Прошло достаточно много времени, а он совершенно не чувствовал себя опустошенным. Трей лежал на ней, охваченный неутолимой страстью, желание вновь опаляло его. Две недели, шесть дней, двадцать три часа, подумал он и наклонился, чтобы поцеловать ее в мягкие теплые губы, зная, что он будет изнурять и себя и ее и чувствовать каждый раз острый, нежный, горячий, пронзительный, мерцающий вкус любви все три недели.

Он не думал о том, что это чувство совершенно новое в его жизни, и просто ждал с нетерпением предстоящее наслаждение. Он нашел себе подругу — пусть даже на короткое время — и теперь всеми фибрами своей души, влекомой первобытным инстинктом, хотел ее опять.

После третьего раза совершенно опустошенная, Импрес сказала:

— Остановись.

Потрясенная, она провела рукой по его лицу и отбросила влажные черные волосы со лба. Трей остановился и взглянул на нее так, как будто она была инопланетянкой. Он смотрел на нее совсем другими глазами: она была вновь сосредоточенна, красива, на щеках играл румянец. Слегка улыбнувшись, она произнесла:

— Тебе не следует отрабатывать пятьдесят тысяч долларов за один вечер. — Взгляд в нее был теплый и дружеский.

— Ты совсем другая, — сказал Трей, не отвечая на ее слова и пытаясь понять, в чем заключается ее очарование, которое он буквально ощущал кожей. Чувства его в этот момент были непривычно обострены.

Импрес не сказала ему, что чувствует себя другой, потому что ее внутренний мир свернулся как бы в куколку, потерял свою определенность. Но она чувствовала, что случившееся с ней имеет огромную внутреннюю важность. Она не могла словами точно выразить, что с ней произошло, но она знала, что эта ночь навсегда разделит ее жизнь на «до» и «после». Это было так странно, словно она проснулась от спячки и у нее появилась особая новая власть, как будто она познала секрет природы, который до этого существовал за границами ее девичьей жизни.

— Продолжим завтра, — сказала она, обрадованная внезапным открытием этой власти, и погладила волнистые черные волосы Трея.

Он улыбнулся.

— Извини, ты права. Черт бы побрал мой эгоизм. — Он прикоснулся губами к ее прямому носу, приподнялся, перевернулся и лег на спину.

— Не стоит извиняться, — ответила Импрес, поворачиваясь на бок и опершись на локоть.

Он прекрасен, подумала она, глядя на лежащего совершенно спокойно и расслабленно Трея. Она оглядела его всего — от красивого лица, широких плеч, развитого торса до бедер и длинных мускулистых икр.

— Дело не в том, — ответил он с усмешкой. Глаза его смотрели открыто, спокойно, он чуть улыбался. И, закинув руки за голову, серьезно добавил: — Ты просто сама не знаешь, как невероятна.

— Спасибо. Хотя, конечно, я не знаю… у меня слишком мало знаний, мистер…

— Трей…

— Наверное, стоит поблагодарить тебя, Трей. Думаю, женщины любят тебя.

Импрес была достаточно понятливой, чтобы осознать, что далеко не все мужчины так умелы и нежны. Даже не имея опыта, она понимала, что было чудом попасть в руки мужчине, в котором удивительным образом сочетались сила и нежность.

— Полагаю, что да. — Сказанное прозвучало очень скромно для человека, которого считали обладающим потрясающим обаянием и умением покорять женщин. После этого Трей поднялся и сел на постели:

— Ты часто это делаешь?

Вопрос Импрес застал его врасплох. Что можно ответить этой только что потерявшей невинность девушке или вообще кому-нибудь, задающему такой прямой вопрос? Как вежливо сказать: «Я не знаю, что ты понимаешь под словом „часто». Часто у тебя то же самое, что у меня?» Вероятно, это такой вопрос, на который джентльмен никогда не отвечает, решил он, вспомнив советы, которые очень давно давал отец по поводу скромности и вежливости.

— Я был бы счастлив делать это так часто, как тебе хочется. — Он улыбнулся. — Мы пошлем вниз за едой, если я начну уставать.

— Я нравлюсь тебе, — сказала она, удовлетворенно улыбаясь.

Он коснулся ее рукой и сказал:

— Ты умна, раз заметила это.

Взгляд, которым Импрес его наградила, был новым, немного кокетливым и вместе с тем обожающим.

Он погладил ее руку жестом безыскусной интимности, словно они были старыми друзьями.

— Ты устала? — спросил Трей заботливо, а также для того, чтобы сменить предмет беседы, связанной с его амурными похождениями.

