Тогда она повернулась к Джеку. Уличный фонарь бросал бледный свет на длинный темный плащ и черную шляпу, глубоко надвинутую на лоб. Но она знала, что Джек не сводит с нее глаз, ощущала его взгляд на себе.

Так они и стояли — друг напротив друга — молча, не прикасаясь, не говоря ни слова.

Это действительно был Джек. Сам Джек, во плоти. Здесь, в Лондоне. Он никуда не уплыл. Его красивое лицо обращено к ней, как и темные глаза.

Он вернулся ради нее. Сегодня — уже в который раз — он ураганом ворвался в ее жизнь. И впервые с той минуты она могла просто стоять вот так рядом с ним и впитывать глазами его образ.

Неожиданно для себя она вдруг сказала:

— Когда ты болел… я пыталась заплатить мистеру Уортингему. Я отправила в Лондон своего слугу с поручением, чтобы ему выдали эти деньги.

Джек смотрел на нее, от удивления приоткрыв рот.

— Но я не знала, что есть время только до пятнадцатого. Я опоздала. Прости меня.

— Это я должен просить прошения. — Его голос, низкий и ласковый, успокоил ее волнение, комом застрявшее было в горле.

Весь мир собрался в маленькое пространство вокруг них. Не было ни пешеходов, которых, должно быть, раздражали две фигуры, торчащие посреди тротуара; ни грохота колес по мостовой; ни цокота лошадиных копыт. И все городские запахи исчезли, уступив место солоноватому мужественному аромату Джека.

Были только Джек и она. И Бекки хотела, чтобы это длилось вечно.

— А я думала, ты уехал, — прошептала она, глядя в его глубокие карие глаза. — Уплыл на своем корабле.

— Я не смог бы уехать, если бы… если бы не увидел тебя еще хоть раз. Чтобы знать уже наверняка… — Он внезапно умолк.

Бекки сжала опущенные руки в кулаки.

— Чтобы что знать наверняка?

— Что нет ни малейшей надежды на прощение… Что нет ни единого шанса для нас с тобой… быть вместе.

— Я так сердилась на тебя, — сказала Бекки. — Думала, никогда не прощу. Но… о Господи, я уже простила тебя, Джек!

— Я уже не тот человек, каким был, когда тебя впервые встретил.

— Знаю.

— Я люблю тебя. Так люблю.

Внезапно она засмущалась. Было очень трудно сказать, признать это после стольких дней гнева и обиды.

— Я тоже люблю тебя.

И как только слова слетели с ее уст, показалось, что вокруг стало светлее. Светлее, чем было все эти годы.

На его красивых губах медленно появилась хитрая улыбка. Бекки поглядела на руку, которую Джек придерживал у своей груди:

— А твоя рука?..

— Уже лучше.

— Ты не повредил ее, когда боролся с Уортингемом?

— О нет!

— Я виновата перед тобой.

— Я ни секунды не злился на тебя из-за этого, Бекки.

— Знаю. — Она попыталась улыбнуться, но губы дрогнули и улыбки не получилось.

Лицо Джека еле заметно помрачнело.

— Я должен покинуть Англию. Покинуть эту страну… мою родину… навсегда.

Вдруг страх за него вспыхнул в груди Бекки.

— Но чем дольше ты остаешься здесь, тем ближе к тебе опасность! — Внезапно осознав, сколько людей вокруг них, она посмотрела по сторонам, потом — на ворота усадьбы, возле которых стоял и смотрел на них один из людей Гарретта.

Потом подняла лицо к сумеречному небу. Снежинка упала ей на ресницы, полежала секунду и растаяла.

— Смотри, пошел снег.

Джек тоже поднял лицо:

— И правда.

Бекки взяла его за здоровую руку:

— Идем в дом. Там безопасно и тепло.

Это ее последнее Рождество в Лондоне… Она хотела как следует попрощаться со своей семьей, вместе с Джеком.

Домашние встретили его с опаской, но уже через несколько минут Джек словно и не был беглым преступником, который обманул их обожаемую сестру, пытался добраться до их денег, оскорбил и предал всю семью. Это было удивительно и неожиданно, но они стали обращаться с ним как с братом.

Бекки послала к леди Деворе, чтобы та присоединилась к ним за праздничным рождественским обедом. Ведь у нее не было родных в Лондоне, а Бекки хотела попрощаться и с ней тоже. Всегда обо всех волновавшаяся герцогиня отвела Джека в сторону и спросила о Стрэтфорде. Узнав, что граф собрался встречать Рождество в одиночестве, решила также послать ему приглашение.

