Патриция ПОТТЕР

СЕРЕБРЯНАЯ ЛЕДИ

ПРОЛОГ

На рассвете…

Денвер. Колорадо

Зима 1879 года


Лицо Марша Кантона сохраняло выражение ледяного бесстрастия.

За столом, прямо напротив него, сидел человек по имени Дарси и дрожащей рукой непрестанно вытирал капельки пота, то и дело выступающие на лбу.

— Что касается этого… этого… долга… — Дарси запинался, с трудом подбирая слова.

Марш молча ждал.

— Я… я не могу… заплатить его…

— Заплатишь, — холодно отчеканил Марш. — Так или иначе, но заплатишь.

Пот струился по лбу Дарси и скатывался по щекам. В уголках глаз блестели капельки влаги, и нельзя было разобрать, пот это или слезы. Лицо несчастного, испещренное красными прожилками, выдавало глубокое и постоянное пристрастие к спиртному; руки дрожали.

— Но… у меня… у меня… есть… кое-что, — выдавил он, наконец, из себя.

Полный животного страха, Дарси потянулся рукой к внутреннему нагрудному карману пальто.

В руке Марша мгновенно оказался пистолет. Движения его были настолько быстрыми и отработанными, что посетители салуна не заметили ничего подозрительного.

Разве что трое мужчин, сидящих на другом конце длинного стола, откинулись на стульях. Тем не менее в салуне «Пурпурный мудрец» установилась мертвая тишина.

— Нет, нет! — в ужасе закричал Дарси. — Клянусь, я и не собирался доставать пистолет.

Марш, однако, не убрал оружие и не снял палец со спускового крючка.

Темные, почти черные глаза Марша, подчеркнутые широкими бровями с изломом, придавали взгляду вечно скучающее, ленивое выражение. Но ни один из знакомых Марша Кантона никогда бы не назвал его ленивцем. У него была устойчивая репутация одного из самых жестоких, безжалостных людей в Колорадо, а может и на всем Западе, и мертвая хватка.

— Итак, продолжим, — Марш попытался вернуть собеседника к теме разговора. Мрачные своды салуна гулким эком повторили слова Марша, и посетители кабачка невольно потянулись к выходу, хотя любопытно было остаться, досмотреть и дослушать. Однако боязнь оказалась сильнее любопытства.

Дарси медленно достал из кармана пальто бумагу, сложенную вчетверо.

— Гмм… у меня есть… салун… В Сан-Франциско. Вот документ.

— И что ты собираешься делать с салуном в Сан-Франциско?

— Долг. Я получил его… как… как сейчас… выиграв в покер.

— Похоже, раньше ты играл в покер получше, — с пренебрежением и угрозой процедил Марш. Он ненавидел и презирал тех, кто увиливал от уплаты долгов.

Марш взял документ, который был скреплен печатью, не вызывающей сомнений в подлинности. Итак, бумага выглядела вполне законной. Но зачем ему, к дьяволу, салун? Он был наемником. Наемным убийцей. Одним из лучших. Асом.

Дарси обливался холодным потом и смердел. От него весло страхом. Марш молча выругался. Было ясно, что с проигравшего, кроме салуна, взять нечего. Можно было бы убить его, но — черт возьми! — Марш устал от убийств. Чертовски устал.

Последняя работенка особенно ясно заставила его осознать степень своей убийственной усталости. Его нанял владелец одного ранчо, у которого были основания опасаться нападения. Один из конкурентов Марша, человек по имени Лобо, был нанят противной стороной. Дело разрешилось, таким образом, что ему и Лобо не пришлось сразиться друг с другом. Лобо ввязался в стычку с еще одним наемным убийцей, который его и подстрелил. Выстрелом изувечило и размозжило руку, в которой Лобо держал пистолет. В тот момент Марш представил себя на месте Лобо и посочувствовал ему.

Маршу было почти сорок. Староват для стрелка и наемного убийцы. Марш не тешил себя иллюзиями. Проигрывая в быстроте реакции, он терял мастерство. Все чаще его будили ночные кошмары.

Во сне он, Марш, умирал от истощения на грязной мостовой какого-то захолустного городишки, а сгрудившиеся вокруг умирающего люди глазели на него как на уродливую диковинку.

А он и был уродом. Существом без души. Без сердца. Смерть в человеческом обличье. Одна видимость человека. Но он не хочет так уходить, не хочет видеть молодую честолюбивую поросль, склонившуюся над ним, умирающим, в ликующем ожидании, в то время как толпа подбадривает его, поощряя его слабые попытки подняться.

