Мэри Патни - Шелк и тайны

Для него существовали только две женщины, которых он мог представить себе в роли своей жены. Одна из них — кузина Сара. В молодости она казалась ему своей половинкой, хотя она рассматривала его только как брата. Со временем он решил, что всему виной их совместное времяпрепровождение в детстве. И Росс смирился с тем, что Сара никогда не будет испытывать к нему романтических чувств.

Джулиет сначала показалась ему не такой, как Сара. Она поверила, что любит его, и отдалась ему полностью, безоговорочно доверяя во всем. Их дурманящую близость Росс воспринимал как огромную награду, как воплощение мечты. Однако прошло несколько месяцев, и все изменилось. Веселая от природы Джулиет как-то потускнела, стала смотреть на него мрачными, исполненными трагизма глазами.

«Я понимал: что-то не так, но до меня не доходило, что дело в том, что ее любовь ко мне умирает. Или скорее всего Джулиет никогда не любила меня: когда-то я был уверен, что она меня любит, но после ее бегства я больше не могу быть ни в чем полностью уверен».

Они начали ссориться, чаще всего по поводу путешествия на Средний Восток. Джулиет очень хотела поехать туда, однако Росс медлил из-за болезни горячо любимого крестного отца. Она стала отпускать язвительные замечания по поводу задержки, очевидно, страшась того, что они вообще не поедут. Потом он совершил ошибку: уехал с визитом к крестному отцу, оставив Джулиет дома одну, поскольку она заявила, что неважно себя чувствует. А когда вернулся, ее уже не было.

Из опыта прожитых лет Росс мог с легкостью сделать вывод, что именно из-за неопытности и юности Джулиет спутала страсть с любовью. Он заставил ее стремительно выйти замуж, не дав ей времени для сомнений. Однако она недолго мучилась сомнениями. Любая другая была бы рада остаться с ним хотя бы ради богатства и добропорядочности. Любая, но не Джулиет. «И несмотря на то что сегодня с донкихотской галантностью она признала, что наш брак не сложился по ее вине, мне-то виднее. Правдивая, как клинок, и такая же неумолимо честная, Джулиет предпочла оставить мужа, чем жить во лжи».

Годы спустя у Росса время от времени появлялись другие женщины, когда он испытывал неимоверную потребность в физической близости. Но ни одна из этих приятных, добродушно-веселых женщин, которых он навещал, никогда в него не влюблялась. Порой он испытывал к ним благодарность, впрочем, сам этот факт лишь подтверждал, что в самой природе Росса есть какой-то изъян. Неожиданно Карлайла осенило, что он неподвижно стоит посреди своей комнаты. Поставив лампу, он стянул с себя одежду и небрежно швырнул ее на диван, потом выключил лампу. Чувствуя себя каким-то окоченевшим, он улегся на толстый, набитый ватой матрац и натянул на себя одеяла.

«Любопытно было… обнаружить, что страсть, которую мне внушала Джулиет, осталась такой же неистовой, как я ее запомнил. В сущности, она даже стала сильнее: время стерло границы между памятью и грезами, пока сегодняшнее объятие не подтвердило мои воспоминания, яркие и мучительные.

И еще интереснее тот бесспорный факт, что она также испытывает ко мне страсть, хотя и не столь сильную, чтобы преодолеть неприятие меня. Ясно, что фраза в дневнике Джулиет: «Я никогда больше не хочу встречать Росса Карлайла», — появилась не под влиянием сиюминутного заблуждения. Да, для нас обоих было бы лучше, если бы мы никогда больше не встретились. Несмотря на страсть, несмотря на смех, разговоры и взаимопонимание, которые мы так недолго делили много лет назад, в сердцах своих мы всегда оставались незнакомцами, а отныне останемся ими навсегда».

Бутылка красного вина на двоих в Англии не явилась бы из ряда вон выходящим событием. Однако Джулиет, отбросив повлажневшие простыни, поняла, что это было смертельной ошибкой. Отнюдь не потому, что они опьянели. Живя по законам ислама, Джулиет вообще никогда не пила, а Росс, который в общем-то не увлекался крепкими напитками, не притрагивался к алкоголю на протяжении всех долгих месяцев своего путешествия. «И вот двух бокалов оказалось достаточно, чтобы утратить бдительность и не сдержаться настолько, что ему захотелось поцеловать меня. А я оказалась так глупа, что позволила ему сделать это».

