– Где уж мне думать о сне! – безнадежно произнесла Лили.

Бэлис вошел, нагруженный вещами.

– Здравствуйте, Лили! – воскликнул он с порога. – Видите теперь, что значит быть женатым, а?

Лили вскочила со стула и направилась к дверям.

– Здравствуйте, Бэй! – ответила она, затем повернулась к Эльзе. – Мне пора идти, мама ждет меня к ужину. Я сказала ей, что иду повидать Фанни Ипсмиллер. Мне нужно торопиться.

– Ну, я думаю, что ты могла бы остаться поужинать у нас! – весело произнесла Эльза. – Но если тебе необходимо идти… Это не отнимет у тебя много времени, Бэй, если ты отвезешь ее вниз?

– Буду очень рад, – рассеянно согласился Бэлис. Он сложил в углу вещи, которые принес с собой, и вышел. Лили последовала за ним, бросив Эльзе прощальный взгляд.

Когда они вышли, Эльза села за стол и оперлась подбородком на руку. Куда исчезла вся сладость ее настроения час назад? Она почувствовала себя ограбленной, лишенной чего-то невыразимо драгоценного, только что найденного ею. Она сама могла быть такой Лили – она была Лили. Она была душой и сердцем жизни в Балке, жизни, которую разбил один из Кэрью с их традиционной властностью. Она посмотрела на маленький стол, который убрала белой скатертью и яркими цветами. Ее горло болезненно сжалось. Она закрыла глаза так крепко, что стало больно, но слезы выступили из углов и потекли по щекам.

Прошла, как ей казалось, целая вечность. Наконец, открылась дверь, и она почувствовала, что Бэлис стоит за ее стулом. Она медленно поднялась и направилась к очагу, где стоял уже готовый ужин. Она слышала, как Бэлис снимал шляпу и пальто, слышала, как он умывался у приделанного к стене рукомойника. Когда она поставила на стол горячие блюда, он подошел и остановился на секунду, с одобрением глядя на все, что она сделала, чтобы придать торжественный вид их первому ужину вдвоем. Она видела легкую улыбку на его лице, когда он протянул руку и сорвал один цветок со стебля. Он повернулся к ней с каким-то странным взглядом.

– Мой маленький враг, – сказал он, – вы себя выдали! Все здесь замечательно красиво, и я никогда не видел вас и наполовину такой милой. Если бы ты теперь влюбилась в меня, клянусь Юпитером, я поцеловал бы тебя!

Эльза улыбнулась сквозь свою печаль, и они сели за стол.

– Кстати, – сказал он, – что такое с Лили? Плакала она или…

– Лили, – ответила Эльза, стараясь придать спокойствие своему голосу, – ждет ребенка.

Бэлис тихо свистнул.

– Вот тебе на! От кого?

– От Джоэля.

Нависшее над ними после этого молчание буквально резало уши Эльзы. В воцарившейся мертвой тишине треск дров в очаге прозвучал, как выстрел; кваканье лягушек в погружавшемся в темноту внешнем мире оглушительно врывалось в окно.

– Ты знаешь это наверное? – спросил Бэлис, нахмурив брови. – Знает ли Джоэль что-нибудь об этом?

– Лили сказала ему перед тем, как он уехал, – ледяным голосом ответила Эльза.

Бэлис стукнул кулаком по столу.

– Несносный дурак! – разразился он. – Сумасшедший осел!

Затем он погрузился в непроницаемое молчание и еле прикоснулся к пище. В душе Эльзы надежда боролась с опасениями, пока она ждала, чтобы он заговорил. Надежда говорила ей, что может ведь он хоть в этот час, когда она ждет его внимания, забыть старую надменность, свое бессердечное равнодушие, свою высокомерную жестокость, которые отчасти были у него врожденными. Почему он не может все это забыть именно сейчас, когда это имеет для нее такое громадное значение? «Сейчас… именно сейчас!», – повторяла она про себя в агонии отчаяния. Пылко надеясь, она, тем не менее, чувствовала, что он мало-помалу возводит защитный вал вокруг себя и своего рода. Ей казалось, будто она действительно видит движение и слышит шум, сопровождающие возведение окопов, ограждающих, как высокая каменная стена, пороки Кэрью. И все-таки она ждала, пристально наблюдая за ним, в своем напряжении сжимая ногами ножки стула.

Не в силах больше выносить это напряженное состояние, она спросила:

– Ты собираешься написать об этом Джоэлю? Взгляд, который он на нее бросил, пробудил в ней всю ее прежнюю ненависть. Ее руки под столом сжались с такой силой, что пальцам стало больно.

– Эльза, – сказал он, – существуют вещи, которых мужчина не может делать. Одна из них – вмешательство в такое дело, именно в такого рода дело, когда оно его не касается. Если Лили Флетчер настолько глупа, что допустила до этого, пусть себя и винит. Я очень сомневаюсь в том, что она особенно сопротивлялась. Кроме того, Лили может лгать и, вероятно, лжет, когда называет Джоэля. Если она девушка такого сорта, то совсем нельзя сказать, кто тут виновник. Я бы предпочел ничего больше не слышать об этом!

