— Но я люблю Виктора. Мне не нужны никакие ухищрения.

— О да, ты любишь Виктора. Но что будет, если он вернется к своей женушке?

— Он не вернется к ней. Мы всегда будем вместе.

— Будете, если ты будешь делать верные ходы. И сейчас тебе надо переспать с этим миллионером, Эльза.

— Зачем?

— Потому что нельзя заранее знать, когда что пригодится. Если уж ты родилась на свет роковой женщиной, а с этим не поспоришь, ты должна из этого выжать все возможное.

— Как там мои? — интересуется Эльза, чтобы сменить тему. Ей по душе Маринин энтузиазм, однако она начинает сомневаться в ее житейской мудрости. Марина до сих пор живет напротив старого дома Эльзы.

— Нормально. Видела твою мамашу с супругом в пабе. У матери новая прическа — перьями. А я была там с Питом, ну, ты его знаешь. Так и несет у него изо рта! И угощал только яблочным вином, от которого голова трещала сутки. А ты с матерью так и не помирилась?

— Нет, — отвечает Эльза.

— Ну и правильно, — одобряет Марина. — Они вечно заставляют нас жить по своим правилам, а самим гордиться-то особенно нечем.

— Как ты думаешь, она скучает без меня?

— Нет. А у тебя забот и так хватает — отхватила себе антиквара, а теперь еще и миллионера присмотрела… А у меня только Пит с гнилыми зубами.

— Слушай, Марина, извини, я должна идти.

В холле появился Виктор. Настроение у него улучшилось. Он манит Эльзу рукой.

— Что, Виктор? Он, конечно. Поняла по голосу. Недоволен? Плотный завтрак действует?

Эльза кладет трубку. Она собиралась спросить у Марины совета, встречаться ей с Дженис или нет и что сказать, если они встретятся, но как всегда отвлеклась.

— Пойдем-ка прогуляемся, — настойчиво говорит Виктор и тянет Эльзу мимо почкообразного бассейна, где как дохлая рыба лежит на воде дряблоногий, бледнотелый Хэмиш, мимо розария, где усердно трудится молоденький длинноволосый садовник, дальше в рощу, где есть уединенная полянка. Идеальное место для встреч!

Здесь мило. Вьется по декоративным решеткам плющ — тот самый, который потом высаживается в фирменные горшки и продается десятками тысяч. Грациозно изогнулась Диана, богиня любви и целомудрия на мраморном постаменте. Сюда попадает много солнца, его лучи освещают густые, струящиеся волосы Эльзы, которым всегда так завидует Марина (она думает, что такие волосы могли бы полностью изменить ее, Маринину, жизнь). Виктор опускает Эльзу на теплую землю, и она утопает в потоках его жаркой страсти, не замечая или пытаясь не замечать, что спину колют мелкие камешки, а ноги — какие-то сухие ветки.

— Ну что ты, что ты, дорогой… — приговаривает Эльза. Лучше бы она не называла меня этим словом, мелькает у Виктора мысль, мать всегда так обращалась ко мне.

— Нет, ничего.

— Если не хочешь, чтобы мы с Дженис встречались — не надо.

Эльза никогда не капризничает.

— Не в этом дело.

— А в чем же?

— Ты знаешь, чего я хочу?

— Я сделаю все, что пожелаешь, — отважно говорит Эльза. — Только не слишком ли здесь открытое место… Я хочу сказать, для наших выдумок…

Но Виктор уже испробовал на Эльзе все мыслимые и немыслимые трюки и убедился, что она всегда податлива и покорна, но очень редко исступлена и активна. Ничего, научится. Молодая еще.

— Я хочу, чтобы ты отдалась Хэмишу.

Эльза молчит. Тело ее цепенеет.

— Ну что ты… Ну, не хочешь — не надо…

— Но зачем?

— Я просто хочу дать тебе свободу. Я и так зажал тебя со всех сторон, лишил…

— Значит, это не из-за твоей сделки? Не из-за лестницы?

— За кого ты меня принимаешь! — возмущается Виктор. — Я же вижу, ты заинтересовалась им. Ты сама говорила о нем с такой теплотой… Ты не представляешь, как здорово, когда можно откровенно сказать о своих желаниях. С Дженис я и подумать о таком не смел. С ней я просто не мог говорить о таких тонких вещах. А ты другая, Эльза, ты для меня как свет в окошке. Пожалуйста, Эльза. Место и время сама выберешь — днем ли, ночью ли, в траве, в кровати. Ты хозяйка.

