Закат солнца являл собой зрелище, от которого у нее захватило дух. Громадный кроваво-красный шар солнца опускался за вершины холмов на горизонте. В его лучах руины покинутых домов сверкали как раскаленные угли, а туманная пелена скрывала дневное светило, словно и оно старалось соблюдать заповедь Корана, скрывая свое лицо. Словно завороженная, Беатриче наблюдала, как солнце опускается все ниже, а пелена становится все плотнее. Такой красоты она еще никогда не видела. В какой-то момент она вдруг поняла, что эта пелена – вовсе не причуда матушки-природы, а дым от костра. Беатриче в ужасе натянула поводья, увидев впереди, на расстоянии около ста метров, двух мужчин, которые жгли кучу хвороста. К счастью, они были так поглощены своим занятием, что не заметили всадницу. Беатриче метнулась в сторону развалин и, спрыгнув с лошади, спряталась за обломками стены, украдкой наблюдая за происходящим из своего укрытия.

Вдруг повалил густой черный дым, и она почувствовала отвратительный въедливый запах. Так пахло в операционной, когда вместо скальпеля врачи использовали электрический нож. Это был запах горелого мяса, который невозможно забыть, если хоть раз в жизни ощутил его.

Те двое у костра прикрывали рот и нос платками. Может быть, это пастухи сжигали туши больных животных, чтобы не разносить заразу? Но Беатриче сразу же поняла, что ошиблась. То, что она разглядела между сучьями горящего хвороста, было совсем не похоже на животное. В костре, без всякого сомнения, сжигались останки человеческого тела. Конечно, она не эксперт, и совсем необязательно сразу предполагать худшее – убийство или заговор. Вполне вероятно, что здесь происходил обряд погребения. Но Беатриче сразу вспомнила, что мусульмане не сжигают тела умерших, а хоронят их в земле или зарывают в ущельях между скалами. О сожжении она ничего не слышала. Неужели это все-таки убийство?

Беатриче пригнулась к земле. Кто бы ни были эти двое, они вряд ли бы обрадовались, узнав, что за ними наблюдают. Лучше затаиться и переждать, пока нечестивцы закончат свое дело. Только бы они не наткнулись на нее, когда будут возвращаться. И только бы лошадь стояла тихо…


Беатриче приподняла голову. Стало совсем темно. На звездном небе виднелся Млечный Путь. Лошадь тихо фыркнула и ткнулась в ее плечо, словно призывая скакать дальше. Беатриче поняла, что немного задремала – несмотря на грозившую ей опасность. Интересно, там ли еще эти люди? Она приподнялась и заглянула в щель.

Костер уже догорел, в куче пепла тлели угли, мерцавшие в темноте. Люди исчезли. Ни голосов, ни лошадиных звуков.

Надо скорее выбираться. Не оставаться же здесь до рассвета. Беатриче собралась с духом и, взяв лошадь под уздцы, вывела ее из развалин в чистое поле. Разумнее всего сейчас во весь опор пуститься на север, стерев из памяти все, что она здесь видела. Но – увы – несмотря на отвращение, ее, подобно зевакам из толпы, собравшейся на базарной площади, чтобы поглазеть на публичную казнь, неудержимо тянуло к этой куче пепла.

«Зачем тебе это нужно? – спрашивала себя Беатриче, направляясь к костровищу. – Бедняге все равно не поможешь. Не собираешься же ты разгребать угли и искать обгоревшие останки? Какое тебе до них дело?»

Вдруг что-то ее остановило. От страха она не могла шевельнуться. Кажется, она ошиблась – эти люди еще здесь. Они молча стоят где-то рядом, метрах в десяти от нее, и смотрят на тлеющие угли, словно хотят прочесть по ним свое будущее.

Беатриче огляделась – куда бы спрятаться. Но укрыться было негде. Вернуться развалины, из которых она только что выбралась? Но если снова бежать туда, ее сразу заметят. Выхода не было. Она растерялась. Неужели это конец? Кто бы мог подумать, что он настигнет ее здесь, в этой бескрайней пустыне!

Беатриче уже представляла, как эти двое схватят ее и убьют. Вдруг подул свежий ветер – прямо ей в лицо, донося, как ни странно, не мерзкий запах тлена, а чудный знакомый аромат. Через мгновение она его узнала. Но как это возможно? Перед ней возник силуэт мужчины: в мерцающем свете звезд чернели его длинные волосы. Сомнений не было. Здесь, посреди пустыни, совсем рядом с ней стоял Саддин. Вместе со своим спутником он смотрел на огонь. Что это? Опять сон? Неужели она сейчас не у костра, а все еще спит в развалинах и видит сон? Неужто Саддин со своим спутником – те самые люди, которые жгли костер, а она оказалась невольной свидетельницей их преступления? Не эту ли задачу он имел в виду? Беатриче знала, что Саддин замешан в некоторых преступных махинациях и может быть очень опасен, если ему перейти дорогу.

