Франциска Вульф - Сердце Фатимы

Мустафа удивленно тряхнул головой. До него вдруг донеслись звуки ударов клинков и бешеные крики. Что случилось? Уж не устроил ли врач засаду фидави, выставив отряд вооруженных до зубов солдат? Пока Мустафа ломал голову, остаться здесь или пойти за Османом, шум смолк, и он услышал голос на лестнице.

– Один из фидави должен быть на башне. Обычно они ходят по двое.

Но это не был голос Османа. Мустафа вдруг понял, что тот мертв. Солдаты убили непобедимого фидави. А теперь идут за ним.

Его они тоже убьют. Сомнений нет. И, зная это, Мустафа не шевельнулся. Он не сделал ни единого шага, чтобы метнуться к стене, исчезнуть в темноте. Он был словно парализован.

«Аллах, помоги мне! Что делать?» – молился Мустафа, отдав себя на произвол судьбы.

Он вспомнил, что Осман легко мог справиться с целой дюжиной солдат. Кто бы там ни поднимался по лестнице, это была его смерть. А он, Мустафа, практически безоружен. Единственное, что могло его спасти, – это слово Али аль-Хусейна, которого он предупредил о нападении. А если врача уже нет в городе, кто тогда замолвит за него слово? Тогда ему конец.

Дверь отворилась – медленно и осторожно. На площадке появились двое. Они выросли как из-под земли. Их острые сабли сверкнули в лунном свете, и Мустафа почувствовал холод металла на шее. На их оголенных плечах он заметил татуировку в виде глаза. Все ясно. Это «Защитники глаза Фатимы» – непримиримые противники фидави. Осман постоянно предупреждал о них. Мустафа замер.

– Смотри-ка, совсем еще мальчишка, – мрачно сказал один из них. – Эти проклятые фидави не брезгуют ничем – даже детей травят своим безумством. Но…

– Хватит. Об этом после. – Незнакомец повернулся к Мустафе. – Как твое имя, сын мой?

– Мустафа. – Его голос был едва слышен. Мальчишка дрожал, как кролик под взглядом змеи.

– Мустафа? – Он вложил саблю в ножны.

Мальчишка боялся, что через мгновение он снова выхватит ее. Так владел оружием Осман. Но эти двое смогли его убить – значит, они лучше самого Османа. – Мы не тронем тебя. Али аль-Хусейн нам все рассказал. Мы знаем, что ты предупредил его об опасности.

– А где он? Они уже…

Человек улыбнулся.

– Они послушались тебя и вовремя покинули Казвин.

Мустафа с облегчением закрыл глаза.

– Хвала Аллаху. – Он вдруг задумался, что делать дальше. Что теперь с ним будет?

– Тебе не стоит возвращаться, – сказал другой. – Дороги к фидави и в твое поселение теперь для тебя отрезаны. Где бы ты ни прятался, они тебя найдут и уничтожат. Ты предал их. Очень скоро они все узнают.

– Но…

– Идем. – Человек, приветливо улыбаясь, протянул руку Мустафе. – Мы распустим слух, что убили двух фидави. Через пару лет о тебе никто не вспомнит. Потом решишь сам, что тебе делать дальше.

– Нам нужны люди, которые живут по совести.

Мустафа растерянно переводил взгляд с одного человека на другого. Он не мог предугадать такого поворота. Не успев вырваться из лап фидави, он сразу попадет к «Защитникам глаза Фатимы»? Но они подарили ему жизнь.

– Да, – ответил Мустафа и впервые за много месяцев почувствовал свободу. – Я пойду с вами.

Его новые братья направились к двери. Мустафа не сразу пошел за ними. Он постоял еще немного, в последний раз взглянув на небо. Звездный глаз по-прежнему сиял над его головой – спокойный, ясный и дружелюбный. Казалось, он подмигивал ему, и Мустафа вдруг ощутил, что жизнь повернулась к лучшему. Он сделал правильный выбор. И останется на этом пути. Облака переместились, закрыв звезды, и глаз исчез.

Раздался звонок – громкий и настойчивый. Это был не переливчатый звон серебряных колокольчиков в дорогих лавках базара, или бубенчиков фокусника, или колокольцев, которые пастухи привязывают на шею скотины, чтобы она не затерялась в горах. Это был пронзительный и тревожный звон, похожий на сигнал тревоги в общественных зданиях – в больнице или…

Ну конечно! Это был звонок в дверь. Она узнала его по звуку.

Беатриче села в постели. Что это? Нет, это невозможно! Еще несколько минут назад она вместе с Мишель была в доме Али. А сейчас?.. Ее софа! Напротив ее шкаф. Ее стол. И ее звонок!