Эльза оттолкнула свой стул и встала. Она чувствовала, как краска отливала от ее лица, губы ее стали сухими и жесткими, глаза горели. Она выпрямилась и смотрела вперед, в сторону Бэлиса, не видя его, руки ее сжались. Все тело ее напряглось в страстном, порывистом стремлении уничтожить его. Снова, как однажды ночью очень давно, ее неудержимо охватило дикое, первобытное желание ударить его прямо по лицу.

Бэлис встал и шагнул прямо к ней. Его лицо потемнело под нахмуренными бровями.

Жгучие, язвительные слова бурно полились с ее уст.

– Я этого и боялась! Я надеялась… я думала, что, может быть, ты… посмотришь на это иначе… поймешь и другую точку зрения… хотя бы на этот раз. Я надеялась на это, потому что думала, что полюбила тебя наконец. Мне казалось так… вчера вечером. А сегодня я окончательно поняла это. Я оделась для тебя… убрала для тебя стол… поставила для тебя эти цветы… ждала тебя, чтобы сказать тебе это. Понимаешь? Я была дурой, настоящей дурой! Теперь я это знаю. Я ненавижу Тебя больше, чем кого-либо когда-нибудь ненавидела!

Ее глаза впились в него, в ней клокотала ярость. Раздался его отрывистый смех, и он быстро двинулся к ней. Она почувствовала, как в мозгу у нее пронеслась какая-то ослепительная молния, и внезапно она изо всей силы ударила его в лицо. В следующий миг его пальцы сдавили ее руку и притянули ее к нему. Плотно прижав к себе ее голову свободной рукой, он поцеловал ее прямо в губы, оцарапав их своими зубами, Она вся затрепетала от бурного пламенного жара, охватившего в это мгновение ее тело, и невольно ответила на его поцелуй. Потом пошатнулась в его руках, и он еще раз слегка поцеловал ее, затем отпустил. Она бессильно прислонилась спиной к стене, закрыв глаза и еле переводя дыхание.

Бэлис вышел. Эльза слышала, как закрылась за ним дверь. Она повернулась и, хотя глаза ее были широко открыты, прошла почти ощупью в свою спальню и закрыла за собой дверь. Она понимала, что это значит: она впервые заперла на ключ дверь между собой и Бэлисом Кэрью.

ГЛАВА XV

Лето в этот год кончилось внезапно, в одну бурную ночь, когда жестокий ветер сумасшедшими порывами носился над Балкой. К рассвету уже почти ни одного листика не осталось на деревьях, почти ни лепестка на склоне Горы, где в диком изобилии росли грубые осенние цветы. До самых сумерек взору открывалась картина опустошения, болотная трава полегла под ветром, вода в лужах покрылась рябью и белой пеной. Затем начал падать холодный частый дождь, орошая бесконечные темно-серые поля, вздувшиеся канавы, где плавала черная, сорванная ветром трава, и голые хребты холмов, совершенно бесцветные, под низкими облаками.

Эльза стояла у окна в новом доме и смотрела на беспросветный непрестанный дождь. Они только два дня назад переехали сюда из сруба, а завтра исполнится три месяца с тех пор, как она вышла замуж за Бэлиса Кэрью. Три месяца! Питер умер, а через несколько недель умерла и Сара Филлипс. Хорошенькая Лили Флетчер вышла замуж за Акселя Фосберга, глубоко в своем сердце замкнув черную истину, чтобы пощадить гордость Акселя. Эльза могла бросить отсюда взгляд вниз вдоль Балки на то место, где Аксель построил домик для себя и Лили на участке земли, купленном им у старого Джона Флетчера. Говорят, что они очень счастливы вдвоем. Меньше месяца назад Нэт Брэзелл женился на Зинке Вульф и заперся от всего мира, скрывая за закрытой дверью свою жену и свою жестокость.

Это была жизнь Балки, думала Эльза, той Эльдерской балки, где она в ясный летний день лежала на сеновале и мечтала, паря мыслями в облаках; где она бежала домой в холодные ноябрьские дни, чтобы надеть на заледеневшие ноги сухие шерстяные чулки и сесть перед огнем, пока ее мать готовила ужин; где она отправлялась кататься на коньках по освещенной луной речке с Рифом и хохотала, когда мороз щипал ей нос и вызывал румянец на ее щеках, и где она срывала первые пушистые цветы с верхушек опавших снежных сугробов в теплые дни ранней весны. Там лежал мир Стива Бауэрса, который уже разучился смеяться, дяди Фреда, делающегося дряхлым и хрупким, как высохшая ветка тополя, Рифа, тяжело работавшего год за годом, с лицом, обращенным к еще не взошедшей звезде, мир Фанни Ипсмиллер с ее неуклюжим поклонением презренному Нильсу, мир Джо Трэси, распевающего песни по пути через поля в июньскую ночь и наполняющего целые часы рассказами о своих скитаниях.