Она медленно, шаг за шагом, отошла назад, не выпуская их из виду. Чтобы не делать шума, старалась даже не дышать. Увы, ее усилия оказались напрасны. Наверное, ее шаги услышали. Саддин обернулся. У нее чуть не остановилось сердце. Все, это конец…

Заглянув ей прямо в глаза, Саддин покачал головой. Он словно читал ее мысли. Потом улыбнулся своей неповторимой улыбкой, за которую ему можно было простить даже преступление. Коротко кивнув, он обратился к спутнику.

– Пора. Нам надо уходить.

Беатриче так явственно слышала его слова, словно он стоял совсем рядом. И вдруг… Она не поверила своим глазам! За кучей пепла, буквально в нескольких метрах от нее, вспыхнул ослепительный свет, имевший форму гигантских ворот. Беатриче прикрыла глаза рукой. Свет становился все ярче. Ворота медленно открылись, и она увидела огромную фигуру, держащую в руках что-то наподобие огнемета, только крупнее и страшнее. Что это? Она грезит? Что здесь происходит?

Не успела она опомниться, как гигантское существо взметнуло в воздух свое страшное орудие. Перед глазами Беатриче все закружилось – звезды на небе, мерцающие угли костра, длинные сухие стебли растительности, земля… И вдруг наступила кромешная тьма…


Когда она пришла в себя, было по-прежнему темно.

«Какой странный сон, – думала она, протирая глаза. – Насмотрелась по телевизору всяких мистических триллеров. А где Саддин?»

Беатриче села на землю, огляделась и вдруг крикнула, как ей показалось, так громко, что ее услышали бы за несколько километров.

Тяжело дыша, она вытерла со лба пот, в полной уверенности, что находится в развалинах, где пряталась, подглядывая за людьми у костра. Действительно, она была точно на том месте, где ей привиделся Саддин со своим спутником. Неужто сон был таким явным, что она даже передвинулась на другое место?

Беатриче попыталась припомнить мельчайшие подробности того, что с ней было. Но чем больше она напрягала память, тем быстрее ускользали от нее отдельные детали, пока не улетучились совсем. Ко всему прочему у нее страшно разболелась голова.

– Не стоит ломать голову, – прошептала она, потирая переносицу. Как ей сейчас не хватало красной коробочки с бальзамом «Звездочка», которую она обычно носила в сумочке! Бальзам, содержащий камфару и ментол, лучше других лекарств помогал ей справиться с головной болью. – Я больше ничего не вспомню. – Лошадь всхрапнула, толкнув ее копытом. – Ты совершенно права, – сказала Беатриче, потрепав ее по шее. – Нам давно пора двигаться вперед.

С трудом забравшись в седло, она еще чувствовала головокружение, но была рада, что наконец снова продолжит путь. Звезды за это время переместились совсем чуть-чуть. Значит, прошло не так много времени. Она оглянулась – кругом только пустыня, где-то неподалеку развалины двора – все точно так, как и раньше. Лишь костер превратился в черное пятно посреди серебристой травы. Ее вдруг зазнобило. В потухшем костре что-то мерцало. По очертаниям предмет напоминал человеческий череп.

Беатриче развернулась и, пришпорив лошадь, понеслась дальше, на север. Ей некогда думать о призраках, у нее есть дела поважнее. Необходимо прибыть в Казвин как можно быстрее, чтобы разыскать Мишель и Али. Все, что с ней произошло – сон или явь, – скорее всего, так и останется загадкой.


– Господин, тут…

Слуга не успел договорить. Хасан грубо оттолкнул его в сторону. Тот ударился о стену, вскрикнув от боли.

– Клянусь бородой Пророка! – взревел Хасан, но, узнав человека, посмевшего войти в его покои, немного смягчил гнев. Это был Гарун, один из собратьев и одновременно член личной охраны отца. Никто, кроме Гаруна, не отважился бы разбудить его глубокой ночью, а это означало, что произошло что-то важное. – В чем дело?

Гарун бросил на слугу недоверчивый взгляд.

– Ступай, ты мне больше не нужен, – отрезал Хасан.

Слуга поклонился и вышел, с ненавистью взглянув на Гаруна и держась за больные ребра. Хасан закрыл за ним дверь. Когда шаги в коридоре стихли, он повторил свой вопрос.