После обеда вся семья герцога Кантона и гости собрались в гостиной во главе с хозяевами дома — Гарреттом и Кейт. Здесь был и лорд Уэстклиф со своей женой Софией, и сын Уэстклифа от первого брака Гарри, и леди Беатрис в зеленом платье — под стать большущей рождественской елке, которая своей верхушкой упиралась в потолок. Леди Деворе прибыла к самому обеду, а Стрэтфорд — уже когда подали индейку с пряностями и пирог с мясом.

Джек был все время рядом с Бекки, как будто его к ней приклеили. Когда же она подошла к заздравной чаше, Джек, не отставая от нее, налил и себе бокал вина. Склонялась ли она к камину, чтобы погреть руки, он делал то же самое. И когда она выглянула из окна, чтобы полюбоваться на уличные фонари, льющие золотистый свет на укрытую снегом улицу, Джек стоял рядом. За обедом, где присутствовала вся семья, включая и детей, Джек попросил лорда Уэстклифа поменяться с ним местами, чтобы сидеть возле Бекки. Виконт с улыбкой согласился.

То, что Джек занял место возле Бекки, конечно, противоречило правилам, но он уже понял, что в этой семье мало заботятся о таких вещах, как этикет. Он точно знал, что они одобрили его желание сидеть рядом с любимой женщиной.

Когда все вошли в гостиную, он не мог оторвать взгляда от рождественской елки, которая стояла посередине комнаты. Она была великолепно украшена тонкими свечками и маленькими подарками в ярких обертках, привязанными к веточками. Заметив это, Бекки усмехнулась:

— Тебе нравится?

— О да, конечно! — И он обернулся к Бекки: — Но… почему?

— Когда Тристан и Гарретт были еще мальчиками, они встречали Рождество при дворе. У них обоих было не слишком счастливое детство. Но каждый раз в Рождество королева велела наряжать елку в Виндзорском замке. Ее сплошь увешивали бусами из миндаля и изюма, свечками, и каждый ребенок, который приходил туда на праздник, получал что-нибудь с этого дерева. С тех пор Гарретт всегда ставит елку на Рождество в своем доме, чтобы сделать этот день особенным для каждого. Но я думаю, прежде всего он хочет порадовать детей, так же как когда-то рождественское чудо радовало его самого. — Она улыбнулась. — Надеюсь, тебе это также нравится?

— Похоже, что так, — сказал Джек, снова переводя взгляд с дерева на Бекки. Ему действительно все это ужасно нравилось: и эта праздничная елка, и аромат сливового пудинга, и улыбки на лицах детей. Но больше всего — то, что Бекки была рядом. И при этом не собиралась — и не хотела — уходить.

Она не уйдет от него. Не сейчас. Наконец-то между ними больше нет секретов.

— Подарки он раздаст детям завтра. А сегодня все мы будем просто наслаждаться ароматом елки и красотой ее убранства.

— О да, я уже наслаждаюсь и ароматом елки, и этим праздничным вечером, — тихо молвил Джек. Взяв руку Бекки в свои ладони, он нежно провел пальцем по тыльной стороне ладони. — Но больше всего я наслаждаюсь красотой моей спутницы.

Улыбка ее была ослепительной.

— Не надо мне льстить.

— Ни слова лести, Бекки. Клянусь тебе жизнью, что с этой минуты и на веки вечные все, что я тебе скажу, — чистая правда. Я никогда не оскорблю тебя ни единым словом лжи.

На миг она зажмурилась и снова открыла глаза, которые при свете свечей были цвета индиго.

— Благодарю тебя.

К ним медленно приблизился Стрэтфорд. Он уже успел наполнить бокал из заздравной чаши и, поцеловав руку Бекки, бросил беглый взгляд на Джека.

— Итак, правда наконец восторжествовала?

— Да, чистая правда, — согласился Джек.

— Рад слышать, — облегченно вздохнул Стрэтфорд и улыбнулся Бекки. — Наш друг был просто без ума от любви и в ужасе от того, что натворил.

— Что ж, — тихо отвечала Бекки, — он действительно натворил немало нехорошего. Однако, — она улыбнулась в ответ, — все же искупил свои грехи.

— Ну и славно. — Отпустив ее руку, Стрэтфорд вдруг стал совсем серьезен. — Значит… ты теперь уедешь из Англии?

— Да, — ответил Джек. — Другого выхода нет. Во всяком случае, сейчас. Нам надо быстро исчезнуть. Завтра же утром отправляемся в Портсмут.

— А дальше куда же?

— В Америку, — выдохнула Бекки, Джек сжал ее руку.

Стрэтфорд удивленно приподнял бровь:

— Так далеко?