Она огляделась и заметила на коленях небольшую шкатулку. Пальцы левой руки плотно сжимали какой-то предмет. Она разжала ладонь. Камень Фатимы! Беатриче не удивилась. Если она сейчас откроет шкатулку, то увидит другие камни. Все, кроме одного, который пропал в Казвине. Вот почему Али нет рядом и она снова одна.

Но почему одна? За дверью кто-то звонил не переставая.

Беатриче вскочила. В дверь теперь не только звонили, но и громко колотили. Грохот стоял оглушительный. С улицы до нее долетел взволнованный мужской голос:

– Беатриче, ты дома? Пожалуйста, открой дверь!

Послышались пищащие звуки – будто кто-то нажимал на кнопки мобильника. Потом мужской голос: «Это доктор Брайтенрайтер. Необходимо взломать дверь, хозяйка не отвечает на звонки. Еще пришлите «скорую помощь». Женщина, по-видимому, без сознания. Да, я здесь».

Беатриче распахнула дверь. Томас стоял бледный как мел. В дрожащих руках он крутил мобильник. Увидев ее, он изумился и облегченно вздохнул. Беатриче в этот момент удивилась не меньше его. Из мобильного телефона доносилось: «Алло? Алло? Где?..»

– Я… здесь, все в порядке. Извините за беспокойство. И спасибо… – Он захлопнул крышку мобильника и сунул его в карман кожаной куртки. – Беатриче, я…

– Входи. – Она сделала шаг в сторону, пропуская его в дом.

– Извини за вторжение, но… – Он закашлялся, внимательно оглядывая ее с головы до ног. – С тобой все в порядке?

Беатриче на минуту задумалась. Все ли у нее в порядке? Она только что вернулась из путешествия, где получила сокровище, которое отныне будет хранить как зеницу ока. Она оставила в прошлом любимого человека. Она еще не знает, вернулась ли домой ее дочь. Все ли у нее в порядке? Нет. Она почти на грани безумства. И в то же время все сложилось не так уж плохо – учитывая ситуацию, в которой она недавно находилась.

Беатриче пожала плечами и предложила Томасу присесть.

– Твои родители звонили в больницу, – сказал он, теребя в руках пачку сигарет. – Они не знают, что делать, сказали, что ты срочно поехала домой – выяснить что-то, связанное с состоянием Мишель. Они много раз звонили тебе, но ты не брала трубку.

Беатриче почувствовала, как у нее защемило в груди.

– Что?.. Что с Мишель? Что-то случилось?

– Нет. Состояние девочки без изменений – по крайней мере, так было полчаса назад. Они очень беспокоятся за тебя. – Томас провел рукой по волосам. – Я пытался их успокоить. Но когда я тебя видел в последний раз, ты была вне себя, и я боялся, что ты…

Беатриче улыбнулась. Томас Брайтенрайтер, как ей казалось, самый холодный и черствый человек в их отделении, гроза студентов и медсестер, сидел перед ней в таком состоянии, будто был на грани нервного срыва. Он так трогательно выглядел в непривычной для себя роли отчаявшегося… Кого? Коллеги? Друга? А может, кого-то еще?

– У меня все в порядке, – сказала она, взяв из его рук смятую пачку сигарет.

– Ты меня удивляешь, – заметил он. Беатриче знала, что он говорит всерьез. – Не представляю, как бы я сохранил трезвую голову, если бы Мишель была моей дочерью.

В этот момент зазвонил телефон. У Беатриче сжалось сердце. С каждой секундой она теряла контроль над собой.

– Томас, пожалуйста, подойди к телефону, – попросила она дрожащим голосом.

Он взял трубку, послушал и протянул ей.

– Твои родители звонят из больницы.

– Что случилось? – спросила Беатриче и посмотрела на Томаса широко раскрытыми глазами. – Что с Мишель? Томас, говори же! Я сейчас не выдержу…

Томас кивнул. Он теребил телефонный провод и трижды кашлянул, чтобы взять себя в руки. Затем спокойным голосом, каким обычно беседовал с пациентами, ответил:

– Беатриче не может подойти к телефону. Пожалуйста, скажите мне, я ей передам. – Он слушал, неподвижно глядя в окно и покусывая нижнюю губу, как обычно делал, когда не было в руках сигареты или шариковой ручки. – Хорошо. Мы скоро приедем.

Он положил трубку. Беатриче показалось, у нее обострился слух, как у летучей мыши. Звук трубки, опущенной на рычаг телефона, грохотом отозвался в голове. Томас медленно повернулся. Она в страхе отпрянула. Ей хотелось закрыть уши, рот и глаза – только бы не слышать, не говорить, не видеть! Она взглянула на его лицо – оно осунулось и постарело, словно он переживал за Мишель как за свою дочь. По щеке скатилась слеза, губы дрожали.