– Простите меня, Великий Магистр, – отвечал Гарун, отвешивая поклон. – Я никогда бы не осмелился нарушить ваш сон, если бы не случай, не терпящий отлагательств. Господин, срочно необходимо ваше участие.

– Говори, что случилось?

– Не могу… не осмеливаюсь сказать. Не здесь. Вы должны видеть все своими глазами, господин. Прошу вас проследовать за мной.

– Могу я хотя бы узнать, куда должен идти?

– Конечно, господин, – быстро ответил Гарун и поклонился. Уши его горели, и было видно, как неприятна ему вся эта история. Но Хасан понимал, что Гаруну не до шуток. Он весь трясся от страха. – Вы должны спуститься в темницу.

Хасан нахмурился.

– В темницу?

– Да, господин. Главный надсмотрщик нашел то, что вы должны видеть.

– Я одеваюсь.

Проходя с Гаруном по дворцу, Хасан гадал, что же такое могло произойти, если среди ночи его подняли с постели и повели в темницу. Но что толку об этом думать? Все выяснится только тогда, когда они придут на место. А сейчас – молиться и молиться, призывая на помощь Аллаха.

Спустившись наконец в темницу, Хасан понял, что Гарун не преувеличивал. Все стражники, собравшись в небольшие группы, возбужденно обсуждали что-то, однако, завидев Хасана, смолкли и глубоко склонились перед ним.

– Что произошло? – Хасан, скрестив руки на груди, переводил строгий взгляд с одного стражника на другого. – Кто объяснит мне наконец, что случилось? Где надзиратель?

– Я здесь, господин.

Он выступил на шаг вперед. Несмотря на небольшой рост и седину, он представлял собой внушительное зрелище: широкие плечи, мускулистые ручищи и громадный шрам, рассекавший лицо. Хасан был наслышан о его зверствах, но не придавал им значения. От тюремного надзирателя не требуется кротости и великодушия.

– Рассказывай, что случилось, – потребовал Хасан.

– Идемте со мной, вы все сами увидите, – сказал надсмотрщик вместо объяснения. Схватив факел со стены, он отошел на несколько шагов вперед, потом остановился и повернулся к Хасану.

– Хорошо, пойдем. Гарун!..

Но надзиратель остановил его.

– Нет, вы один.

Хасан открыл было рот, чтобы прикрикнуть на него и пригрозить суровым наказанием, однако, увидев его взгляд, сразу же смолк. Глаза надсмотрщика были черными и ледяными, как смерть. Такого человека не запугаешь. Хасан кивнул и пошел вслед за ним.

Спустившись вниз по узкой каменной лестнице, они двинулись дальше по длинному тесному проходу. Хасан не первый раз спускался в темницу. Иногда он присутствовал на допросах, выносил вердикт – казнить или помиловать. Последнее, впрочем, было большой редкостью. Сейчас он испытывал такое же жуткое чувство, как тогда, когда его, девятилетнего мальчика, отец впервые взял с собой в темницу, дабы сын увидел, как действует система наказаний в Газне. Из-за дверей раздавались крики и стоны узников. По некоторым выкрикам Хасан понял, что пленников не кормили. Но с приближением Хасана и надзирателя крики прекращались: пленники узнавали тяжелые, обитые железом сапоги надсмотрщика и замолкали, стараясь не вызвать его гнев.

– Вы поступили правильно, господин, последовав моему совету, – сказал надзиратель хриплым басом. – Уверен, в ваших же интересах, чтобы никто этого не видел.

– Куда ты меня ведешь? – начиная злиться, спросил Хасан. Как смеет этот человек, совершавший свою гнусную работу, вместо того чтобы служить Аллаху и Субуктакину, выводить его из себя? Кто дал право этому ничтожеству разговаривать с ним в таком тоне? В любой другой день он не раздумывая велел бы его выпороть и выгнать, но, к сожалению, такие работники необходимы. Не много найдется людей, перед которыми бы так дрожали пленники, да и сами тюремщики. И все-таки его следует наказать за неслыханное хамство. Но почему он медлит?

– Я веду вас в подземелье, – с отвратительной ухмылкой на искаженном ненавистью лице ответил надсмотрщик. – Туда, где сидят самые отпетые негодяи в ожидании своего конца – изменники, прелюбодеи и безбожники.

У Хасана захватило дух. Он имел представление о самом нижнем подвале темницы. Он часто допрашивал там вероотступников и вершил над ними суд. Не далее как прошлой ночью он выводил отсюда Та-рика, а потом в заброшенном доме покарал его.