— Если это действительно для тебя так важно… — с сомнением произносит Эльза, но ощущает, как жизнь возвращается в ее тело и как разгорается внутри жар сладострастия и страха. Ей чудится, будто она на пороге нового мира, сделай шаг — и ты там. Но обратного пути нет. — А как же Джемма? — наконец спрашивает она, когда Виктор отрывается от ее губ.

— Насколько я помню, ты никогда не спрашивала «а как же Дженис», — твердо говорит Виктор. — Поздно сейчас вводить новые правила. Впрочем, Джемму я беру на себя.

Вряд ли Виктор и Эльза имели в виду одно и то же.

— А ты не будешь потом плохо думать обо мне? — робко интересуется Эльза.

Виктор смеется.

— Ты в два раза моложе меня, но такая же старомодная, — говорит он. — Нет, я жутко люблю тебя!

Из уважения к женской застенчивости Виктор уходит первым. К тому же он спешит к Хэмишу — им есть, что обсудить. Эльза появляется через несколько минут, счастливая и румяная. Она задерживается в розарии, чтобы полюбоваться утренним блеском Айсберга и Эны Харкнесс[5].

— Какой у тебя свежий цвет лица, дорогая, — раздается голос Джеммы. Она появляется на своем троне с другой стороны розового сада. Джемма делает несколько поворотов у квадратов розария, легко управляясь со множеством рычагов и ручек. — Ты совсем не такая как Дженис. Она всегда бледная, рассеянная. Да, спасибо за опись. Великолепная работа. Я боялась, что слишком поздно обратилась к тебе, но управилась ты быстро. Молодец. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я и сегодня дам тебе несколько листочков… Знаешь, всю ночь сидела, делала очередную опись. Но я такая дотошная. Понимаю, что чрезмерно, но ничего не могу поделать. Деньги — страшная тирания. А ты хорошо спала?

— Да.

— Вот он — сон праведницы. На завтрак вам подавали рис с овощами?

— Да.

— Надеюсь, наконец-то он съеден. Мы столько раз замораживали и разогревали это блюдо, что не поверишь. Но свежесть гарантирована. Пойми нас правильно, продукты дороги, а выбрасывать хорошую еду просто преступление, не правда ли?

— Конечно.

Джемма одета в бледно-желтую блузу, этот цвет безжалостен к ее лицу. Она выглядит усталой, нездоровой. Утренний свет, который превращает Эльзу в естественный элемент пышного цветочного орнамента, уродует Джемму так, что исчезает в этой картине гармония. Джемма знает, что она — это много раз остывшее и подогретое кушанье.

— Тебе нет нужды все время соглашаться со мной, — замечает Джемма. — Наверное, это Виктор посоветовал тебе кроме «да и нет» ничего не говорить.

— Да, — искренне удивляется Эльза.

— И ты его слушаешься! Замечательно! Нет, ты определенно напоминаешь мне мои юные годы. Пойдем, посидим у бассейна, Эльза. Нам подадут кофе со льдом и бисквиты. И я продолжу свой рассказ.

— Я думаю, Виктор ждет меня в библиотеке.

— Ты уже достаточно сделала для Виктора сегодня, — едко говорит Джемма.

Эльза вспыхивает. Неужели Джемма подсматривала? Вдруг она слышала их разговор? Может быть, в статуе Дианы спрятан микрофон? Нет, вряд ли. Если бы Джемма узнала об их замыслах, она не была бы сейчас так дружелюбна. Она пребывала бы в бешенстве, как Шейла, мать Эльзы, когда нашла у мужа в кармане записку от любовницы… Наверное, так и подобает вести себя обманутой жене? Или у богатых и тут все иначе?

Джемма предлагает Эльзе сесть на мягкую скамеечку у ее ног и возвращается к своему повествованию, останавливаясь только для того, чтобы взять себе или предложить собеседнице очередной бисквит. У Эльзы возникает неприятное ощущение, что она полнеет. С чего бы это?


1966-й год.

Ах, эти прошедшие года! Чего мы только не повидали с тех пор, чему только не научились. Итак, первое место работы для Джеммы оказалось последним.

Офис фирмы «Фокс-и-Ферст» занимал два верхних этажа здания на Кэрнеби-стрит, где и застыла на ступенях Джемма, сходу влюбившаяся в ладного и молодого мистера Фокса. Седьмой этаж занимают канцелярия, служебные комнаты мистера Ферста и демонстрационные залы, а пентхауз[6], куда можно попасть по резной винтовой лестнице, отдан для личных апартаментов мистера Форса.

Дорогостоящий ремонт чудесным образом превратил убогие комнатки и тесные коридоры в светлое пространство. Бесконечные зеркала и огромные стекла раздвигали стены, а чья-то психоделическая фантазия разрушила и привычные пропорции помещения. Для этого щедро использовалась игра света, панно-«обманки» и прочие мелочи, вроде блестящей краски и переливающегося паркета. А далеко-далеко внизу любой, кто осмеливался подойти к стеклянной стене, видел скопления детей земли с их вечными цветами и травами.