— Нет, не совсем. Хотя мы немного отдохнем? — деловито спросила она, словно договариваясь о коротком перерыве в выполнении своих обязанностей.

Трей вновь опустился на подушку, по-прежнему удерживая ее руку:

— Расскажи мне о себе.

— Вначале ты расскажи о себе, — мягко парировала Импрес. Ей не хотелось раскрывать себя, потому что так будет легче вычеркнуть эти три недели из будущей жизни.

Поняв ее нежелание обсуждать детали своей жизни, он вежливо уступил просьбе, хотя ее слабый французский акцент интриговал его. Они лежали бок о бок, их руки переплелись, и Трей уже начал рассказывать об индейском племени Абсароки и о клане его отца, когда раздался настойчивый стук в дверь. Низкий мужскей голос спросил:

— Ты в приличном виде? — Голос Трея ответил весело:

— Нет, но входи.

Импрес укрылась одеялом, когда вошел Блю.

— Она пуглива, — с улыбкой сказал Трей.

— Действительно, — промолвил Блю насмешливо, думая, что если бы она была пуглива, то не лежала бы голая под одеялом. Прислонившись к двери, он сказал:

— Там внизу, у Полтрейна, идет серьезный разговор. Может, конечно, он слишком много выпил, но ты ведь знаешь, что он думает о тебе и нашей семье. Если хочешь, Фокс и я подежурим у твоей двери сегодня. Он просто с ума сошел от злости, когда ты перебил его цену, и говорит, что непременно посчитается с тобой.

— Не беспокойся, — спокойно произнес Трей. — Он не решится затевать скандал в доме Лили. Это только разговоры за бутылкой. А я знаю, что ты с нетерпением ждешь встречи с Кэти. Пусть Джейк кипит себе. Увидимся утром.

— Уверен?

— Безусловно. Я здесь в такой же безопасности, как с себя дома.

Блю осмотрел прикрытое одеялом тело.

— Все нормально? — загадочно спросил он.

— Все прекрасно. — Губы Трея искривились в улыбке. — В самом деле, все просто прекрасно, — добавил он мягко.

Блю повернулся к двери.

— Увидимся завтра утром.

— Но не очень рано. — Трей кивнул в сторону Импрес.

— Тогда в полдень? — с ухмылкой спросил Блю.

— В полдень будет намного лучше, — вежливо согласился Трей.

— Помни, что иногда надо отдыхать, — по-индейски сказал Блю, поддразнивая.

— Отдохнем после смерти, — также, по-индейски ответил Трей.

Трей сбросил одеяло после того, как Блю вышел, и заключил Импрес в объятия.

— Блю мне как брат. Я познакомлю тебя с ним. Он тебе понравится.

Повернув голову, чтобы посмотреть на Трея, Импрес сказала:

— Я смущена.

— Здесь никто не смущается. Кроме того, Блю и Фокс почти все время со мной, так что…

— Я могу познакомиться с ними обоими?

— Почему бы нет?

— Почему они всегда с тобой? — Она краем уха слышала об индейских проблемах Хэзэрда и об интересах, связанных со скотом. У Импрес, изолированной от общества высоко в горах и слишком погруженной в проблемы собственного выживания, не было времени и сил заниматься проблемами богатых людей.

— Они мои телохранители.

Она внимательно посмотрела на него, высоко подняв брови. Кажется, это было правдой.

— А кто хочет убить тебя?

— Да никто в частности, — ответил он с улыбкой. — Просто я представляю интересы моего отца, а есть люди, которым не нравятся индейцы, особенно те, что не грабят собственную землю, и к тому же полагающие, что они нисколько не хуже белых. Эти люди думают, что нас удовлетворяет жизнь в резервациях на губернаторское пособие. Мой отец выбирает другой путь. Он все еще контролирует большие земельные участки, на которые многие хотели бы наложить лапу. И некоторые из угроз становятся явными.

— Тебе действительно приходилось пользоваться их услугами? — Его рассуждение показалось Импрес странным для таких мест, как дикие прерии или шикарный, публичный дом, и ее глаза широко раскрылись от интереса.

Глянув на нее, Трей заинтересовался, не приехала ли она в Монтану только что и разбирается ли в запутанных политических интригах или в том, как понимается здесь, на границе, справедливость.

— Случалось, что они были очень нужны, — сказал он мягко, но его глаза на миг затуманились и потеряли выражение чарующей теплоты. Услужливая память напомнила ему о тех уроках, которые преподносили человеческие вероломство и жадность. Это была тема, которую ему не хотелось развивать. — Между прочим, мы отправимся завтра в мою квартиру. Там меньше народа. И тебе нужна одежда.