«Позволила ему». Дико расхохотавшись, она перекатилась на постели и зарылась лицом в подушки. «Я не только покорилась ему, а чуть ли не стянула его на хорезмский ковер. Еще полстакана вина, и я бы непременно так и поступила. И, Боже милостивый, я хотела этого! Утром я удовлетворенно признаю, что не утратила здравого смысла, но сейчас во мне бушует страсть!»

Все воспоминания о времени, проведенном в супружеской спальне, и о том, как они занимались любовью, о вкусе и прикосновениях, картинах, запахах и звуках — все эти терзающие воспоминания нахлынули на нее, когда она оказалась в объятиях Росса. «Если бы я постаралась, я смогла бы пересчитать и описать каждую нашу ночь любви. И счет этот был бы весьма внушительным: мы прожили вместе всего шесть месяцев, но были молоды и страстно любили друг друга».

Одним из наиболее ярких и чувственных воспоминаний была их брачная ночь. Свадьба была не слишком пышной, потому что они не хотели ждать, пока разработают сложную, детально отлаженную церемонию. Дело в том, что во время их помолвки Джулиет как-то в шутку предложила, чтобы они, следуя старинному шотландскому брачному обычаю, вместе перепрыгнули через меч. Это означало, что они не могут дольше ждать, но ждать им все же пришлось, и не столько из-за соображений морали, сколько из-за того, что им трудно было находить укромные местечки, чтобы свободно любить друг друга.

Церемония венчания произошла в Шотландии, в деревенской церквушке в поместье дяди Джулиет. А потом молодую пару отвезли в расположенный неподалеку охотничий домик, принадлежавший другу герцога Уиндермеерского. И там наконец они остались одни, ибо слуги прекрасно понимали, что не стоит мешать новобрачным.

Они легко поужинали, и Росс дал Джулиет возможность побыть одной, чтобы искупаться, переодеться, подготовиться… К своему величайшему смущению, она страшно нервничала, хотя жаждала этой ночи несколько недель подряд, и когда ее молодой муж вошел в спальню, он не нашел ее на огромной кровати с четырьмя столбиками для балдахина. Джулиет, съежившись, сидела на подоконнике, крепко обхватив колени руками, и слегка дрожала в своей тонкой ночной рубашке.

Росс подошел к окну, встал с ней рядом, посмотрел на тонкий месяц, паривший в черном бархатном небе, потом обнял ее за плечи и спросил:

— Замерзла?

Она покачала головой.

Он погладил ее по голове, пытаясь снять напряжение.

— Нервничаешь?

Она с трудом сглотнула и повернулась к нему.

— Все говорили, что мы слишком молоды. Может, они правы?

— Нет, — спокойно ответил он.

А потом наклонился и взял ее на руки. Она обескураженно прижалась к нему, чтобы сохранить равновесие, а он повернулся, устроился на подоконнике и усадил ее к себе на колени.

— Они — кто бы там они ни были, — продолжал он, — ошибаются. Я люблю тебя, а ты любишь меня. И возраст не имеет никакого значения. — Он немного помолчал. — Кроме, конечно, тех случаев, когда молодые больше рискуют.

В лице его читалась спокойная уверенность, и от этого ее сомнения улетучились. «Возможно, я молодая и легкомысленная, но Росс другой. Он сильный, крепкий, мудрый, у него есть все, чего нет у меня».

Она расслабилась, как кошечка, склонив ему голову на плечо. Он только что принял ванну, от него пахло свежестью и легким мужским духом, присущим только ему одному. Он говорил низким тихим голосом, беспечно рассуждая о том, что они будут делать, обсуждал места, куда поедут, открытия, которые совершат. И все время он ласкал ее, и прикосновения его были легкими, нежными и бесконечно добрыми.

Они ждали этой ночи с неукротимым нетерпением и тем не менее не стали торопиться теперь, когда она пришла. Джулиет «пела», словно инструмент в руках музыканта-виртуоза. Росс ласково исследовал ее тело и нежно вдохновлял ее делать с ним то же самое. И она робко начала. Просунув руки ему под халат, Джулиет обнаружила, что грудь Росса покрыта нежными вьющимися волосками, почувствовала, как под ее ладонью бьется его сердце, и с благоговением прислушалась, как оно забилось быстрее.

К тому времени, когда Росс отнес ее на широкую кровать, вся нервозность Джулиет уже испарилась. Мать предупреждала, что в первый раз будет больно, и Джулиет была готова к этому, но когда они наконец слились воедино, боли она не почувствовала. Вместо этого она на миг испытала какой-то дискомфорт, а потом мимолетное новое ощущение, которое сразу же сменилось восторгом.

Она ни за что не поверила бы в могущество интимного наслаждения, если бы не испытала его сама. Его тепло, его запах, его движения совершенно не отличались от ее собственных, и только теперь она осознала, почему брак считают единением духа и плоти.

