Кэти Эванс - Сердцеед (ЛП)

Я начинаю плакать.

— Я должна это написать.

— Рейчел, скажи ему правду. Скажи ему правду. Если он вообще знает тебя, то он поймет.

— Что? Что я обманщица?

— Скажи ему, что любишь его, — говорит она.

— Ему не нужна моя любовь. Он ценит... правду и верность, качества, которыми я не обладаю.

— Ты обладаешь ими в достатке. Ты верна и честна со всеми.

— Но не с ним.

— Тебе стоит поговорить с ним начистоту. Заставь его увидеть все твоими глазами. Возможно, у тебя получится добиться всего.

— Кто вообще добивается всего желаемого, Джина? Никто. Вот так-то.

— Все же, мы все верим, что это возможно. Разве не это причина всего, что мы делаем? Мы хотим получить все. Так что напиши эту статью. А если ты все еще хочешь его, то добейся его.

Я задумываюсь.

— Я правда хочу его, — шепчу я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — По миллиону маленьких причин я понимаю, что никто во всем мире не будет оказывает на меня столь же невероятный эффект, как он. Иногда я полностью теряюсь в его присутствии, не могу думать ни о чем, кроме него, — я вытираю глаза. — Он — единственный мужчина, о котором я мечтаю ночами, единственный, с кем я хочу просыпаться по утрам. Всех интересует его слава или его деньги, но я люблю его не за то, что ему принадлежит, а за то, что он завладел мной...

— Ох, Рейч. Не плачь. Может для вас двоих еще есть шанс.

— Разве такое возможно? Он больше не желает иметь со мной ничего общего.

— Ему, блин, больно, Рейчел! Даже я это вижу, ведь нет ни одной фотографии за последнее время, где бы он не прятал взгляд за очками. В этом взгляде, должно быть, настоящий ад творится! Мне самой не верится, что теперь я его жалею.

— Потому что в наших с ним отношениях я была Полом. Я была лжецом.

— Пол играл со мной. Ты же никогда не играла с ним. Твои чувства были настоящими.

Я стону, пряча лицо в ладонях. Вспоминаю, как Хелен с самого начала предупреждала меня. Говорила, что я слишком молода, чтобы играть со взрослыми. Я всего этого не предвидела. Она была права. Я совсем не была к этому готова.

Но я беру протянутый Джиной бумажный платочек, вытираю слезы, подключаю ноутбук, запускаю его и пишу, выплескивая все свое сердце в тексте.

***

В день, когда я включила ноутбук, Хелена предупредила меня, что почтовые сервера «Эджа» переполнены гневными письмами, направленными ко мне, так что она порекомендовала мне недельку поработать из дома.

В день, когда моя статья вышла, я не вылазила из постели. Не отвечала на звонки. Мама заходила, но в результате говорила только с Джиной, потому что я не хотела, чтобы она видела меня в таком состоянии. Я слишком расстроена, чтобы притворяться, она слишком хорошо меня знает. Прежде, чем уйти, она говорит мне «Пойду рисовать».

Говорит, что мне тоже стоит. Говорит, что я могу пойти и заняться чем-нибудь, что люблю.

Но тот, кого я люблю, ненавидит меня.

***

Twitter:

Ты читал статью своей девушки? @malcolmsaint

В его Instagram:

Нифига @malcolmsaint не даст этой сучке еще один шанс!!

А в феминистически настроенных группах:

Рейчел Ливингстон — наш герой! Месть всем плейбоям! Хотите играть нашими сердцами? Берегитесь, что ваши слабости тоже обнаружат. Месть сладка!

***

Позже на той неделе я набираюсь достаточно сил, чтобы выползти из постели и сходить на работу, и меня мгновенно зовут в офис Хелен.

Между нам напряжение. Хелен была не рада, прочитав статью. Она сказала: «Это не то, что я просила».

— Не то, — соглашаюсь я.

Но Хелен все равно приняла и опубликовала статью.

Сегодня я удивлена тому, что она, кажется, рада меня видеть, искренне рада.

— Вот так цирк там происходит, — говорит она мне, подзывая, махая рукой из-за заваленного бумагами стола.

— Я не выхожу в интернет. Можешь ли ты меня за это винить?