— У меня есть одежда.

— Мы ее сожжем, — сказал он, приятно улыбаясь. Несмотря на дружелюбность тона, это было жесткое напоминание о ее положении.

— Ну что же, ты — хозяин, — ответила она обиженно. — По крайней мере, на три недели.

Повернувшись, она приподнялась и села, глядя на него.

Трей лениво улыбнулся, находя ее прекрасной, когда она гневается, попутно отметив прекрасные изгибы ее тонкой талии, и заявил:

— В таком случае, я использую свою власть. Правда, я не могу вспомнить, когда же в последний раз проявлял хозяйскую власть? Мне нужен кнут?

— Я бы не рекомендовала, — сказала Импрес мягким, медовым тоном, но ее зеленые глаза засверкали, как у василиска.

— Хорошо, попробуем обойтись без него. Спасибо, дорогая, что понимаешь это, — поддразнил Трей, немного спускаясь с подушки, которая была у него под головой. Он потянулся, затем опять опустился на матрац.

— Для начала несколько бархатных платьев и кашемировая шаль, я думаю, — начал он, прищелкнув своими бронзовыми длинными пальцами. — В это время года очень холодно, — добавил он равнодушным тоном. — Несколько шелковых ночных рубашек. Или ты предпочитаешь фланель? — спросил он Импрес, по-прежнему метавшую в него яростные взгляды. — И меховая шапка, чтобы ездить. Тебе нравится кататься на санях? — Серебристые глаза пропутешествовали медленно вниз, рассматривая прекрасные формы тела Импрес, затем неторопливо уставились в ее глаза. Его мысли были внезапно поглощены эротическим зрелищем Импрес, лежащей на меху в его лакированных санях.

— Тебе нет необходимости тратить на меня деньги, — горячо возразила Импрес, для которой перечисление элегантной одежды прозвучало издевательски благотворительно.

— Мне бы хотелось видеть тебя одетой как женщина. Не смеши меня, моя радость.

Она долго не отвечала, женское тщеславие боролось с самолюбием. Но она была не в том положении, чтобы противоречить Трею Брэддок-Блэку.

— Это ведь твои деньги, — произнесла она отрывисто.

— Справедливо, — отчеканил он, забавляясь. — Что ты предпочитаешь из мехов? Что-нибудь темное, наверное. Ты будешь выглядеть изумительно распростертой на темном соболе или черной норке…

— А я думала, что мех предназначен для поезди в санях, — напомнила она ему ядовито.

— Так будет еще один, — продолжал он небрежно. — А теперь назови мне свои любимые блюда. У меня дома имеются запасы, тебе не следует быть такой худой.

На мгновение они взглянула на него, ее глаза были ясные, сверкающие зеленью. Взгляд Трея мерцал серебром.

— Мне нравятся стройные женщины, — сказал он. — Теперь цветы. Какие тебе нравятся больше?

— Цветы? — воскликнула Импрес в полном изумлении; бушевавшая за окном снежная буря делала упоминание о цветах надругательством, едва ли не насмешкой. — Где же их теперь взять?

Трей давно привык к мысли, что мало есть того, чего нельзя купить за деньги.

— Зависит от того, что ты предпочитаешь. Что тебе нравится? — Тон у него был спокойный.

. — Тебе их не достать, — выпалила она. Как будто было возможно найти фиалки в разгар зимы в Монтане!

Но когда, по его настоянию, Импрес все же назвала их, Трей ответил, что постарается.

Этого Импрес не ожидала. Она рассматривала совершенную сделку как жертвоприношение, как вынужденную и временную работу, которую нужно перетерпеть со стиснутыми зубами. Вместе с тем, ей не хотелось расставаться с теплом мужских прикосновений и с комфортом, которого она не видела пять долгих лет. Казалось, ей не избежать конфликта разума с душой. Вместо этого — настоящее волшебство.

— Иди сюда, — позвал Трей, голос у него был низкий и мягкий, как звук флейты в сумерках. Он протянул руку, и она пошла к нему, потому что не могла бороться с собой.

Чуть позже, лежа в его объятиях, она уткнулась ему в грудь, облегченно вздохнула и пробормотала:

— Такое сумасбродство… греховно.

Она имела в виду не моральную сторону своего поступка, а ужасную бедность существования в последние несколько лет, толкнувшую ее на крайние меры.

— Говоришь о грехе, — пробормотал Трей, гладя ее спину, — а сама искусительна, как грех.