Это была волшебная ночь, и Джулиет подумала, что нет ничего на свете прекраснее этого. Однако ночи, которые последовали за этой, были еще лучше, ибо месяцы шли и супруги становились все созвучнее друг другу, научились отвечать и распознавать желания друг друга. И все шло прекрасно, пока она не осознала, что с нею происходит. И тогда весь мир превратился в сплошной кошмар.

«Мне некого винить, кроме самой себя. Если бы я была более сильной женщиной, я осталась бы в Англии, но вместо этого из страха разрушила собственную жизнь. И, что еще хуже, я нанесла страшную душевную рану своему мужу, но до сегодняшнего вечера я этого не понимала. Хотя, конечно, знала, что Росс огорчится из-за моего отъезда… Но ведь он такой спокойный, сильный, уверенный в себе. И поэтому поверила, что он выбросит меня из головы и быстро излечит свои раны.

Однако он если и исцелился, то не полностью, иначе он ни за что не сказал бы сегодня, что у него нет ни сил, ни желания жениться вновь. Когда мы поженились, у него были и силы, и оптимизм. Его бы хватило на все. Возможно, вместо того чтобы убежать, лучше было бы устроить себе несчастный случай со смертельным исходом. Если бы я умерла, Росс оплакал бы меня, как подобает, а потом устроил бы свою жизнь.

Но я убежала и почти сразу же поняла, что выпрыгнула из огня да в полымя. Напуганная и одинокая, как никогда в жизни, я с радостью уехала бы с Россом, если бы он пришел за мной и захотел принять меня назад. Но он не приехал, и вскоре я совершила страшную ошибку, которая разрушила малейший шанс, что он когда-нибудь простит меня».

Джулиет спрашивала себя, какие грязные россказни достигли Англии, наверное, это слухи о том, что она участвовала в неистовых оргиях или что-то вроде того. «Все это ложь, но с другой стороны, так можно убедить Росса, что ему нечего пачкать руки и пускаться в путь за мной».

Другое, чего она не понимала до сегодняшнего дня, это как сильно, наверное, пострадала его гордость из-за того, что его бросила жена. Такой личности, как Росс, было невыносимо оказаться объектом сплетен. Ей было легче перенести это, ибо она оставила респектабельное общество. «Мне не приходится выдерживать пристальные взгляды и шепоток знакомых».

Интересно, что Росс чувствовал по отношению к ней сегодня? Хотел ли он лечь в постель или просто поцеловать из любопытства? Она подозревала, что дело, возможно, в ином. «Даже сейчас, если бы я пошла к нему и улеглась рядом, он, вероятно, не отказался бы соединиться со мной, поскольку, похоже, до сих пор находит меня привлекательной. И это, вполне вероятно, не та страсть, что мы разделяли, когда он доверял мне и любил меня, но мы могли бы испытать огромное, чисто физическое наслаждение.

Как жаль, что невозможно отъединить тело от чувств, однако физическая близость явится платой за эмоциональное опустошение. Если мы с Россом снова станем любовниками, я не доделаю дела до конца, ибо из-за подводных течений оно не сможет сдвинуться с места».

До Джулиет наконец дошло, что она лежит, свернувшись калачиком, и прижимает к груди подушку, как свое единственное спасение. Весь уголок подушки промок от слез. Женщина глубоко вздохнула, перекатилась на спину и заставила себя расслабиться, постепенно, от кончиков пальцев на ногах и вверх по всему телу. «Я должна владеть собой, иначе эта экспедиция в Бухару станет катастрофой. Чтобы совершить путешествие, нам с Россом надо действовать эффективно, без сомнений и взаимных обвинений. Разумеется, я не стану ворковать над ним, как влюбленная молочница, а буду делать то, что требуется, чтобы помочь Иану. Если, конечно, он еще жив. А потом мы благополучно возвратимся в Сереван, и у меня хватит мудрости и достоинства, чтобы еще раз отпустить мужа».

На следующее утро Росс едва очнулся от беспокойного сна, чувствуя себя, как после кораблекрушения. «Но я выжил, а встреча с эмиром Бухары наверняка легче, чем мое личное поражение».

Он как раз закончил одеваться, когда слуга пригласил его завтракать. Росс неохотно последовал за ним, спрашивая себя, не к Джулиет ли его ведут. К вящему облегчению, он увидел, что единственным человеком, сидевшим за низким столиком в маленькой, залитой солнцем столовой, оказался пожилой узбек, судя по всему, управляющий Серевана.