Марш взглянул на документ. Может, в этом скомканном куске бумаги его избавление? Может, это знак? Нет, черт возьми, он не верит всем этим дурацким приметам. Он не суеверен. А все-таки… чем черт не шутит…

Марш разгладил документ, и Дарси облегченно вздохнул.

— Для тебя было бы лучше, если бы документ не был поддельным, — в голосе Марша дрожала угроза. — А не то я найду тебя и…

Багровое лицо его собеседника стало смертельно бледным. Такого белого лица и быть не может, подумалось Маршу.

— Этот документ — настоящий, — шепотом прохрипел Дарси.

— Тогда подпиши его, — приказал Марш, швырнув бумагу на стол перед собеседником.

Дарси выполнил приказ. Подпись его едва можно было разобрать — так сильно дрожала рука.

Марш Кантон взял бумагу, аккуратно сложил ее и спрятал в карман. Потом он встал и небрежно сунул пистолет в кобуру.

Ни один человек из оставшихся не шелохнулся. Марш внимательным взглядом обвел помещение. На лицах мужчин застыло знакомое Маршу выражение ужаса.

Он привык к этому. Он ожидал этого. Признаться, ему уже надоело чувство страха, которое он вызывал у людей.

Марш развернулся и пошел к выходу, довольный хотя бы тем, что никто не остановит его.

Никто и не пытался. Собравшиеся в салуне мужчины молча следили за тем, как в дверном проеме исчезает худощавая фигура отверженного, и вздохнули с радостным облегчением, когда за ним захлопнулась дверь.

Никто не заметил угрюмо-презрительной усмешки, появившейся на лице Марша, когда бессловесная группа мужчин, завсегдатаев салуна, осталась у него за спиной.

Наемный убийца собирался стать владельцем салуна. Может, теперь запах ужаса и смерти, сопровождавших Марша на протяжении последних двадцати лет жизни, развеется. Может быть.

ЧАСТЬ I

Ясная полночь

Сан-Франциско, Калифорния

Весна 1879 года

Глава первая

Громкий стук и глухие удары…

Реакция Кэт была мгновенной: она скользнула рукой под подушку и выхватила дерринджер, с которым не расставалась и ночью. Женщина буквально захлебывалась ужасом, но постаралась взять себя в руки.

За последние годы в ее жизни изменилось многое. Очень многое. Но страх остался. Громкий шум по ночам возвращал ее в кошмар прежней жизни, когда мужчины, тяжело протопав по коридору, колотили в двери. Прошло несколько лет, и они стали колотить в ее дверь. Стучали в дверь и врывались в комнату.

Стряхнув остатки сна, женщина осознала, что ночь прошла. Светало. Шум, разбудивший ее, доносился откуда-то с улицы, извне; ее жилище оставалось по-прежнему в безопасности.

Она, Каталина Хилльярд, была хозяйкой и царицей салуна «Серебряная леди», а ее личные апартаменты располагались над помещением салуна.

Кэт осторожно положила пистолетик на место и поднялась с постели. Она медленно подошла к окну, отбросила нежно-зеленую занавеску и выглянула на улицу с намерением определить причину шума, разбудившего ее.

Сан-Франциско был хриплым, нахрапистым городом, раем для нуворишей и безрассудных авантюристов.

Город людей с темным прошлым, таких, как она. Неспокойный город. Строящийся и перестраивающийся город.

Шум, доносившийся с улицы, был не обычный, странный, привлекающий внимание.

Окно, как всегда, было распахнуто. Каталина любила бодрящую свежесть ветра, прилетавшего с залива, так не похожую на удушливое, затхлое тепло Натчеса-под-Холмом и множество других городишек, расположенных по берегам Миссисипи.

До слуха женщины вновь донесся громкий звук удара, и в рассветной дымке она различила источник шума: деревянная вывеска на доме, расположенном наискосок через дорогу. Один конец вывески сорвался с гвоздя и, раскачиваясь, ударял по стене дома. На вывеске с трудом можно было прочитать: «Славная дыра»; но одна буква потускнела и была почти не видна, и убожество надписи только подчеркивало позор и бесчестье, постигшее это заведение.

