убедительно обращался к людям, говоря о кризисе доверия. Он страстно твердил, что единственной ошибкой Уая было нанять человека с сомнительной репутацией. Конечно, нет никакой опасности в речах, восхваляющих добродетели сильной руки и гражданского долга, поскольку именно в это верит Уай. Разумеется, он не отказывается от своих слов о необходимости всеобщего понимания и внимания к интересам друг друга, ведь именно им посвящена его кампания. Единственным его преступлением была попытка заставить американцев создать то будущее, которого они заслуживают. И это, несомненно, делает его потрясающим лидером.

Я слушала Р.Г. и пылко молилась всем своим богам, чтобы люди с ним согласились. И многие, похоже, благосклонно отнеслись к моим молитвам. После того, как Р.Г. вручил свои доводы радиоволнам и новостным каналам, статистика медленно поползла вверх. К середине октября у нас снова была ничья.

В последний месяц дебаты были особенно яростными и переходящими на личности. Глядя, как Брэнси и Уай вцепились друг в друга, я боялась, что многих оттолкнет их тон. Я поймала себя на том, что мне хочется съежиться и отвести глаза — плохой признак. Но Уай, даже язвительный, нравился мне больше. Я слишком пристрастна и не могу судить объективно? Или другие чувствуют то же самое? Прямо из номера в отеле в Миннеаполисе, который делила с соседкой, я провела маленький неформальный опрос.