«Это конец, – пронеслось у нее в голове. – Мишель не вернулась».

Стало вдруг совсем тихо. Смолк городской шум, доносившийся с улицы, перестали щебетать птицы, стихло биение сердца. Жизнь остановилась.

И тут она увидела его глаза. Коричневые, цвета молочного шоколада, они излучали тепло и радость. Медленно, выговаривая слово за словом, он наконец выдохнул:

– Все хорошо. Четверть часа назад Мишель проснулась.

Сидя на ступеньках лестницы своего дома, Беатриче смотрела на небо. Она почти не ощутцала холода этой апрельской ночи. Ей было так хорошо, словно она только что вышла из сауны или находилась на Сицилии – теплым июньским вечером, напоенным ароматом апельсиновых цветов и звенящим треском цикад.

Она наслаждалась первозданной красотой звездного неба. Было уже за полночь. Лишь изредка до нее долетали звуки проезжающих автомобилей. Почти во всех окнах соседних домов не было света. Неудивительно: завтра всем рано вставать, чтобы не опоздать на работу.

Невероятно. Всего сутки назад она вышла из дома в клинику, а двенадцать часов спустя ей на работу позвонила мать, сообщив, что Мишель в коме. Не прошло и пяти часов, как ее маленькая дочь проснулась. А ей казалось, что минула целая жизнь.

В кухне позвякивала посуда. От этого ей стало еще теплее. Томас готовил завтрак. Она не просила его об этом. Он делал это по собственной инициативе. А перед тем свозил ее на машине в детскую клинику, не оставляя ни на минуту, говорил с врачами, потом отвез домой. И то, что он сейчас орудовал на кухне, совсем не раздражало Беатриче. Ее раздражала лишь собственная слепота – как она могла так ошибаться в Томасе, считая его бесчувственным, высокомерным типом? Да, она ничего не понимает в людях!

– А вот и я! – Томас держал в руках две большие тарелки и бутылку вина, зажав под мышками два бокала. Он сунул ей тарелку в одну руку, фужер – в другую, налил красного вина и сел на ступеньку рядом. Раньше она не замечала, что ей нравится его запах – смесь Azzaro, сигарет и лекарств.

– Все хорошо? – спросил он.

Беатриче лишь покачала головой, не в силах сдержать улыбку при виде аппетитных бутербродов с сыром, ветчиной, томатами и огурцами. Единственное, чего ей не хватало, – черри-колы. Зато было красное вино – вполне достойная замена.

– Да, спасибо, – ответила Беатриче, откусывая хлеб. Она чувствовала такой голод, будто не ела сто лет. – Просто вспомнила одного человека. – Интересно, что бы приготовил ее бывший приятель Маркус Вебер? Наверное, что-нибудь вроде «крустони из трюфелей» с салатом или жареного козьего сыра с томатами «черри»? Или заказал бы блюдо на дом – естественно, из самого лучшего ресторана. Было бы изысканно и дорого, но не обязательно вкусно.

Томас так смешно откусил хлеб, что Беатриче невольно рассмеялась.

– Извини, – прошамкал он с набитым ртом, убирая указательным пальцем остатки майонеза из уголка рта. – Не знаю, как ты, а я просто умираю с голода.

– Какой хирург устоит перед полным холодильником?

Весело рассмеявшись, они чокнулись. Маркус бы сейчас содрогнулся в ужасе – как низко пали нравы. Но Беатриче чувствовала себя превосходно.

– Спасибо тебе, Томас. Ты так много сделал для меня и Мишель…

– Не говори чепухи. Главное, что Мишель пришла в сознание. Если все пойдет нормально, завтра ее переведут в общее отделение, сделают повторное обследование, и если ничего не найдут, то через пару дней ты заберешь ее домой. Ни о чем не беспокойся. Между прочим, график дежурств составляю я. Пользуйся случаем и оставайся дома. Так будет лучше для вас обеих. – Он протянул руку за тарелкой. – Хочешь еще чего-нибудь?

– Да, с удовольствием. Все то же самое – «на бис».

Томас снова ушел на кухню. Беатриче задумчиво вертела в руках бокал. Врачи ничего не обнаружат у Мишель. Это ясно. Она ведь совершенно здорова. Завтра ее переведут в общую палату; скорее всего, сделают еще одну томограмму мозга, а потом выпишут из больницы. Никому и в голову не придет, что на самом деле пережила четырехлетняя малышка…

В этот момент Беатриче вдруг почувствовала знакомый запах – смесь амбры и сандала. Не веря в происходящее, она медленно повернулась. В двух метрах от нее стоял Саддин, опершись о стену и улыбаясь.