Жалкий вид салуна несколько оживил женщину. Каталина никогда бы не призналась, что приложила руку к тому, чтобы салун пришел в его нынешнее убогое состояние. Но именно она последовательно способствовала краху одного за другим четырех владельцев салуна и знала, что будет продолжать вставлять палки в колеса всякому, кто вознамерится возродить заведение и его былую известность. Пытаясь наладить дело, бывшие владельцы испробовали все возможные способы привлечения публики, включая дешевое разбавленное виски и проституток, но как раз это и ненавидела Каталина Хилльярд больше всего на свете, и она последовательно разорила всех четверых. Победа была сокрушительной, и в течение последних двух лет никто не пытался открыть салун вновь. Брошенное здание разваливалось на глазах; большую часть вывезли в уплату долга последнего владельца; полуразвалившееся строение служило случайным приютом всякому отребью: людям и животным.

Немногое осталось внутри некогда прочных стен: ужасающе длинная стойка бара да расстроенное пианино, слишком громоздкое, чтобы его вывезли. Каталина даже не знала, кому сейчас принадлежит салун, хотя краем уха слышала, что один из кредиторов прежнего владельца взял помещение в уплату карточного долга.

Но если он попытается открыть салун, она поступит с ним так же, как поступала с прежними владельцами, Грохот вывески об угол дома как бы подтвердил ее намерения. Ни один человек, если он пребывает в здравом уме, не станет пробовать в пятый раз. Каждый житель Сан-Франциско знал поучительную и печальную историю крушения «Славной дыры».

С этой счастливой, убаюкивающей бдительность мыслью Кэт отошла от окна, потряхивая густой гривой темных волос. Вчера она была слишком утомлена, чтобы расчесать волосы на ночь, так что утром придется изрядно потрудиться, чтобы привести голову в порядок.

Женщина зажгла масляную лампу и критически взглянула на себя в зеркало. Кожа все еще сохраняла гладкость и упругость, глаза — ярко-зеленые. Слава Богу, на лице еще не было морщин, несмотря на бессонные ночи и напряженную работу. Каталине Хилльярд было тридцать семь, может быть тридцать восемь: она не знала ни точной даты, ни даже года рождения. Кэт знала, что была красива. В прошлом ее лицо и фигура были ее проклятием. Надо признаться, что и своим успехом «Серебряная леди» была обязана красоте своей хозяйки. Это была красота «на расстоянии». Вне досягаемости. Каталина Хилльярд оставалась недоступной одинаково для всех. Ее называли Ледяной Королевой, и это ей очень нравилось. Имя было частью имиджа, который она усердно создавала. Пройдет еще несколько лет, и ей не придется беспокоиться ни о своей внешности, ни о своем имидже, потому что у нее будет достаточно денег, чтобы исполнить любые свои причуды. Каталина мечтала о том времени, когда сможет, накопив капитал и закончив дела, переселиться в провинцию, поближе к морю, где бы ее никто не знал и она бы чувствовала себя в безопасности. Еще несколько лет. Несколько лет ей надо продержаться без конкурентов.

Вновь раздался грохот вывески. На этот раз звук удара обрадовал женщину. Он означал, что она победила, а ее соперник повержен. И Кэт решила, что этот звук ей по сердцу.

* * *

Адвокат взирал на Марша Кантона так, как будто столкнулся с прокаженным. Или слабоумным.

Самого Марша нисколько не заботило, какие чувства он вызывал у юриста. Но, видимо, в том деле, о котором он намеревался проконсультироваться, было что-то «не то».

Марш окинул адвоката взглядом, который подавлял большинство мужчин. Это возымело свое действие, хотя совсем не в такой степени, как рассчитывал Марш. Следовало признать, что адвоката Дэйвида Шулера Скотта голыми руками не возьмешь и взглядом не запугаешь.

Этого адвоката рекомендовал Маршу владелец отеля, в котором Кантон остановился, по имени Квинн Девро. О Скотте Девро поведал, что он редкость, какой в Сан-Франциско может по праву считаться честный адвокат.

Сейчас Марш припомнил, что Девро посмотрел на него несколько странно, когда он впервые упомянул «Славную дыру».

— Что вы собираетесь делать с ней? — спросил Скотт.

— Стать ее владельцем, — терпеливо объяснил Марш. Глаза его сузились. — Это ведь вполне законное дело, не так ли?

— О да. Представляется, что это вполне законно. Но почему бы вам не попробовать продать ее? Здание вполне могло бы сгодиться под… — адвокат не договорил. На что, к черту, может сгодиться это здание, если через улицу наискосок находится салун «Серебряная леди»? Ни школа, ни частный дом, ни даже магазин не смогут поместиться в нем. Порядочные женщины не жалуют этот район.