В интерьере помещения почти отсутствовали углы; столы имели яйцевидную форму, папки с файлами хранились не в шкафах, а в каких-то розовых пластиковых шарах, громоздящихся друг на друге, как икринки какого-то неведомого земноводного. В демонстрационных залах образцы ювелирных изделий покоились в шарообразных витринах или были подвешены на цепочках прямо с потолка. И в центре этого пространственного безумия стояла Мэрион Рэмсботл. Знакомьтесь: Мэрион Рэмсботл, двадцать восемь лет, телосложение крепкое, коренастое, во взгляде — решимость, на сердце — отчаянная тоска. Была одета в дешевую черную юбку и белую блузку. О внутреннем мире можно догадаться только по черным чулкам в сеточку и ярко-зеленым, с атласным бантиком, туфелькам на каблучках. Волосы Мэрион зачесывала назад и так густо покрывала лаком, что нарушить это гало вокруг головы не мог никакой ветер. Лицо Мэрион было бледненьким и прыщеватым, выражение имело лицемерно-доброе или снисходительно-кислое. В момент встречи Джеммы и Мэрион последняя держала в пухлой руке плексигласовую лейку и собиралась поливать бесконечные цветы в горшках.

Джемма была наполовину огорчена, наполовину воодушевлена, увидев здесь такую заурядную личность. Если оставить без внимания чулки и туфли, эта Мэрион вполне могла бы петь в церковном хоре где-нибудь в провинции. Если, конечно, такие чулки и туфли можно оставить без внимания. Что нереально.

— Значит, ты и есть новенькая, — пропела томным голосом Мэрион. — Нам уже звонили из агентства. Ну, ты хотя бы блондинка. Последней у нас работала некая Офелия, так та была рыжая. Этот цвет дисгармонирует с обстановкой. Кстати, она продержалась только неделю.

— Почему? — удивилась Джемма, неотступно следуя за Мэрион по «зарослям» комнатных растений и слушая их диковинные названия: крокус, пассифлора, олеандр, стефоногис, маранта, веделина. Как печально звучали из уст Мэрион их имена. Пафиопедилюм Сукхакула… Ей приходилось повышать голос, чтобы преодолеть какой-то шумовой фон, происхождение которого сначала было Джемме непонятно. Только увидев фонтан в глубине демонстрационного зала, она поняла, что шум исходит от гнусавой болтовни попугаев, которые обитали в позолоченной огромной клетке-мечети прямо над водой.

— Эта работа не всем подходит, так же как и стиль офиса не всех устраивает, — тем временем объясняла Мэрион. — Бумага от вечных брызг отсыревает, чернила расплываются, да и попугаи то и дело вырываются из своей клетки и всюду гадят. Но я-то считаю, что эта Офелия побоялась растолстеть от бесконечных дегустаций. Мистер Фокс любит экспериментировать с кулинарией и всегда спрашивает чужое мнение. Я сама плохо разбираюсь в деликатесах и иноземных яствах. Всякая еда хороша на своей родине. А в других странах ее только портят, тебе не кажется?

— Точно!

— Смотри, не заливай Саликс Сетсубра[7]. Это настоящий дьявол. В помещении его вырастить — сущая мука. Вообще, не стоит рваться сюда на работу, хотя преимущества свои есть. Я работаю в основном для мистера Ферста. В его руках все сделки, а главное — финансы. А мистер Фокс — это душа фирмы. Гений дизайна. Ты будешь работать под его началом.

Мистер Фокс! Не зная, кто он и что он, Джемма уже любила его. А что это за шаги над головой? Конечно, это вы, мистер Фокс. Что вы думаете, что чувствуете? Знаете ли обо мне?

— А что же буду делать я? — настаивала Джемма.

— Любая работа хороша. Я, например, занимаюсь всякими скучными вещами — машинопись, досье, файлы и прочая ерунда, которой сторонятся другие. А я нет. Таков уж мой удел. Ты будешь вести «паблик рилейшенз»[8]. Работа с клиентами. Демонстрация некоторых моделей. Мистер Фокс любит со стороны посмотреть на свои творения.

— Что, и раздеваться придется?

— Если это серьги, нет, конечно. Но как можно демонстрировать самоцветы для пупка или лобковые кулоны, не снимая одежды? Но ты не переживай. Мистер Фокс своих сотрудниц за людей не считает. Вот если бы ты была титулованная особа, или знаменитая фотомодель, или богатая наследница, или светская скандалистка — вот тогда да. Тогда держись.