— Да, — подтвердил Джек. — Бекки ведь всегда хотела попасть в Америку. Не знаем, останемся ли мы там… Возможно, потом отправимся куда-то еще. Но решили попробовать. Так сказать, разведать.

Стрэтфорд помолчал. На его лице появилось меланхоличное выражение.

— Я буду скучать по тебе, старина.

Бекки извинилась и отошла от них, чтобы сыграть детям на фортепиано рождественские песенки, и тогда Джек спросил:

— Ну а ты сам?

— Я?

— Нуда. Ты-то что будешь делать?

Стрэтфорд шумно выдохнул:

— А, полагаю, то же, что и раньше делал: днем спать, по ночам — утопать в разврате и пороке.

— Знаешь, что я думаю?

— И что же?

— Думаю, тебе нужно найти женщину.

Стрэтфорд горестно рассмеялся:

— У меня полно женщин. — С этими словами он провел пальцем по кромке бокала. — Не знаю, как изменить свою жизнь. Я пробовал много раз, и ни с одной женщиной ничегошеньки не получилось.

— Ноты ведь хочешь, чтобы твоя жизнь стала другой, не так ли?

Стрэтфорд пожал плечами:

— Да не то чтобы хочу… И потом, ради чего?

У Джека что-то сжалось в груди. Здоровой рукой он взял Стрэтфорда за плечо. Видит Бог, ему не хотелось, чтобы графа постигла участь Тома Уортингема.

— Удачи тебе, друг.

Стрэтфорд кивнул.

— Тебе тоже. Смею сказать, тебе она больше пригодится, чем мне.

— Наверное, ты прав. — И Джек, отойдя от Стрэтфорда, направился к фортепиано, за которое уже усаживалась Бекки. Но только он подошел, герцог Калтон отозвал его на два слова.

Бекки в тревоге подняла взгляд на брата, но Джек ободряюще улыбнулся ей. Он ждал этого и был готов к разговору. Ее брат, да и вся семья беспокоились о ней, и он обязан был доказать им, что беспокоится о ней не меньше.

Выходя из комнаты под радостные звуки рождественской песенки, Джек последовал за герцогом в темный, обитый деревом кабинет, где впервые сделал предложение Бекки. Герцог уселся за свой стол, схватил за горлышко графин, который стоял с краю, и протянул Джеку:

— Бренди?

— Нет, спасибо.

Герцог понял. Себе он тоже не стал наливать.

— Садитесь, Фултон.

Джек опустился в ближайшее кресло и, крепко прижимая больную руку к груди, другую положил на подлокотник.

— Итак, Уортингем вас шантажировал. Почему?

— Я никогда не спрашивал его, зачем ему деньги, но он сказал, что это был карточный долг. Только я подумал… — Джек закрыл глаза.

— Что вы подумали? — переспросил герцог.

Джек потряс головой:

— Несмотря на то что Том ужасно разозлил меня своими требованиями, отчасти я его понимал. Я надеялся, что как-нибудь… если смогу достать эти деньги, то это ему как-то поможет, вправит мозги, сделает человеком, которым он был когда-то. — Он безрадостно рассмеялся. — Я думал, что наконец смогу оставить прошлое в прошлом. Глупец. Ведь есть только одно, что может оторвать меня от моего прошлого.

— И что же это?

Джек поглядел прямо в глаза герцогу:

— Бекки.

Калтон издал какой-то неопределенный гортанный звук:

— Тебя ищут.

— Да, ищут.

— Ты поставил всех нас под удар, придя сегодня вечером в мой дом.

— Прости меня за это.

Герцог подался вперед, не моргая, не сводя пронзительного взгляда с Джека.

— Ребекка рассказала мне обо всем, что произошло между вами. — Он говорил очень медленно и внятно. — Она хочет выйти за тебя замуж.

Джек медленно кивнул:

— Я искренне надеюсь на это, сэр. Я тоже хочу на ней жениться. Тут ничего не изменилось с того самого момента, когда мы в первый раз встретились в этом же кабинете.

— Хочу сделать тебе предложение.

Джек удивился:

— Вот как?

— Оставь этот дом. Оставь мою сестру в покое, и я позабочусь о том, чтобы ты беспрепятственно уехал из Англии. Причем с полными карманами.

Джек так и замер.

— Нет.

Герцог высоко поднял голову:

— И даже сумму не хочешь узнать?

— Нет.

— Но это больше, чем приданое Ребекки.

Джек скрипнул зубами:

— Неужели после всего, что с нами случилось, ты думаешь, что мне нужны ее проклятые деньги? — Поднимаясь с места, он в отчаянии провел рукой по волосам. — Это просто черт знает что такое.