— Нет. Но позволь ввести тебя в курс дела, — она указывает на стул напротив своего рабочего места, но я остаюсь стоять. — Твой парень, — начинает она с нескрываемой радостью в голосе, — прикрыл статью Вики. Теперь ее нельзя репостить без серьезных юридических последствий, — она бросает на меня взгляд, полный уважения и восхищения, добавляя, — Если ты утратила нить беседы после фразы «твой парень», — она радостно смеется, — Малкольм Сент изъял любые печатные копии поста Виктории, а еще удалил пост из блога, — она медленно кивает.

У меня глаза лезут на лоб.

— Что? — речь наконец-то возвращается ко мне.

— Статья Виктории. Теперь права на нее принадлежат твоему бойфренду. Ее больше нельзя публиковать, нельзя без его согласия.

— Что? Но как?

Она пожимает плечами и откидывается на кресле, вызывая небольшой скрип колесиков.

— Похоже Сент не желает, чтобы она существовала.

Божемой, он заставил статью Виктории исчезнуть?

— Если он изъял статью Виктории, то почему не поступил так же с нашей? Почему не изъял мою? — Почему он не прочел мою?!

Мое сердце сжалось, словно кто-то схватил его в кулак. Дышать тоже становится невыносимо.

— Похоже, тебя он не ненавидит настолько сильно, — она буднично пожимает плечами, но останавливается, когда замечает (наконец-то замечает), что я разбита. Что мои волосы в беспорядке, мое лицо в беспорядке, я вся сплошной беспорядок. — Возможно, ты правда ему нравишься, Рейчел, — говорит она спокойно. — Я была впечатлена, знаешь? И не только я. Мир тоже под впечатлением. Его не видели... в сопровождении сама понимаешь кого, — она отрешенно постукивает карандашом по столу, не сводя с меня взгляда. — Но на днях он прыгал с парашютом. Можно подумать, что ему жить надоело или требуется выплеснуть адреналин из организма способами, отличными от обычного.

Я едва слышу ее. Мне нужно уйти. Из «Эджа», от нее, из этого офиса.

— Хелен, ничего, если сегодня я поработаю из дома?

Хоть и с неохотой, но она соглашается. Я иду за вещами к своему столу, ледяной холод проникает до костей.

Сент прыгает с парашютом.

Сент покупает статью Виктории.

Сент считает, что я предала его.

***

Выйдя на улицу в обед, я останавливаюсь возле книжного киоска, с его полок на меня смотрит один оставшийся экземпляр нашего «Эджа».

— Вы уже читали? — мужчина за прилавком смеется и присвистывает. — Эта журналисточка позволила парню забраться глубоко себе в трусики.

Я вскидываю голову, готовая наорать на продавца. Вместо этого я зависаю, рассматривая фото Сента, которая Хелен использовала для обложки — эти холодные зеленые глаза смотрят прямо на меня. Так что да, этот мужик прав. Я правда позволила Сенту забраться к себе в трусики. Не только в трусики, в душу и тело. В свою жизнь.

Никого не касается, как сильно я скучаю по нему.

Я хочу его поцеловать.

Хочу его сжать. Руками. И бедрами. Всем телом, пока не СЛОМАЮСЬ или пока он меня не сломает, и я совершенно не против, если только это означает, что он будет со мной.

— Вот и умница, — наконец шепчу я, от эмоций перехватывает горло. — Думаю, возьму его с собой домой.

Я покупаю журнал только лишь из-за фотографии Малкольма на обложке. Классический галстук, идеально стоящий воротник, густые ресницы, ледяной взгляд, который так и просит, чтобы его согрели, который сбивает меня с ног. Удивительно, как легко эти ледяные глаза могут растопить меня.

Я сажусь на скамейку, кладу журнал на колени и вожу кончиками пальце по его глазам, в тысячный раз задаваясь вопросом, прочтет ли он то, что я написала ему.

Все кончено.

Не было дождя или грозы, когда между нами все закончилось. Закончилось все так же, как и началось. Не было никаких вспышек света, которые бы сказали мне, что я влюблюсь, что встречу единственного мужчину, который бросит мне вызов, сведет меня с ума. Теперь все закончено, мой проект готов. Завершен.

Распорядок дня вернулся в норму. Я все так же просыпаюсь по утрам. Хожу на поздний завтрак с подругами по выходным. Навещаю маму по воскресеньям. Мой мир снова стал обычным, почти таким же, каким был до того, как я написала статью. Я и не осознавала, каким блеклым был мой мир. Я боюсь однажды увидеть в газете его фото... с какой-то девушкой. Или с тремя.