Это был и ее мир, мир Эльзы Бауэрс, – до того как она отказалась от него, отказалась от самой себя, пожалуй, потому что именно так ей представлялось теперь, когда она стояла, глядя из окна на холодный моросящий дождь, Она сделала глупый и грубый промах, уйдя от этого мира в надежде избежать подавляющей пустоты жизни Балки в сказочном мире Кэрью. Теперь она понимала, что была ослеплена своими страхами – и своими пустыми надеждами. Но больше всего она была ослеплена своей гордостью. Она поняла это с того вечера, когда к ней пришла Лили Флетчер со своей тайной и внезапно вызвала бурную сцену между ней и Бэлисом. В мучительном уединении той ночи она поняла, наконец, что не страх и не надежда какого бы то ни было рода привлекали ее к Бэлису Кэрью, как бы они не ослепляли ее и на какие бы поступки ни толкали в этом ослеплении.

Это была любовь – пылкая, страстная любовь, любовь, тлевшая в ее сердце с детского возраста; любовь, подавленная и загнанная глубоко внутрь, потому что объект ее казался далеким и недостижимым; любовь, перешедшая в дикую ненависть, так как она не могла ничем ответить на жестокое высокомерие этих шалых Кэрью. Так легко было бы пойти в эту ночь к Бэлису, несмотря на все, что произошло между ними из-за Лили Флетчер, унизить себя, чтобы утолить свою жажду любви, уступить дикому порыву – к собственному обезличению. Именно так женщины Кэрью всегда отдавались своим мужьям; именно так Лили Флетчер по глупости отдалась Джоэлю; именно так она сама готова была отдаться Джо Трэси в момент забытья, навсегда подчинив свой дух тупой и грубой тирании своего тела. Она была рада, что нечто более сильное, чем ее глубокое стремление к любви, выиграло для нее эту битву: выиграло и для Бэлиса Кэрью, хотя он об этом ничего не знал.

Ей было радостно, когда на следующее утро она выглянула из двери сруба и увидела его наверху на склоне горы среди плотников и рабочих. Он стоял немного в стороне, залитый утренним солнцем, и руководил работами в такой манере, как будто издавна привык повелевать. Она долго стояла так на пороге, обводя глазами заросший камышами пустырь в южном конце Балки, Бэлис, наконец, спустился к ней. Он остановился перед женой, медленно улыбнулся ей и попросил прощения за то, что сделал в прошлый вечер: «Я поступил как настоящее животное, Эльза!». Ей никогда не забыть звука его голоса! Она взглянула на него и быстро опять отвернулась, чтобы он не заметил, как запылали ее щеки и как невольные слезы горячими каплями повисли на ресницах. Он взял ее руки и нежно их поцеловал, не говоря больше ни слова. Затем вернулся наверх к своей работе. Она стояла и смотрела ему вслед, зная, что он страдает, и стремясь к нему всем сердцем, но все-таки дико непреклонная, потому что иной не могла быть.

Так провели они быстрые яркие дни позднего лета и ранней осени. «Словно какие-то закованные в латы призраки, – часто думалось ей, – движущиеся в сером полумраке, более непроницаемом, чем бездонная ночь, и обменивающиеся странными, насмешливыми жестами».

С того места, где она стояла у окна в новом доме, она могла видеть, как Бэлис двигался внизу среди построек на косогоре, в измятой мягкой шляпе, надвинутой на глаза, в старом сером свитере, видневшимся из-под его синей куртки, в брюках, заправленных в высокие сапоги. Большую часть дня он провел в доме Кэрью, куда ездил поговорить с отцом о лошадях, купленных ими недавно в Гэрли. В течение дня Эльза раз двадцать подходила к окну посмотреть, не возвращается ли он домой. Однако лишь тогда, когда уже полил дождь, она увидела, что он едет, но не с юга, как она ожидала, а по дороге, шедшей из Сендауэра мимо участка Нэта Брэзелла. Он не вошел в дом, а сразу принялся помогать Горхэму, их единственному работнику, переносить под навес привезенные днем из Сендауэра мешки с кормом для скота. Глаза Эльзы следили за его двигавшейся взад и вперед фигурой. Она никогда не думала, чтобы Кэрью способен был сделать столько работы, сколько выполнил Бэлис за последние несколько недель. Когда он не был занят отделкой разных построек, которые необходимо было закончить до наступления зимы, он уходил в поля для подготовки их к весенним работам или ходил по Балке в тех местах, где необработанная земля граничила с его собственной, размышляя о чем-то и обдумывая разные планы, о которых Эльза никогда ничего не узнавала.