Приступы рыданий все еще невыносимы. Вот так выходишь куда-то, чувствуешь запах вина и ууупс, начинаешь шмыгать носом. И даже не думайте говорить со мной о слонах, я тут же оказываюсь на грани отчаяния. Но страх пропал. Ты боишься выйти на улицу, но вот ты уже там, бросаешь вызов вселенной или умоляешь ее дать тебе шанс оправдать тот факт, что ты дерьмово чувствуешь себя сегодня. Джина всегда готова дать мне бумажный платочек.

Некоторые из моих коллег.. скажем так, некоторые из них завидуют мне.

— Вот бы меня подослали к Малкольму Сенту, — как-то сказала мне Сэнди, моя коллега, из-за всех тех предложений о работе, которые мне поступили, но, самое главное, потому что «так круто, когда тебя катают на яхте и вот так преследуют...» (цитируя ее мечтательную речь).

— Ну, колись, давай, секс был потрясающим?! — спрашивает Валентайн.

Думаю, они пытаются меня взбодрить... но это невозможно.

Я продолжаю подглядывать за его публикациями в Twitter. Не могу удержаться, хочу знать, как он там. Но, не смотря на то, что медиа сейчас более одержимы им, чем когда-либо, сам Сент... ведет себя тихо.

Его спрашивали обо мне, и репортеры в прямом эфире, и в интернете. Он говорил «без комментариев» или вообще игнорирует расспросы. Так же, как игнорирует меня.

—Все равно долго бы эта связь не продлилась, — убеждает меня Джина, замечая, что я в депрессии. — Это была интрижка. Он неисправимый бабник.

Но меня убивает, что я все равно уже никогда не узнаю, как бы оно было. Не узнаю, серьезно ли он говорил, когда называл меня «своей».

Я храню не отправленные письма, адресованные Сенту, мне не хватает смелости что-то сделать с ними, зная, что я не заслуживаю его времени.

Кому: Малкольму Сенту (черновик)

Статус: неотправлено

У меня еще тысяча таких писем, как и это, я их никогда не отправлю. Мне просто нужно тебе писать.

Прошу, прости меня.

Ты хоть иногда думаешь обо мне?

Чур, твои губы мои, и твои глаза, и твои руки, и твое сердце. Даже твое упрямство, потому что я его заслуживаю. Даже твой гнев, я хочу всего тебя. Чур, ты мой. Видишь, #ятожежадина!!!

Джина говорит, раз она сумела пережить разрыв, то и я справлюсь с разбитым сердцем.

— Детка, я знаю, что это больно. Когда правда о Поле вскрылась, мне хотелось, чтобы меня сплющил метеор, и я могла спокойно умереть и перестать страдать.

— Боже, Джина, я знаю. Я лишь хочу один шанс.

Этим утром я смотрю через окно на улицу. Никаких больше сияющих «Роллс-Ройсов» по субботам, чтобы отвезти меня «куда угодно».

Не забавно ли? Что я все еще жду, надеясь его увидеть? Что каждое утро я просыпаюсь с надеждой. С надеждой на сообщение, смс, звонок, машину, шанс.

Перестань надеяться, Рейчел... к этому времени он бы уже прочел статью.

Возможно, он прочел, но ему просто плевать, он не хочет говорить с тобой о своих чувствах по этому поводу.

Я столько узнала о нем, пока мы были вместе, но я так и не узнала, способен ли он полюбить меня. Позволит ли ему гордость простить меня. Ищет ли он освобождения от боли, что я ему причинила, в объятиях других женщин, или он замкнется в себе, так же, как и я. Я узнала о нем десятки вещей, но ничего, что облегчило бы мою участь сейчас.

Мы вместе спасли слониху, он ввязался в мой бой за более безопасный город, но единственное осязаемое, что у меня осталось от него — это его рубашка.

Его рубашка, которая, словно бесценный трофей, запечатана в пластик и лежит внутри коробки в дальнем углу моего шкафа, потому что мне невыносимо видеть ее. Сейчас я не могу надеть ее. Но иногда, в приступе меланхолии, я иду к шкафу, достаю ее, ослепительно белую и большую, такую безошибочно мужскую, особенно на фоне меня, а от ее воротника все еще исходит его аромат. В такие дни жалость к себе накрывает меня, требуется одна, две, три секунды и я начинаю думать о нем, так что требуется четыре. Четыре секунды, прежде, чем я позволяю сделать себе новый вдох.